Братцы по разуму - Александр Николаевич Житинский
Старуха не засиживалась. Посмотрев программу "Время" и "600 секунд", аккуратно растворялась в воздухе, оставляя после себя легкий запах духов.
Все было бы прекрасно, если бы не подошли к кольцу съестные припасы. Альшоль как любитель всяческих круп еще мог продержаться день-другой, поскольку в кухонном шкафу имелся некоторый запас греч" и риса, но Саньке хотелось чего-нибудь другого: мяса, свежего хлеба, молока и сыру. Но больше всего хотелось мороженого. У нее еще оставалось двенадцать рублей из денег, оставленных мамой.
Наконец Санька не выдержала.
- Пойду в магазин. Арестуют - так арестуют! Если явится участковый, вызывай снова привидение - и по-страшней!
- Будет исполнено, госпожа, - поклонился Альшоль.
Санька смутилась. Зачем он назвал ее "госпожой"? Издевается, что ли? Она подхватила хозяйственную сумку и вышла из дома.
Никто не караулил в парадном, никакой милиции не было и во дворе. Саньке даже обидно стало: неужели Мулдугалиев забыл о них?
Она дала себе полную волю и истратила все деньги до копеечки. Купила огурцов, простокваши, твердого, как камень, ледяного цыпленка, килограмм яблок и рыбу для Аграфены. И, конечно, до отвала наелась мороженого, прихватив пару стаканчиков домой - себе и Альшолю.
Когда она вернулась, Альшоль был на антресолях. Веревочная лестница свисала вниз до пола;
Санька вскарабкалась наверх с истекающими стаканчиками мороженого.
- Альшоль, быстрее! Оно капает!
Они быстро съели мороженое. И тут Санька заметила, что по диванным подушкам, на которых сидел Альшоль, разбросаны исписанные листы бумаги. Рядом стоял старый папин портфель, ранее перевязанный шнуром, а сейчас открытый. В портфеле были конверты с письмами.
Санька взяла наугад одно из писем и сразу узнала папин почерк.
- Ты это читал? - спросила она Альшоля.
- Да, немного, - кивнул он.
- А ты знаешь, что нельзя читать чужие письма?
- Саня, я же не знал, что это чужие письма. Я все книжки прочитал, мне стало скучно. Дай, думаю, посмотрю, что в портфеле. А там какие-то конверты, листки... Ну я и начал читать.
Санька сграбастала письма, засунула снова в портфель и поволокла его вниз. Она снова обвязала его шнуром и спрятала на этот раз в кладовку. Портфель был пухлый, тяжелый. Как она раньше не догадалась посмотреть что там внутри! Если бы она знала, что в портфеле хранятся папины письма!
Надо сказать, что Санька, когда рассказывала Альшолю про свою семью, о папе не упоминала. Альшоль тоже ее не расспрашивал - толи из вежливости, то ли по другой причине. Но Санька не говорила о папе отнюдь не по забывчивости. На это имелись серьезные основания.
Дело в том, что Санькин папа был по профессии клоуном. Когда-то давно он вместе с мамой учился в хореографическом училище, но танцором не стал, а перешел в цирковое. Там и занялся клоунадой. Познакомились они с мамой, еще когда папа танцевал с нею па-де-де из балета "Щелкунчик". Потом они поженились, родилась Санька, мама бросила сцену, а папа ушел в клоуны. А когда Саньке исполнилось пять лет, папа из дома исчез. Он переехал в другой город, поступил работать в местный цирк, много ездил на гастроли, а Саньке чаще всего звонил по телефону.
Санька стеснялась профессии своего папы. У всех приличные отцы: у Кроши - математик, кандидат наук, у Вики - майор, у Руслана - водитель автобуса. А у Саньки - клоун!
Пусть так! Но если бы у него были хотя бы нормальные имя и фамилия! Как, например, у Олега Попова. Или у того же Куклачева. Но Санькин папа носил ужасную цирковую кличку, или по-другому - псевдоним. Его звали Мявуш. На афишах так и было написано: "Весь вечер на манеже клоун Мявуш". Санька не знала, откуда произошла эта странная кличка, но ей было неприятно. Папа - Мявуш, подумать только!
Клоун Мявуш был не очень знаменит. Его всего дважды показывали по телевизору в сборных цирковых программах, а в Ленинград на гастроли он не приезжал ни разу с тех пор, как перестал жить здесь. Мотался где-то по Сибири: Омск, Тюмень, Красноярск.
Дома о папе говорили редко. Точнее, совсем не говорили, будто его нет. Когда он звонил из очередного Иркутска, мама здоровалась с ним довольно сухо и тут же передавала трубку Саньке. Папа всегда спрашивал что новенького и про отметки в школе. Санька коротко докладывала о своих успехах, а потом слушала что-нибудь из цирковой жизни: как заболела в дороге обезьянка или что слон отравился кислой капустой. Все папины новости были почему-то печальные, хотя говорил он бодрым голосом. Однажды он упал с трапеции и сломал руку. Его положили в больницу в Хабаровске, откуда он звонил особенно часто. Иногда от папы приходили посылки с подарками: конфеты, кедровые орехи, сибирский мед. А однажды Санька получила рукавицы и сапожки из оленьей кожи на меху. Это значит, папа добрался до Чукотки.
Год назад, когда папу впервые показали по телевизору, дедушка сказал:
- Несерьезный человек, это самое!
Мама промолчала.
Все это Санька вспомнила, когда они с Альшолем готовили нехитрый обед. Саньке очень хотелось вкусной жареной курицы, но Альшоль, увидев замороженного цыпленка, помрачнел.
- Если бы я знал, что здесь так обращаются с живностью, низа что не вернулся бы! - сказал он.
Пришлось ограничиться вареной картошкой и салатом из огурцов.
Альшоль был задумчив. Он чистил огурцы, поминутно вздыхая. Кончик его бороды печально лежал на кухонном столе.
- Это было на хуторе Флюгумири... - вдруг сказал Альшоль, отложив нож в сторону.
Санька в это время солила кипящую картошку. Она оглянулась и увидела, что Альшоль сидит на табуретке, подняв лицо к потолку, а взгляд его устремлен далеко-далеко.
- Там я последний раз видел своих родителей, - продолжал Альшоль. Мой дядя Гиссур праздновал свадьбу своего сына. Мама с отцом сидели за праздничным столом, а детей угощали в соседней комнате... И тут на нас напали. Внезапно на селение налетел целый отряд конников. В руках у них были факелы. Они подожгли дом с четырех сторон. Я помню, как кричали в огне люди. Всадники не давали им выйти из дома. Отец успел крикнуть мне: "Беги, Альшоль!". Я вылез через узкое слуховое окошко на крышу и спустился с задней стороны дома
