Борис Батыршин - Египетский манускрипт
Ткань соскользнула, открыв взорам гостей ларец. Олег Иванович понял, что перед ними — тот самый предмет, о котором еще в Маалюде говорила мать Апраксия. То описание не слишком изобиловало деталями, однако же, сомнений не было никаких — это и есть ковчег, ради которого им пришлось проделать такой долгий путь.
— Я угадал? — не унимался Боргхардт. — Вы ведь ради этого сюда приехали?
Олег Иванович кивнул. К чему отрицать очевидное? Только вот, неясно, откуда Боргхардт так осведомлен — путешественники ни слова не сказали Вентцелю о целях своих поисков. Было одно объяснение — непомерно развитая интуиция старика. Или…?
Археолог победно улыбнулся — и в глазах его Семёнов с удивлением разглядел… облегчение? Да, именно облегчение — даже поза, в которой Боргхардт сидел в своем кресле изменилась — старый гном даже горбиться перестал, будто с плеч его вдруг сняли невидимую тяжесть.
— Вы бы знали, сколько лет я вас жду…
Олег Иванович озадаченно поднял бровь. Что осанка — даже голос археолога стал другим. Куда делась прежняя язвительность? Так мог говорить безумно уставший человек, дождавшийся, наконец момента, когда его избавят от непосильной ноши. Семенов покосился на сына — Иван тоже почуял изменение обстановки и теперь ждал продолжения.
Олег Иванович чувствовал, что теряет нить происходящего: «А ведь он явно рад… как будто, дед в самом деле ждал нас, давно ждал — и не сомневается, что дождался…»
Герр Боргхардт закопошился, открывая ларец — тот не поддавался. Досадливо крякнув, археолог засеменил к стеллажу и выудил с полки инструмент с лезвием, срезанным наискось, на манер сапожных ножей. На этот раз реликвия не стала упрямиться. Крышка откинулась, и старик отшагнул в сторону, картинно указав на плоды своих трудов:
— Прошу вас, герр Семенофф!
Содержимое ларца было весьма необычно: плотно уложенные, как в ящике картотеки, какие-то листики, явно не бумажные.
— Вы позволите?
— Да, разумеется… — засуетился Боргхардт. От прежнего ядовитого высокомерия не осталось и следа. — Только перчатки наденьте, будьте любезны…
Семенов натянул перчатки из плотного шелка, — резиновых, лабораторных, здесь еще не знали, — и осторожно провел указательным пальцем по торцам «карточек». Это были тонкие пластины из металла, переложенные коричневыми листками промасленной бумаги.
— Бумагу — это я положил. — тут же разъяснил Боргхардт. — Лучше, конечно, заменить ее полосками шелка, пропитанного маслом — скажем, костяным, какое применяют часовщики. Оно, как мне представляется, более подойдет, чем масло растительного происхождения.
«Археолог верен себе и своим академическим привычкам,» — усмехнулся про себя Семёнов. — Вон как старается, объясняет любую мелочь, как студенту на практикуме…»
— Когда я открыл ларец в первый раз, — продолжал меж тем Боргхардт, — пластины были переложены кусочками промасленного пергамента. Но за две с половиной сотни лет содержимое ковчега слиплось в сплошной брусок. Мне стоило немалых трудов разделить его на отдельные пластины. К сожалению, пергаментные листы при этом сохранить не удалось, но я не думаю, что они имели какую-либо ценность. Во всяком случае, никаких значков я на них не обнаружил. Потому и осмелился, дабы сохранить образцы… да вы не бойтесь, доставайте! Он чрезвычайно прочные и упругие! И, обратите внимание — ни малейшего следа ржавчины либо патины, как на бронзе или серебре!
Олег Иванович осторожно подцепил пальцем одну из пластин и вытащил ее из плотной пачки. Извлечь ее удалось лишь с третьей попытки, да и то вместе с прилипшим листком — так плотно пластины помещались в «ковчеге». За плечом запыхтел Ваня — он, конечно уже был тут, и во все глаза вглядывался в содержимое ларца. И фотоаппарат, разумеется, наготове… Иван держал его небрежно, как бы между делом, чуть заметно скашивая глаза на экранчик. Боргхардт перехватил взгляд Семёнова, удивленно поднял брови, но ничего не сказал. Олег Иванович незаметно толкнул сына — не теряй осторожности! — а сам принялся изучать пластину.
С ходу опознать металл не удалось — но это точно был не алюминий, и, судя по весу, не сталь. Может, титан? На лицевой стороне были нанесены ровные ряды несложных, геометрически правильных значков — треугольники, ромбы, параллелограммы. Они явно складывались в слова, перемежаемые точками, многоточиями и какими-то еще символами, вроде вертикальных волнистых линий — может, знаки препинания неизвестной системы письменности?
