Борис Батыршин - Египетский манускрипт
— Каждую пластину я скопировал с обеих сторон — с увеличением в два раза, чтобы не упустить ни одну деталь рисунка. Я, собственно, собирался сделать и фотографические копии, однако, пока не располагаю соответствующим оборудованием. Была мысль отдать несколько пластин граверу, чтобы он в точности воспроизвел рисунок, скажем, на медном листе — но до этого, увы, еще руки не дошли.
Олег Иванович перелистал несколько листов в бюваре. Да, все верно — бумагу покрывали те же самые значки. Покопавшись, он нашел номер 49, под которым значился извлеченный из пачки листок — и принялся сличать значки.
— Обратите внимание, — продолжал Боргхардт, — некоторые пластины наличествуют в двух, точно воспроизводящих друг друга экземплярах. Я потратил массу времени, пытаясь найти отличия, обследовал пластины в мощное увеличительное стекло — однако, различий не нашел. И тем не менее — я каждый раз в точности копировал оба экземпляра, сопровождая их соответствующими примечаниями. Вот, изволите взглянуть…
— Вы проделали огромную работу, герр Боргхардт, — искренне сказал Олег Иванович. — А теперь, если вы позволите, я бы хотел кое-что с вами обсудить. Помнится, вы интересовались, кто мы такие? Теперь, пожалуй, я готов ответить…
Глава четырнадцатая
Николка уже полчаса колесил по переулкам в районе Таганской площади. Хотя, до места, где предположительно находился сейчас Яша, было по прямой меньше двух вёрст, рация только шипела, верещала и больше ничего — хоть ты тресни! Николка тряс хитрый приборчик, нажимал от отчаяния какие-то другие кнопки — но добился лишь того, что он окончательно затих, перестав даже шипеть. Испугавшись, что связи теперь не будет совсем, мальчик выключил рацию, досчитал до десяти и снова включил. В динамике снова заверещало и, к несказанной Николкиной радости сквозь шум пробился знакомый голос — Яша!
Мальчику было, конечно, невдомек, что возвышавшаяся между ним и Хитровым рынком Ивановская горка напрочь блокировала радиосвязь; а когда он поднялся повыше, на Таганский холм[93], Яков с его рацией оказался опять в зоне уверенного приема. Так или иначе — теперь Яшин голос был достаточно громким. Даже слишком громким — какой-то господин, проходивший мимо Николки, тоже его услышал и проводил гимназиста недоумённым взглядом. Тот, поняв, что чуть не прокололся, свернул в подворотню и зашарил по карманам в поисках наушников. К этим крошечным штучкам, которое надо было вкладывать в ухо, он уже привык — когда смотрел по ночам фильмы.
Впрочем, недоумение давешнего господина вполне могло быть вызвано и не рацией… Дело в том, что Николка снова сел в лужу: обсуждая с Яшей их хитроумный план, он совершенно упустил из виду, что расписание Ярославской дороги по воскресным и будним дням различается — и как раз на тот самый дачный поезд, на котором он должен был отправляться сегодня в Москву. Так что Николка примчался от самых Мытищ на велосипеде — и успел-таки вовремя, добравшись за какие-то полтора часа. Да и то, из них двадцать минут потратил, колеся в поисках места, откуда можно было услышать Яшу. А уж сколько недоумённых взглядов поймал он на себе по дороге…
Раза три в спину Николке раздавались трели полицейских свистков. Ну конечно, движение на бициклах по городу каралось штрафом — хотя отнюдь не каждому городовому случалось видел эту мудрёную машину вживую. Лошади испуганные невиданным зрелищем, постоянно шарахались от велосипеда, а на Сретенке его чуть не вытянул хлыстом кучер богатого частного выезда.
Но — обошлось. Хотя, Николка уже не раз и не два давал себе слово, что припрячет велосипед на Гороховской, а в Перловку вернётся вечерним поездом.
— Никол, Никол, я на связи, приём, — забубнило в ухе.
Мальчик нажал тангету:
— Слышу, тебя Яша, слышу хорошо, прием.
Ему ужасно нравились эти словечки «приём», «на связи», «тангета». Он много таких запомнил — из проглоченных книг о будущем, а больше всего — из захватывающих, только очень уж жестоких фильмов, которые Ваня называл «боевики». Теперь словечки пригодились.
— …тр-р-р-… — ш-шух… — фр-р-р — …я на месте. Сижу под навесом, напротив дома Румянцева — с артелью плотницкой, вологодские. Приём.
— Понял, жди, приём.
Николка невольно поёжился. Хитров рынок считался самым опасным уголовным местом Москвы. Это была Большая площадь в центре столицы, в низинке, куда близ Яузы, окруженная облупленными каменными постройками. Двух— и трехэтажные дома полны ночлежками, во всякое время забитыми разным отребьем: здесь были и ворье, и бродяги, и пропившиеся мастеровые с портными, за копейку перешивающими краденое. Попадались и беглые, с каторги.
