Борис Батыршин - Египетский манускрипт
Со стариком Боргхардтом мы торговались так, что позавидовал бы любой старьёвщик с Сухаревки. И итоге, он, с зубовным скрежетом и слёзными воплями отдал нам четвертую часть металлических пластин из ковчега, а мы торжественно вручили ему планшет с закачанными на него фотографиями примерно трети манускрипта. Иван потратил два часа, обучая археолога пользоваться хитрой машинкой и устройством питания на солнечных батареях, зато теперь наша репутация эмиссаров «Города Солнца» была в глазах немца неколебимой. Разумеется, Ванька тщательно удалил с планшета все остальные файлы — старик теперь мог забавляться с новой игрушкой, сколько ему влезет.
Теперь оставалось только ждать. Если верить пергаменту безвестного московского ученого (впрочем, почему безвестного? Умница Яша, мало того, что установил его личность, так еще и сумел разыскать беднягу в московской психиатрической клинике), манускрипт содержал описания операций с порталами. А именно — инструкции, как можно открывать и закрывать проходы между прошлым и будущим. И в свете последних московских событий, это умение нам скоро понадобится. Правда, манускрипт еще предстояло перевести с коптского; к тому же, работа с порталами могла оказаться не столь уж и простой в освоении. Впрочем, доцент Евсеин сумел в свое время разобраться в этом вопросе — а мы чем хуже?
Пароход разразился тремя прощальными гудками и бодро зашлепал колесами по средиземноморской волне. Башня маяка таяла в вечерней дымке, море дышало, неспешно поднимая и опуская на своей груди нашу посудину; жизнь снова казалось прекрасной…
В-общем, «прости-прощай, Александрия, Одесса-мама ждет меня». А там, глядишь, и до Москвы недалеко.
Глава шестнадцатая
Никонов ворвался в клуб, распугав прислугу. Мешать ему, как, как давнему другу владельца клуба никто не посмел лейтенант, чуть не бегом миновав «готический зал», оказался в кабинете Корфа.
Барон был не один. Перед ним, на темном дубовом кресле с высоченной, тоже готической спинкой, восседал богатырского сложения господин.
Этот человек, с основательными запорожскими усами на типичном малороссийском лице и немного насмешливыми, проницательными взглядом, был Никонову смутно знаком. Впрочем, Корф, едва поздоровавшись с новоприбывшим, представил своего гостя:
— Вот Серж, позволь рекомендовать — мой хороший знакомый Владимир Алексеевич Гиляровский. Известный репортер, пишет в «Русских ведомостях». С сегодняшнего дня — член моего клуба.
— Весьма польщен. — гость встал и подал Никонову широкую, как лопата, ладонь. — Решил, видите ли, немного поупражняться — очень уж интересно барон о французском ножном боксе рассказывает. А заодно — накропаю статеечку для «Ведомостей», нынешняя московская публика весьма трепетно относится к спортивной теме.
Никонов немедленно вспомнил — конечно, он не раз читал острые, злободневные статьи этого репортера. Сам Гиляровский был своего рода московской знаменитостью: сбежав 15 лет назад из родительского дома без паспорта, он успел поработать бурлаком, поступил юнкером в Нежинский полк, потом около месяца проучился в Москве, в юнкерском училище, откуда и был отчислен обратно в полк за нарушение дисциплины. После оставил армию, выступал в цирке, служил даже пожарным, а в турецкую компанию снова пошел в армию вольноопределяющимся, и, попав на Кавказ, заслужил там Георгия четвертой степени.
С 81-го года Владимир Алексеевич перебрался в Москву, где и началась его карьера репортёра. После знаменитой Кукуевской катастрофы в 82-м году, (когда под размытое водой железнодорожную насыпь провалился целый состав), его репортажи приобрели широкую известность, и с тех пор его острые злободневные заметки и зарисовки стали появляться во многих московских изданиях.
Любезно раскланявшись с новым знакомым, Никонов извинился и отвел Корфа в сторону. В двух словах он изложил барону ситуацию; тот сразу все понял и попросил позволения на минуту отлучиться. Назад барон вернулся не один, а в сопровождении Романа, бората Ольги. Никонов тут же припомнил, что девушка не далее как сегодня говорила ему, что Ромка, сильно сблизившийся в последнее время с бароном, пропадает у него целыми днями.
Ни у него, ни у барона не возникло сомнений — Яшу надо немедленно выручать. Роман, который уже вполне освоился в клубе, отправился в оружейную комнату; Никонов только принялся обсуждать с Корфом способ проникновения в пресловутую «Сибирь», как их неожиданно прервали.
Оказывается, в суматохе они напрочь забыли о репортёре, и тот, профессиональным слухом уловив обрывок рассказа лейтенанта, решил напомнить о себе.