Значки покрывали пластину равномерно, без какой-либо разбивки на столбцы или строки; интервал между значками всюду был один и тот же. Пальцы сквозь перчатки ощущали холод металла. Хотя, стоп!. Такая тонкая металлическая пластина не могла так сильно холодить руку! Да и нагрелась бы она уже…
— Да-да, коллега, — археолог явно заметил недоумение Олега Ивановича и теперь наслаждался произведенным эффектом. Это пластины все время остаются холодными, совершенно не воспринимая тепла человеческих рук! По моим ощущениям — несколько больше пятнадцати градусов по Реомюру[91]. К сожалению, у меня нет необходимой аппаратуры, и я лишен возможности провести точные замеры.
— А нагревать не пробовали? — спросил Олег Иванович. Что-то мне подсказывает, что материал будет упорно сохранять прежнюю температуру, что бы вы с ним не делали…
Археолог испуганно всплеснул руками:
— Ну что вы, герр Семенофф! Я не настолько опрометчив, чтобы рисковать образцами! Я ведь не знаю, как этот материал реагирует на огонь!
— Ну, можно было и не огнем, — влез в разговор Иван. — Скажем — нагреть что-нибудь и поднести к пластине. А потом на ощупь оценить изменение температуры. Металлический брусок, к примеру, или камень.
Боргхардт слегка нахмурился и недоумённо глянул на мальчика — он явно не ожидал от него ничего подобного. Но — тут же просветлел лицом; видимо, оценил идею.
— Должен признать, в вас есть жилка исследователя, юноша… Признаться, о таком варианте я не подумал.
Щеки Вани слегка зарделись. Видно было, что похвала вредного деда ему приятна.
Тем временем, Олег Иванович осторожно отделил от пластины прилипшую к ней бумажку и принялся разглядывать обратную сторону. Толщину металла определить на глаз не представлялось возможным — но, явно меньше миллиметра. Пожалуй, о край такого листа можно и порезаться…
На обратной стороне различался четкий геометрический рисунок — тонкие прямые линии, образующие неправильный многоугольник, прихотливо пересеченный другими линиями. В узлах схемы помещались кружочки; кое-где чертеж украшали надписи из таких же значков, что имели место на лицевой стороне. Причем — значки всякий раз были скомпонованы в квадратные столбцы, с равным количеством знаков по высоте и по ширине; интервалы между значками оставались одинаковые.
— Можно? — Ванька потянулся к «экспонату». Боргхардт нахмурился, но смолчал.
— Пап, а мы такое уже видели. Помнишь? Примерно в середине манускрипта…
Олег Иванович припомнил. Да, в нескольких местах текст на коптском языке прерывался такими вот вставками. И, что особенно интересно — каждой из них соответствовала такая же, судя по расположению знаков, «табличка», составленная из букв коптского алфавита. Теперь, глядя на пластинки, покрытые загадочными значками, Олег Иванович понял, что это ему напомнило.
— Скажите э-э-э… коллега, — повернулся Семенов к археологу. — Ведь вы, разумеется, сделали копии этих… носителей информации?
Боргхардт недоуменно вскинул глаза, но, поняв, кивнул:
— Носители информации? Несколько необычно… но вы, пожалуй, правы… в каком-то смысле любая книга, даже глиняная табличка с клинописью — это носитель информации.
— Тогда уж — и пластинка грамоф… то есть для фонографа. — снова влез Иван. Олег Иванович недовольно глянул на мальчика. — Надо все же думать, что говоришь!
— Вы, юноша, говорите о звуковых спиральных цилиндрах Эдисона[92]? Да, пожалуй, хотя… любопытно, я никогда не думал о музыке как об информации. Но, несомненно, можно сказать и так.
Немец снял пенсне, зачем-то протер его большим клетчатым платком.
— Простите… да, вы правы, герр Семенофф. Я, разумеется, тщательно скопировал все, что изображено на пластинах. Вот, прошу вас…
И он взял со стеллажа пухлый кожаный бювар. Олег Иванович склонился к столу, а пластиной тем временем, завладел Ваня.
— Как видите, образцы пронумерованы согласно тому порядку, в котором они уложены в ящичке. Вот, видите — и он показал собеседнику номер на промасленном листочке, который Олег Иванович только что отлепил от пластины.
— Каждую пластину я скопировал с обеих сторон — с увеличением в два раза, чтобы не упустить ни одну деталь рисунка. Я, собственно, собирался сделать и фотографические копии, однако, пока не располагаю соответствующим оборудованием. Была мысль отдать несколько пластин граверу, чтобы он в точности воспроизвел рисунок, скажем, на медном листе — но до этого, увы, еще руки не дошли.
