Клайв Баркер - Абарат: Первая книга часов
Она неожиданно замолчала, вперив взгляд в обложку учебника Кэнди, потом вдруг схватила его с парты и принялась разглядывать. Пару дней назад Кэнди, сама не зная почему, принялась рассеянно наносить на обложку учебника волнообразный рисунок. В то время как она о чем-нибудь размышляла, рука ее двигалась будто сама по себе, выводя извилистые линии.
— Это еще что такое?! — гаркнула мисс Шварц, раздраженно перелистав учебник.
Верхние и нижние поля многих страниц оказались покрыты в точности такими же изображениями, что и обложка: сотни и сотни извилистых, волнообразных линий.
— Мало того, что ты приносишь в школу сплетни дурного толка, выдавая их за домашнюю работу, — изрекла мисс Шварц, — так вдобавок еще и школьное имущество принялась портить?
— Я это сделала машинально, не подумав, — оправдывалась Кэнди.
— Боже праведный, ты никак и впрямь с ума сходишь? Ведь этими каракулями исчирканы чуть ли не все страницы в книге! — Мисс Шварц захлопнула учебник и теперь брезгливо держала его двумя пальцами на отлете, как будто боялась заразиться от него. — Что, по-твоему, это такое? Что ты этим хотела выразить?
Глядя на мисс Шварц, Кэнди почему-то вспомнила вдруг о Генри Мракитте, который сидел в далекий сочельник в номере девятнадцатом и до последней минуты ждал, когда за ним придет его корабль.
А вспомнив о Генри Мракитте, она неожиданно поняла, что именно означали эти странные линии, которые рука наносила на страницы учебника будто помимо ее воли.
— Это море, — тихо сказала Кэнди.
— Что-о? — презрительно переспросила мисс Шварц.
— Море. Я рисовала море.
— Вот, значит, как? Что ж, для тебя, может быть, это и море, а по-моему, это две недели, которые тебе придется оставаться в школе после уроков.
С задних рядов послышались злорадные смешки. На сей раз мисс Шварц воздержалась от замечаний, ограничившись тем, что швырнула учебник Кэнди на парту. Бросок вышел неудачный. Вместо того чтобы с громким стуком приземлиться перед опальной ученицей, книжка скользнула по поверхности стола и шлепнулась на пол, прихватив по пути несколько ручек и карандашей, а заодно и синюю пластмассовую линейку.
Смех тотчас же смолк. В наступившей тишине отчетливо слышалось негромкое бренчание, с которым одна из ручек катилась по полу. Когда же она наконец остановилась, тишина в классе стала прямо-таки гробовой. Мисс Шварц, помолчав, снова обратилась к Кэнди:
— А теперь подними-ка весь этот хлам!
Кэнди ничего не ответила. Она продолжала молча сидеть за партой, не зная, как себя вести и что делать.
— Ты слышала, что я сказала, Кэнди Квокенбуш?
Клика Хакбарт пребывала на седьмом небе. Недруги Кэнди ухмылялись уже в открытую. Они глаз не сводили с Кэнди, окаменевшей за своей партой.
— Кэнди!
— Я вас слышу, мисс Шварц.
— Тогда встань и подними все с пола.
— Я ничего не бросала на пол, мисс Шварц.
— Что?! Что ты такое сказала?!
— Я сказала, что не сбрасывала ничего с парты на пол. Это сделали вы. Вам и поднимать все, что упало.
От лица мисс Шварц отхлынула вся кровь. Оно стало белым как мел, только темные круги под глазами обозначились еще яснее.
— Немедленно встань! — скомандовала она.
— Что вам еще нужно, мисс Шварц?
— Ты меня прекрасно слышала. Я сказала, встань! Сию минуту пойдешь со мной к директору!
Сердце Кэнди бешено колотилось, ладони стали липкими от пота, но она постаралась ничем не выдать своего волнения. Ни в коем случае нельзя было терять лицо перед мисс Шварц и компанией Деборы Хакбарт.
Больше всего Кэнди злилась на себя за то, что позволила мисс Шварц втянуть ее в эту дурацкую, унизительную сцену с изобличениями. Быть может, директор отнесся бы к ее изысканиям о Генри Мракитте более благосклонно, чем придирчивая учительница, но Кэнди глубоко сомневалась, что мисс Шварц позволит ей показать ему свою работу. Наверняка речь пойдет только о «наглом» поведении Кэнди.
К несчастью, поведению учащихся директор уделял особое внимание. Всего месяц назад он произнес перед школьниками целую речь, посвященную проблемам дисциплины и уважительного отношения к учителям. Смысл этого выступления заключался в том, что грубиянам не будет никаких поблажек, что любое проявление дерзости или грубости в адрес школьных наставников повлечет за собой суровое наказание. Все знали, что это были не пустые угрозы. Недели через две после этого директор исключил из школы двоих учеников за их, как он выразился, «крайне неучтивое поведение» по отношению к одному из учителей.
