Борис Батыршин - Египетский манускрипт
Каково? В наше время на такую туфту не купился бы и самый отъявленный уфолог или космо-поисковик. А здесь прокатило — видимо, сказалась популярность жанра приключенческой литературы и отсутствие игрового синематографа. На наше счастье, изобретение братьев Люмьер еще не успело внедрить в массовое сознание такие вот штампы, так что эта бредовая история прозвучала для старика вполне убедительно. Он лишь робко поинтересовался, почему это ученые нашего Города (вот так — Город с большой буквы! А чего мелочиться?) не предъявят миру свои достижения? Отец ответил заготовленной тирадой о том, что-де человечество ещё не готово к тому, чтобы в полной мере овладеть чудесами науки, так как его представления о добре и зле… герр Боргхардт проглотил и это.
Я, признаться, был озадачен, но отец — уже потом, в гостинице, — все мне растолковал. Поймите меня — в конце концов, всякие «Города Солнца» и «Новые Атлантиды» — штампы, существующие уже пару столетий. И «Пятьсот миллионов бегумы» уже написаны — а нашу выдумку это с такой легкостю проглатывает — и не кто нибудь, а крупный ученый…
То-то и оно, что написаны. То есть, на текущий, так сказать, момент, это всё представляется вполне правдоподобным. Чтобы все это превратились в недостоверные, на уровне комиксов, стереотипы, понадобится еще лет 40–50. И как раз такое объяснение малообъяснимого как раз и соответствует местному менталитету, как менталитету 60-70-х годов 20-го века соответствовали пришельцы и тарелочки. Каждой эпохе — свои сказки; и лишь когда стиль сказок меняется, те, что были раньше начинают казаться наивными и примитивными.
Так что, в глазах немецкого археолога мы оказались «скаутами», разведчиками, посланцами Города, разыскивающими артефакты древних культур. Каковые и подвергаются в наших лабораториях всестороннему изучению. Вот, теперь дошло дело и до наследия старика-египтянина. Мы-де получили сведения о нем, странствуя по Востоку — и тут же явились в Александрию.
И — ни слова о Маалюле, монастыре и манускрипте! Хотя, может, немец и сам об этом знает; должен же был египтянин оставить какие-нибудь записи?
А он, оказывается, и оставил. Да еще какие! Боргхардт поведал, что кроме «картотеки», в ковчеге хранилось письмо, собственноручно написанное древним ученым. Как нетрудно догадаться — на коптском языке. Суть его, вкратце сводилась к следующему: автор, Абу ибн… кто-то там, сумел прочесть письмена, составленные древними, мудрыми обитателями нашего мира еще до Всемирного Потопа, и, прочтя — ужаснулся. После чего, многие годы изыскивал способ, как исчислить меру Добра и Зла, которые непременно принесут в подлунный мир знания, изложенные на металлических листах. И лишь потерпев неудачу — решился уничтожить собственноручно сделанный перевод. Мало того — вместе с ним истреблению подвергся еще и «ключ», позволивший прочесть данный текст, поскольку ничего общего с известными языками он не имеет, и скудный человеческий разум бессилен проникнуть его тайну.
Далее следовали горькие упреки самому себе по поводу допущенной много лет назад неосторожности — оказывается, часть перевода, в том числе и фрагмент, содержащий этот самый «ключ» была оставлена «много лет назад, в далекой стране». Египтянин, правда, выражал надежду, что люди, на чье попечение были оставлены опасные тексты, увлечены лишь служением Творцу, и, надо полагать, не проявят внимания к непонятной диковинке. И это замечательно, поскольку в противном случае подлунный мир ждут неисчислимые бедствия.
Бедняга Боргхардт голову сломал, пытаясь понять, что это был за «ключ». Искал он, правда, лишь на загадочных пластинах, понадеявшись на свои бездонные знания лингвиста. Нам здорово повезло — начни он, к примеру, искать следы самого египтянин, то вполне мог и добраться до самой Маалюли. Стоило лишь рассказать хедиву, что хранится в его коллекции… при правильной подаче материала, вельможа в лепешку бы расшибся. Но — немца подвела самоуверенность. Или инерция мышления; человек, как правило, склонен рещать любую проблему в ключе своего собственного опыта и упускает другие возможности.