— Вы уж простите, господин барон, что я невольно оказался посвященным в ваши. хм… обстоятельства, — начал гость, — но раз уж вы с Сергеем Алексеевичем собрались на Хитров рынок — возможно я смогу оказаться вам полезен?
* * *К Хитровке подъехали, когда уже начинало смеркаться. Последние дни над Москвой нет-нет да и начинались короткие августовские ливни, так что низина у Москвы-реки была к вечеру затянута плотным туманом — будто село облако.
К большой площади, окруженной облезлыми, неопрятными домами, спускались, как ручьи к болотцу в овраге, переулки. Проезжая переулок, миновали пустую полицейскую будку.
— Рудникова вотчина. — Нарушил тишину репортёр. — Хитровка относится к 3-му участку Мясницкой части, там приставом Шидловский. А Рудников этот — на Хитровке царь, бог и воинский начальник — всех тут знает, и без его ведома ничего здесь не делается. По хорошему, надо бы к нему заехать, да вот беда — третьего дня уехал в Кинешму, к племяннице. А Лохматкина, соправителя рудниковского на Хитровке, я похуже знаю.
Соседи по пролётке внимали Гиляровскому с уважением. Дошлый репортер, услыхав о том, что Корф с лейтенантом собрались вызволять пропавшего на Хитровке Яшу, немедленно вызвался их сопровождать в этой непростой операции. Трудно сказать, чего тут было больше — желание помочь знакомым, или репортерского желания быть в центре событий, а только барон горячо его поддержал. Несколько позже, когда ждали пролетку, Корф отвел Никонова в сторону и вполголоса рассказал ему, что журналист слывет наилучшим знатоком уголовной Москвы, на Хитровке его принимают, чуть не как своего, и вообще — человек, полезный в их затее до крайности. Кроме того, он был известен огромной физической силой, и, как говорили выступал когда-то в цирке в качестве атлета французской борьбы и силача-гиревика. Никонов спорить не стал — в подобных делах он привык всецело доверять Корфу.
— Правда ли, что здешние городовые знают в лицо всех беглых преступников на Хитровке? — Поинтересовался у репортёра Корф.
— Конечно знают! Сколько лет уж стоят! А так-то и дня не простоишь, пришьют!
— Так что же, — недоумённо нахмурился барон, — они из страха, значит, их не ловят? За жизнь опасаются?
Владимир Алексеевич усмехнулся.
— Видели бы вы того Рудникова, — сказал он. — Его сам чёрт испугается: огромный, настоящий атлет, усы седые, кулачищи — с хороший арбуз. Прикажут — кого угодно разыщет. Я вот ему как-то тот же вопрос задал, так он мне итак ответил:
— Ну, каторжник… Ну, вор… нищий… бродяга… Тоже люди, всяк жить хочет. А то что? Один я супротив всех их. Нешто их всех переловишь? Одного пымаешь — другие прибегут… Жить надо!
Напуганный разговорами седоков ванька, согласившийся везти на Хитровку только за лишний пятка, остановил свой экипаж:
— Все, господа хорошие, приехали. Вот она, «Сибирь», не приведи господь…
И мелко закрестился.
* * *— Скорее! Лови извозчика! — И Геннадий сунул Валентину горсть мелочи — вся «царская» касса группы на данный момент. Тот бестолково заметался по мостовой, явно не зная, что делать. Пролётка, как раз проезжавшая по Большой Бронной вынуждена бы принять к тротуару; извозчик обложил бестолкового «студента» непечатной бранью и взмахнул бичом.
— Да скорее, мать вашу! Дрон!!
Дрон кинулся наперерез пролетке:
— А ну стой! Поедешь на Хитровку!
— Кучер, — не безропотный ванька, а аристократ извозного промысла, судя по лакированной пролётке и статной, в подобраной масть серой паре лошадей, — решительно замотал головой.
— Ни-и-и-и, барин, даже и не простите! До Старой площади могу, а дале сами, на Хитровку мне лезть никак неможно!
— Ладно! — прохрипел Дрон. Очень хотелось дать кучеру в морду и скинуть с козел; но, увы, он понятия не имел, как управлять лошадиной тягой. — Эй, давайте сюда! Едем!
Геннадий заскочил в пролётку, чуть ли не волоча за собой окончательно потерявшего способность соображать Валентина. Следом в экипаж залез и Виктор.
— Лошади, устали, господа хорошие, куда ж вы, все вместе-то… — заныл, было, извозчик, но вконец озверевший Дрон вытянул из-за пазухи травматический «ТТ» и приставил его к боку спорщика. — Езжай, гнида, завалю нахрен!
