Патрик Несс - Вопрос и ответ

— Ты что, нарочно ждал, пока я попрошу? Чтобы произвести впечатление?

— Не понимаю, о чем ты, — с улыбкой отвечает он и подносит бинокль к глазам.

— Брось! — Я пихаю его плечом. — Дай мне посмотреть!

Ли убирает руку подальше, чтобы я не могла дотянуться. Я начинаю хихикать, он тоже. Крепко вцепившись в него, я пытаюсь удержать его на месте, а сама тянусь за биноклем, но Ли гораздо крупнее меня и все время увертывается.

— Я не боюсь сделать тебе больно, — говорю я.

— Верю, — смеется он, снова глядя в бинокль на дорогу.

Внезапно его Шум ощетинивается, да так громко, что мне становится страшно — как бы кто не услышал.

— Что там? — спрашиваю я, мигом прекратив хихикать.

Он отдает мне бинокль и показывает пальцем направление.

— Вон, по дороге едут.

Но я уже и сама вижу. Бинокль фокусируется на двух всадниках в новеньких формах. Один из них что-то говорит и жестикулирует.

Смеется. Улыбается.

Второй не сводит глаз с лошади, но спокойно едет дальше.

Едет на работу в министерство Вопросов.

В форме с серебряным «В» на плече.

Тодд.

Мой Тодд.

Едет бок о бок с Дейви Прентиссом.

Едет работать с человеком, который в меня стрелял.

31

ЦИФРЫ И БУКВЫ

Дни тянутся один за другим. Каждый день — хуже предыдущего.

— Всех-всех? — спрашивает Дейви отца. В его Шуме звенит плохо скрываемая тревога. — До единой?

— Это вопрос доверия, Дэвид, — отвечает мэр, стоя с нами у ворот конюшенного двора, пока наших лошадей готовят к рабочему дню. — Вы с Тоддом так прекрасно справились с клеймлением узниц, что поручить дальнейшие шаги в рамках этой программы я могу только вам.

Я ничего не говорю и даже не смотрю на Дейви, который то и дело косится на меня. Шум его сияет розовым светом от отцовской похвалы.

Но под этим сиянием — тревожные мысли о новой работе. Нам поручили клеймить всех женщин Нью-Прентисстауна.

Всех до единой.

Потомушто клеймить только тех, что побывали в министерстве Вопросов, оказалось бесполезно.

— Они продолжают убегать, — говорит мэр. — Среди ночи скрываются в лесу и уходят к террористам.

Дейви наблюдает за тем, как седлают Урагана, в Шуме — лица орущих от боли женщин.

Их слова.

— А раз кто-то убегает, — добавляет мэр, — другие проникают внутрь.

Он имеет в виду бомбы. Последние две недели они взрываются каждую ночь — за таким числом подрывниц должна стоять довольно сильная и многочисленная армия. Ни одну из женщин поймать не удалось; лишь одна взорвалась вместе с бомбой, которую устанавливала. Ее разорвало в клочья.

Вспоминая это, я закрываю глаза.

Я умер, мне плевать.

(это была она?)

Ничего не чувствую.

— Ты хочешь, чтобы мы заклеймили всех женщин?.. — тихо повторяет Дейви, не глядя на отца.

— Я ведь уже объяснял. — Мэр нетерпеливо вздыхает. — Каждая женщина — член «Ответа», пусть из одной только женской солидарности.

Конюхи выводят из загона Ангаррад. Она высовывает голову за ограду и ласково тычется в меня носом. Тодд, говорит она.

— Они будут сопротивляться, — говорю я, гладя ее по голове. — Да и мужчины не обрадуются.

— Ах да, — говорит мэр, — вы ведь пропустили вчерашний митинг!

Мы с Дейви переглядываемся. Вчера мы весь день работали и слыхом не слыхивали о митинге.

— Я поговорил с мужчинами Нью-Прентисстауна. По-мужски поговорил. Объяснил, чем нам грозит «Ответ» и как можно устранить эту угрозу. — Он гладит гриву Ангаррад. Я пытаюсь скрыть свое недовольство. — Они полностью со мной согласны.

— На митинге не было женщин, так? — спрашиваю я.

Он поворачивается ко мне:

— Конечно. Мы ведь не хотим раззадоривать врага, не так ли?

— Да их же тут тысячи! — взрывается Дейви. — Мы целую вечность будем их клеймить!

— У вас будут помощники, Дэвид, — спокойно отвечает мэр, следя за тем, чтобы все внимание сына было приковано к нему. — Но ваша команда, не сомневаюсь, будет работать быстрее всех.

Шум Дейви самодовольно всколыхивается от этих слов.

— А то!

Он снова смотрит на меня.

Ему не по себе.

Я снова глажу Ангаррад по морде. Конюхи выводят Морпета: только что смазанная маслом шкура лоснится на сонце. Сдавайся, говорит он.

