Ежи Брошкевич - Одно другого интересней
— Хватит с меня твоих дел, — шипел он насморочным голосом. — В киднаперы я не гожусь!
Толстяк неприятно улыбнулся:
— Ты вообще ни для чего не годишься. Я тебя и не держу.
— Тогда отдай мне мои деньги, — прошептал Худой.
— Нет у меня никаких твоих денег, — еще неприятнее усмехнулся Толстяк с усиками.
Худой чуть не подавился от злости:
— Как так? Ведь я же тебе все отдал!
— Не помню.
— Не помнишь? — Худой так повысил голос, что даже буфетчица, вздрогнув, бросила на них взгляд из-под очков. Толстяк сразу же любезно ей улыбнулся.
— Мы не помним, извините, мадам, — сказал он, — когда отходит поезд в Кусьмидрово.
— В девятнадцать ноль две, — ответила она неприветливо.
— То есть через час.
На минуту стало тихо. Лежавший на скамейке мальчик поднял голову, поморгал и спросил:
— Мамочка еще не пришла?
Мужчина с усиками улыбнулся так сладко, как будто сам был огромным леденцом.
— Нет, — пропел он сладеньким голосом. — Скоро придет.
Мальчик сморщился, зевнул, а потом снова закрыл глаза. Тогда мужчина с усиками заговорил грозным шепотом, таким грозным, что Худой весь сжался.
— Заруби себе на носу, — шептал Толстяк, — ты мне не нужен! Если бы не я, тебя бы уже десять раз поймали! Ты сам прекрасно знаешь, что ты трус, пьяница, растяпа и полудурок. Если я тебя не выручу, пропадешь ни за грош. Ну говори, кто сегодня заметил, что вокзал в Варшаве оцеплен милицией?
— Ты, — шепнул Худой.
— А кто, — продолжал Толстяк, — сразу сообразил, что надо уехать другим поездом?
— Ну, ты, — признался Худой.
— А кто догадался, — шипел Толстый, — прихватить этого мальчишку? Ты говоришь, что не годишься в киднаперы. Значит, ничего не понял, дурень! Отличный трюк! Кому придет в голову, что мальчишка- не мой любимый племянничек?… А самое главное- кому придет в голову, что два симпатичных человека с милым мальчиком попросту удирают от милиции?… Разве преступник станет таскать с собой младенца?
Худой недоверчиво покачал головой:
— Его, наверно, уже ищут.
Толстяк презрительно усмехнулся:
— Ищут! В Варшаве на вокзале. А уж никак не тут. Кому это взбредет на ум, чтобы такой сопляк мог сам уехать из Варшавы?
Но Худого это ничуть не утешило.
— Чересчур уж ты умный! — крикнул он шепотом.
— Для тебя наверно, — усмехнулся Толстяк.
— А… а деньги мне отдашь? — уже смиренно спросил Худой.
— Нет, — решительно сказал Толстяк, — потому что ты все сразу пропьешь. Могу тебе самое большее взять еще бутылку пива. Одну.
Худой вздохнул, видимо поняв, что ничто ему не поможет.
— В другой раз, — сказал он, — старую газету тебе не доверю, не то что краденые деньги! Сколько я страху натерпелся из-за них, и все зря! Ну, ладно, давай уж два злотых на пиво.
— Краденое впрок не идет, — хихикнул Толстяк. — На.
Худой еще раз вздохнул и пошел к буфету за пивом. Звук его шагов разбудил спавшего на скамейке мальчика. Он снова поднял голову и спросил:
— Мамочка еще не пришла?
— Нет, деточка, — сказал Толстяк.
Мальчик совершенно проснулся, сел и поправил сползший на ухо беретик.
— Тогда я сам к ней пойду, — вдруг заявил он.
Толстяк сделал страшное лицо:
— Боже тебя сохрани, деточка. На дворе холодно, темно, там волки ходят и могут тебя съесть. Мамочка сейчас сюда приедет. А ты пойдешь ее искать — сам потеряешься. Что тогда будет?
Убежденный его доводами, мальчик кивнул головой:
— Тогда будет плохо. Лучше я еще подожду.
Толстый мужчина вздохнул с облегчением и вытащил из кармана спички.
— На, — сказал он, — построй себе колодец.
— А можно два? — спросил мальчик.
— Можно.
Мальчик прилежно занялся строительством колодца на соседнем, пустом столе. Когда Худой вернулся со своим пивом и налил кружку, он вежливо обернулся к нему и сказал:
— Приятного аппетита.
Худой буркнул себе под нос «спасибо», а его приятель хитро прищурился.
— За этого сопляка, — шепнул он, — мы тоже получим неплохие денежки. Выкуп. Интересуешься?
Но Худому явно было не по себе. Он только наморщил лоб и свой птичий носик.
— Меня другое интересует- не цапнут ли нас в твоем Кусьмидрове? — пробурчал он.