На площадь прямо с вокзалов приходили приезжие артели. Оттуда их забирали ушлые подрядчики — и уводили по работам. А после полудня навесы поступали в распоряжение хитрованцев и барышников: те скупали все, что попади. Вот возле такого навеса Яков видимо, и пристроился, …
Рация снова ожила:
— Ш-ш-ш… Тр-р-р… …вижу студента, входит в «Сибирь». Иду за ним, гляну, с кем он встречается…
Дома, где помещались ночлежки, назывались по фамилии владельцев: Бунина, Румянцева, Степанова. В доме Румянцева были два трактира — «Пересыльный» и «Сибирь». Названия негласные — но иначе хитрованцы эти заведения не называли. Любой москвич знал, что в «Пересыльном» толкутся нищие и барышники и всякий бездомный люд, а вот «Сибирь» считалась степенью выше — его облюбовали воры, карманники и крупные скупщики краденого. Выше трактира, в бельэтаже сдавали номера.
— В трактире его нет, приём. Хотел дать половому гривенник, спросить, куда пошел студент — не стал. Приём.
Николка понимающе кивнул. Чужаков на Хитровке не жаловали — человек, принявшийся задавать в «Сибири» вопросы, подходящие для полицейского сыщика, рисковал уйти оттуда с ножом в боку.
— Осторжно, зря, не рискуй. Что будешь делать, приём.
На этот раз рация молчала дольше — минуты три. Николка начал, было волноваться, когда голос Яши снова прорвался сквозь шорох помех.
— Хочу заглянуть в окна, готовлю дрон. Приём.
— Кого? — опешил гимназист. Откуда там оказался приятель Геннадия и как Яков сумел уговорить его среди бела дня лезть по фасаду хитровского притона?
— Машинка, летающая, маленькая, с камерой, я тебе показывал. Попробую подвести к окнам на фасаде. Прием.
Николка облегченно выдохнул — значит это все же не он сошел с ума. И немедленно снова встревожился: как Яков представляет себе эту операцию? Конечно, «дрон» (Николка вспомнил, как называется летающая машинка, которой можно управлять с крохотного пульта) совсем небольшой, да и в полете не шумит, а — скорее шуршит. Яша, во время визита в Перловку показывал мальчику эту электрическое насекомое, и они вдоволь наигрались, гоняя его над полем и между деревьями. Но — запускать дрон посреди бела дня, на Хитровке, где внимательных глаз побольше, чем в театре на премьере!
— Яш, ты подумал? Увидят, собьют. Приём.
— Чем? — тр-р-р-… — ш-шух… — фр-р-р… — разве что палкой кинут?
В наушниках опять зашипело, заверещало. Николка недовольно покрутил колёсико подстройки, помехи смолкли.
— …уведу по переулку, к Солянке, он быстро летит. Сам вслед, бы я и при чем. А там городовой стоит. Потом во дворе посажу. Приём, приём.
Значит и Яша с ума не сошёл. План, признал про себя Николка, был толков — быстренько заглянуть в бельэтажные окна «Сибири», а потом, когда хитрованцы увидят летающую невидаль и поднимут хай, увести дрон в сторону Солянки, куда толпа оборванцев, скорее всего, не сунется. А сунется — пожалеет. Пока городовые станут разгонять невесть с чего выплеснувшуюся их хитровского горшка накипь, тихонечко подобрать аппаратик в каком-нибудь тихом палисаднике.
— Все, начинаю, приём.
— Удачи, жду как пройдёт, приём.
Минуты томительно тянулись; рация трещала помехами, но голоса не подавала. Николка поймал себя на том, что задержал дыхание — и выдохнул, лишь когда потемнело в глазах — так переживал за товарища.
— …ш-шух… тиу-туу-у-у— тр-р-р-…-фр-р-р.. — там варяг! На втром этаже, третье окно от дома Бунина. Студент с ним, говорят. Варяг достал саквояж, там деньги. Много. Приём.
Николка не сразу сообразил, что «варягом» они с Яшей условились называть ван дер Стрейкера. Значит, бельгиец все-таки в Москве, на Хитровке? Ай да Яша, ну и голова, молодчина!
— …фр-р-р… ш-шух… — забегали! Все, ухожу, до связи — тиу-туу-у-у— Черт! — Меня… пшш-ш-ш-…Тр-р-р-р…
Николка беспомощно смотрел на коробочку рации и понимал, что Яша, кажется, вляпался в неприятности…
* * *— …А по моему, это просто мерзость! — Вероника крутила в руках карандаш; было видно что она сильно взволнована. — Мало у нас в Москве этой героина и прочей дури, так вы еще и добавить решили?