В общем, промаявшись сколько-то лет с переводом загадочных надписей, немец вбил себе в голову, что кроме него, ключ к этой тайне ищет кто-то еще. Тем более, что косвенные подтверждения имелись — принимая дела в качестве хранителя собрания редкостей хедива, Боргхардт наткнулся на любопытную запись. В месяце Зуль-ка’да 1162-го года Хиджры[98], некий «романец» покусился на собственность тогдашнего владельца коллекции, паши Египта, был схвачен и при большом стечении народа посажен на кол. Следуя к месту экзекуции, несчастный грязно ругался и пытался проповедовать насчет рая земного, от которого отказываются те, кто лишает его шанса добраться до означенного экспоната собрания. А так же — грозил палача явлением всемогущих мстителей. Что, разумеется, не возымело никакого действия — жизнь бедолага закончил на колу.
Вот этих самых «мстителей», а точнее — полномочных представителей настоящих владельцев «картотеки», и рассчитывал дождаться герр Боргхардт. И дождался — нас.
Когда немец назвал год по мусульманскому летоисчислению, отец попросил уточнить дату по европейскому календарю. Это оказался 1789 год — и мы оба немедленно припомнили слышанный еще в Маалюле рассказ об итальянце, которого допустили египетскому манускрипту. Дело было в 1783-м году — видимо, ещё 6 лет понадобилось бедняге на то, чтобы проследить путь ковчега от Маалюли до Александрии. Так что — мы еще раз порадовались, что немецкому книжному червю не пришла в голову мысль проделать обратную операцию.
Теперь мы встали перед крайне непростой задачкой. С одной стороны, герр Боргхардт нам, в общем, доверял — и у нас имелись все шансы заручиться его содействием. С другой… если мы отделаемся общими фразами и исчезнем с горизонта, он уже не успокоится и, чем черт не шутит, докопается до истоков этой загадочной истории. Тем более, сделать это сейчас куда проще: достаточно проследить наш маршрут, который неизбежно приведет в Маалюлю, а уж там… в том, что посланец египетского вельможи сумеет убедить монахинь отдать ему драгоценный манускрипт, мы не сомневались.
Вечером, в гостинице мы с отцом внимательно, слово за словом, припомнили весь разговор с Боргхардтом. Проще всего оказалось понять, что представлял из себя ключ: вставки из символов в египетском манускрипте и совпадающие с ними по формату столбцы коптских букв были, скорее всего, двуязычными вариантами одного и того же текста. Пользуясь им, автор манускрипта и сделал перевод.
Мы немедленно нашли нужные кадры в фотокопиях. Оказалось, что «табличке» из загадочных символов 16 на 16 соответствует другая, 26 на 26, составленная из букв коптского алфавита. То есть, 256-ти значкам соответствует 676 коптских букв.
Мы не могли сколько-нибудь точно сосчитать количество символов на металлических листах; но, зная приблизительно их число и располагая фотографиями одного образца, можно было, с известным допущением, оценить общее количество знаков. То же самое мы проделали и с фотокопиями манускрипта, а потом сличили полученные результаты. Если — ЕСЛИ! — наши предположения окажутся верны, то египтянин оставил в Маалюле перевод примерно пятой части «картотеки» — остальное он сделать либо не успел, либо не захотел. Судя по тексту покаянного письма, опасность того, что содержалось на пластинах, египетский ученый смог оценить значительно позже, уже когда выполнил в Александрии полный перевод. Так что, нам предстояло совершить ту же самую операцию — или отыскать того, кто сможет сделать это за нас.
Отец заявил, что в наших руках своего рода Розеттский камень. Я об этом камне никогда не слыхал, а если и слыхал — то пропустил мимо ушей. Привычка к Википедии, что ей пусто было…
Оказалось — это каменная плита, найденная в 1799 году в Египте возле города Розетта, близ Александрии. На плите были выбиты три тремя идентичные по смыслу текста: два на древнеегипетских языках, (иероглифами и демотическим письмом), а третий — на древнегреческом. Язык этот был знаком тогдашним лингвистам, так что француз Шампольон смог расшифровать иероглифы, сопоставляя эти три текста. Он предположил, что иероглифы — это не просто картинки, отражающие некие смысловые понятия, наподобие китайских, а еще и фонетические знаки — то есть, каждый иероглиф соответствует какому-то звуку речи. Потом Шампольон сравнил иероглифы с коптским языком (как ему было известно, произошедшим от древне-египетского), установил их родственную связь — и с этого, собственно, и началась современная египтология.
Так вот — вполне могло статься, что и незнакомые символы на металлических пластинках тоже скрывают в себе слова и звуки неизвестного языка. В конце концов — недаром манускрипт написан на коптском… да ведь и появления несчастного итальянца в Александрии тоже не могло быть делом случая. А ведь Розеттский камень отыскали в этих же краях, и всего через 10 лет…