— Ты что, спятил? — возмутился Толстяк. — У меня там «малина» — железо!
Худой снова вздохнул, вероятно, уже в двадцатый раз за этот вечер.
— Хотел бы я уже быть там…
Толстяк пожал плечами и, желая показать, что не хочет больше разговаривать с дураком, закрылся газетой.
Снова наступила тишина.
За буфетной стойкой быстро мелькали спицы. Через несколько минут Худой задремал за своим пивом, а Толстяк над своей газетой. Только мальчик в красном пальтишке и берете мучился со своим, по правде говоря, довольно кособоким, колодцем из спичек и мурлыкал себе под нос песенку, мелодии которой мы точно не знаем, а слова приводим ниже:
Вот и мамочка идет,Вот и мамочка идет,Вот и мамочка идет,Прямо-прямо к нам.
Неудивительно, что, когда дверь распахнулась, малыш так и подскочил на стуле, перевернув свое кособокое строение. Но, увы, его заулыбавшаяся в первую минуту рожица сразу же снова погрустнела- в двери показалась вовсе не та особа, о которой он пел и которую ожидал, а какой-то совершенно незнакомый мальчик в длинном широком плаще.
Мальчик еще в дверях поклонился и сказал всем:
— Добрый вечер.
Видимо, это пробудило новые надежды в малыше в красном беретике. Он закричал:
— Мальчик! Ты не видел моей мамочки?
— Нет, — ответил мальчик.
— Как жалко, — вздохнул Красный Беретик, и подбородок у него слегка дрогнул.
Но к нему сразу наклонился Толстяк с усиками и снова затянул сладким голосом:
— Я же тебе говорил, что мамочка скоро-скоро к тебе придет. Через полчаса поедем в Кусьмидрово…
— Извините, пожалуйста, — сказал мальчик постарше, подходя к столику, за которым сидел Красный Беретик. — Можно мне здесь присесть? Я тоже еду… еду в Кусьмидрово.
Мужчина с усиками внимательно посмотрел в темные глаза мальчика. Посмотрел холодным и тяжелым, словно затаившим угрозу взглядом.
— Там тоже есть место… — начал он сердито, указывая в противоположный угол комнаты, но мальчик перебил его:
— Я везу для папы деньги, — похвалился он, наивно улыбаясь, — и не хочу ехать один.
Услышав эти слова, толстяк преобразился. Он сразу просиял, и взгляд его выразил дружелюбие и почти отеческую заботливость
— Ай-яй-яй! — удивился он. — Ты путешествуешь один? Совсем один? А много у тебя денег?
Мальчик опустил глаза.
— Папа не велел мне говорить, — смущенно сказал он.
Но Толстяк уже схватил его за локоть, притянул к себе, похлопал по плечу и снова широко улыбнулся.
— Садись-ка, милый! — закричал он. — Садись с нами, в компании будет веселей. Верно?
— Еще бы! — ответил мальчик.
— А по-моему- нет, — вздохнул Худой, продолжая помаленьку потягивать пиво.
Мальчик в плаще еще раз вежливо поклонился и сел рядом с Красным Беретиком.
— Хочешь, я тебе построю шикарный колодец? — предложил он.
— Хочу, — улыбнулся Беретик. — А как тебя зовут?
— Горошек, — ответил мальчик.
Так Горошек выполнил первую часть плана, согласно которому он должен был найти на станции Трушево мальчика в красном берете и его мнимых опекунов.
Надо признать сразу, что Горошек даже перевыполнил план. Ведь он не только нашел тех, кого искал, но и сумел попасть в их компанию. Более того, выдумка о «папочкиных деньгах» привлекла к нему особое внимание Толстяка.
Пожалуй, теперь уже не ему придется следить, чтобы преступники не сбежали, скорее, они будут внимательно следить за тем, чтобы не сбежал Горошек… Словом, все идет как нельзя лучше…
Однако, положа руку на сердце, надо сказать, что, хотя все шло как полагается, и даже лучше, Горошек чувствовал себя не блестяще.
Ведь Капитан с Икой уехали, чтобы выполнить вторую часть плана. Горошек был пока что предоставлен собственным силам. Нечего скрывать: перед лицом двух взрослых противников выглядели эти силы довольно жалко…
Особенно грозен был третий противник Горошка- время. Да, именно время. Преступники собирались уехать поездом в Кусьмидрово- то есть меньше чем через полчаса, а Горошек твердо знал, что допустить их отъезда он не может.
Вся надежда была на Ику. Успеет ли она за эти полчаса выполнить вторую часть плана? А если нет? Что тогда?
Горошек и сам не знал, как он поступит. Он знал одно: что не выпустит малыша из-под своей опеки и не позволит никуда увезти. Он клялся себе в этом, сидя рядом с Яцеком и строя для него колодец из спичек.
— А я не умею строить такой колодец, — сказал малыш. — Он очень хороший.