— Если вам это не по душе, — говорит мэр, беря Морпета под уздцы, — задайте себе такой Вопрос. — Одним ловким движением он вскакивает на коня и бросает на нас последний взгляд. — Зачем невинная женщина станет противиться тому, чтобы ее личность было легко установить?

— Вам это с рук не сойдет, — почти невозмутимо говорит она.

Мистер Хаммар взводит винтовку и целится женщине в голову.

— Слепая штоли? — спрашивает Дейви слегка визгливым голосом. — Мне уже сошло это с рук!

Мистер Хаммар смеется.

Дейви зажимает щипцами ленту. Металл вгрызается в кожу женщины чуть выше запястья. Она вскрикивает, хватается за ленту и падает на пол, едва успев подставить здоровую руку. Потом несколько секунд лежит, пытаясь отдышаться.

Ее волосы затянуты в тугой узел, светлые и коричневые пряди скручены вместе — похоже на проводки с обратной стороны визора. На затылке видна единственная седая прядь — точно река, бегущая по пыльной земле.

Я смотрю на седую прядь, стараясь немного расфокусировать взгляд.

Я — круг, круг — это я.

— Подымайся, — велит Дейви женщине. — Ступай к целительницам. — Он оглядывается на очередь из женщин, неотрывно глядящих на нас из коридора перед общей спальней.

— Не слышала? — окликает ее мистер Хаммар. — Мальчик велел тебе встать.

— Вапще-то мы и без тебя справимся, — бурчит Дейви. — Нам нянька не нужна!

— Я не нянька, — улыбается мистер Хаммар. — Я — страж порядка.

Женщина медленно встает, глядя на меня.

Лицо у меня каменное, полностью отсутствующее. Меня здесь нет.

Я — круг, круг — это я.

— Где ваше сердце? — вопрошает женщина. — Как вы можете такое вытворять? — Она разворачивается и уходит к уже заклейменным целительницам, которые ждут пациенток.

Я провожаю ее взглядом.

Я не знаю ее имени.

Но зато знаю номер — 1484.

— 1485-я! — кричит Дейви. К нам подходит следующая.

Весь день мы с Дейви ездим от общежития к общежитию и успеваем заклеймить почти триста женщин — со спэклами так быстро не выходило. На закате мы возвращаемся домой, а мысли Нью-Прентисстауна обращаются к комендантскому часу.

Мы почти не разговариваем.

— Ну и денек, а, ушлепок? — наконец открывает рот Дейви.

Я молчу, но он и не ждет ответа.

— Ничего с ними не будет, — заверяет он сам себя. — Целительницы снимут боль и воспаление.

Цок-цок, стучат копыта.

Спускаются сумерки. Я уже не вижу его лица.

Может, поэтому Дейви его не прячет.

— Но как они вопили…

Я молчу.

— Тебе что, вапще нечего сказать? — Голос у Дейви немного твердеет. — Все молчишь и молчишь, как бутто со мной и разговаривать нельзя, как бутто я этого не достоин. — Его Шум начинает искрить. — А мне, ушлепок, больше и поговорить не с кем. Выбора в этой сетуации у меня нет. Что бы я ни делал, отец не дает мне настоящей работы. Сначала со спэклами нянькались, теперь то же самое с бабами. А за что? За что, спрашивается? — Он продолжает уже тише: — Они только и делают, что орут на нас. И смотрят, как на зверей.

— Мы и есть звери, — говорю я вслух и сам себе удивляюсь.

— Вон ты как заговорил, — презрительно ухмыляется он. — Ты же теперь крутой тип, в голове одни круги и никаких чувств! Да ты бы родную ма пристрелил, если б тебе велели.

Я молча стискиваю зубы.

Дейви на минуту умолкает. А потом говорит:

— Извини. — И добавляет: — Извини, Тодд, я не хотел. — Называет меня по имени. Но тут же спохватывается: — С какой стати я перед тобой извиняюсь? Ты же тупой ушлепок, который даже читать не умеет и подлизывается к моему па! Да пошел ты!

Я все молчу. Цок-цок, стучат копыта.

— Вперед, — ржет Ангаррад, подбадривая Урагана. — Вперед.

Вперед, слышу я в ее Шуме. И: Жеребенок Тодд.

— Ангаррад, — шепчу я ей на ухо.

— Тодд? — окликает меня Дейви.

— Что?

Он сопит носом.

— Так, ничего. — Но потом все же спрашивает: — Как ты это делаешь?

— Что?

Он пожимает плечами:

— Ну, не паришься… Ты такой… бесчувственный. Даже когда они… — Он умолкает на секунду и едва слышно произносит: — Когда они плачут.

Я молчу, потомушто помочь ему мне нечем. Раз он не знает про упражнение «Я — круг, круг — это я», выходит, так решил его отец.