У Кэнди мелькнула было мысль, что, может, еще не поздно извиниться, но нет, это не прошло бы: судя по всему, мисс Шварц уже со злорадным восторгом предвкушала, как через несколько минут в кабинете директора будет наблюдать за корчащейся от стыда и ужаса провинившейся ученицей. Какие там извинения? Да историчка ни за что на свете не позволит лишить себя такого удовольствия!
— Чего ты еще ждешь, интересно знать? — нетерпеливо спросила мисс Шварц. — Ты слышала, что я тебе сказала? А?
— Что отведете меня к директору, мисс Шварц.
— Так пошевеливайся наконец! Подними свое ленивое седалище!
Кэнди, прикусив язык, встала из-за парты. Стул, который она отодвинула, издал протяжный и жалобный скрип. Несколько учеников в разных концах класса нервно хихикнули, но большинство, включая даже болтливую Дебору Хакбарт, напряженно молчали. Все притихли, чтобы ненароком не навлечь на себя гнев разбушевавшейся учительницы.
— И учебник свой подними, Квокенбуш, — сказала мисс Шварц. — Объяснишь директору, с какой целью ты портишь школьное имущество.
Кэнди не стала ей перечить. Послушно опустилась на корточки и подобрала все, что мисс Шварц сбросила с парты: карандаши, ручки, учебник и работу о Генри Мракитте.
— Свое бездарное сочинение и учебник изволь отдать мне! — потребовала мисс Шварц.
— Зачем? — спросила Кэнди.
— Повторяю, дай их сюда!
Голос мисс Шварц едва не сорвался на визг.
Кэнди положила карандаши и ручки на парту, а учебник и сочинение отдала учительнице, после чего, не оглядываясь на одноклассников, направилась к двери.
Очутившись одна в гулкой тишине коридора, Кэнди вдруг испытала странное чувство — будто вырвалась из заточения. Рассудком она понимала, что ей сейчас следовало бы раскаиваться и сожалеть о случившемся, думать, как бы выпутаться из создавшегося положения, но вместо этого Кэнди поймала себя на том, что в глубине души радуется, почти гордится своим поступком. Мисс Шварц никогда не упускала случая ее задеть — надо же было наконец дать ей отпор.
Да и вообще, смешная она, эта мисс Шварц, смешная и жалкая. С этими ее бесконечными уничижительными колкостями, с ее нелепой страстью к птицеводству.
— Ну кому они нужны, эти цыплята? — сказала Кэнди вслух, и звук ее голоса эхом прокатился по коридору.
В самом его конце была настежь открыта входная дверь, в проеме виднелись часть школьного двора, решетка ворот и улица. Как здорово было бы, подумалось Кэнди, уйти отсюда прямо сейчас, чтоб никогда больше не слышать дифирамбов мисс Шварц в адрес Великой Птицеводческой Отрасли!
«О чем это я? — мысленно одернула она себя. — Нельзя же так просто взять и уйти. За такое меня точно исключат из школы».
«Ну и что с того? — произнес вдруг голос, донесшийся из какого-то потаенного уголка ее души. — Возьми да и выйди отсюда. Давай, шагом марш!»
И тут ей почему-то припомнился бессмысленный узор, которым она покрыла обложку и поля на страницах учебника. Только он предстал перед ее внутренним взглядом совсем не таким, каким был в действительности: синие линии на сероватой бумаге, сделанной из макулатуры. Теперь они стали яркими, ослепительно яркими, эти волнообразные линии. И разноцветными. Точно такие цвета мерцают перед глазами, сменяя друг друга, если посмотреть на полуденное солнце, а потом зажмуриться. Десятки маленьких слепящих солнечных дисков — зеленый, красный, золотистый и еще какие-то необычные цвета, для которых и названий-то не существует. Именно такими были линии, которые внезапно возникли перед мысленным взором Кэнди.
А еще они двигались. Ей казалось, что они перемещаются в темном, замкнутом пространстве внутри ее черепной коробки, перекатываются, плещутся, набегая друг на друга, рассыпаются серебристо-пенными брызгами.
Сзади послышался знакомый ненавистный звук: цок-цок-цок — это стучали каблуки мисс Шварц.
— Почему ты до сих пор болтаешься в коридоре, Кэнди Квокенбуш? — завопила историчка. — Я же тебе велела идти к директору!
Кэнди не сомневалась, что вопль этот был отчетливо слышен во всех классах, двери которых выходили в коридор. Сколько же идиотских шуточек в свой адрес ей предстоит услышать завтра!
