Астрид Линдгрен - Собрание сочинений: В 6 т. Том 2. Суперсыщик Калле Блумквист

Вытащив из кармана брюк полплитки шоколада, он показал ее воображаемому собеседнику.

— По известным причинам подозреваю, что она отравлена мышьяком.

Воображаемый собеседник в ужасе съежился.

— Вам известно, что такое случалось и раньше, — безжалостно продолжал суперсыщик. — И есть нечто, квалифицируемое как имитация преступления. Это весьма обычное явление, когда преступник заимствует идею из какого-нибудь более раннего криминального случая.

— Но как можно узнать, в самом ли деле там содержится мышьяк? — спросил воображаемый собеседник, беспомощно и растерянно глядя на плитку шоколада.

— Делают небольшую пробу, — спокойно объяснил великий сыщик. — Пробу на мышьяк. Вот это я и собираюсь сейчас сделать.

Его воображаемый собеседник восхищенным взглядом осмотрел гардеробную.

— Знатная у вас лаборатория, господин Блумквист, — сказал он. — Насколько я понимаю, вы, господин Блумквист, искусный химик?

— М-да, искусный… Я посвятил большую часть моей долгой жизни изучению химии, — признался великий сыщик. — Понимаете, мой юный друг, химия и техника криминального дела должны шагать рука об руку!

Если бы его несчастные родители присутствовали при этом разговоре, они могли бы подтвердить, что значительная часть долгой жизни суперсыщика действительно была посвящена химическим опытам в этой самой гардеробной. Хотя они, по всей вероятности, выразились бы несколько иначе. Они верно полагали, что будет ближе к истине, если удостоверят: Калле бессчетное количество раз пытался взорвать самого себя и весь дом, чтобы удовлетворить свою любознательность исследователя, не всегда соответствовавшую его реальным познаниям.

Но у воображаемого собеседника не было и малой доли скептицизма, отличающего обычно родителей. Он с большим интересом наблюдал за тем, как суперсыщик снял с полки целый ряд каких-то приборов, спиртовку и различные пробирки и жестянки.

— А как делают пробу, о которой говорил господин Блумквист? — любознательно спросил он.

Великому сыщику большего и не требовалось, он с удовольствием стал поучать его.

— Что нам требуется прежде всего, это увлажняющий газовый аппарат, — в назидательном тоне сказал он. — Он у меня есть. Это — просто жестяная коробка, и в ней я растворяю в серной кислоте несколько кусочков цинка. Понимаете, при этом образуется сульфат. И если мы введем туда, безразлично в какой форме, мышьяк, образуется газ, который именуется мышьяковистый водород Н3А3. Мы вводим газ через эту вот стеклянную трубочку, пропускаем его дальше и высушиваем в трубочке с обезвоженным хлоридом кальция, а затем пропускаем через эту еще более узкую трубочку. На спиртовке мы подогреваем газ. И тогда, понятно, газ разделяется на водород и свободно выделившийся мышьяк. Мышьяк оседает на стенках стеклянной пробирки в виде зеркального серо-черного налета так называемого конденсата — мышьякового зеркала, о котором, надеюсь, вы слышали, мой юный друг?

Его юный друг вообще ни о чем не слышал, но с напряженным вниманием следил за всеми приготовлениями великого сыщика.

— Вспомните, — сказал суперсыщик, когда под конец зажег спиртовку, — что я ни в коем случае не утверждал, будто в шоколаде действительно содержится мышьяк. Я делаю лишь обычное рутинное исследование и искренне надеюсь, что все мои подозрения беспочвенны.

Затем в залитой солнцем гардеробной воцарилась тишина. Великий сыщик был так занят своим опытом, что совсем позабыл про юного друга. Пробирка нагрелась. Кусочек шоколада Калле превратил в порошок и с помощью стеклянной трубочки ввел его в увлажняющий газовый аппарат.

Они ждали затаив дыхание.

— Боже, вот оно! Конденсат на стенках пробирки!

Ужасное доказательство того, что он был прав! Калле смотрел на пробирку, словно не веря глазам своим. В глубине души он все время сомневался. Теперь сомнений быть не могло. Это означало… нечто ужасное.

Весь дрожа, погасил он спиртовку. Его воображаемый собеседник скрылся. Он исчез в тот самый миг, когда суперсыщик превратился в маленького испуганного Калле.

Андерс проснулся через час — оттого что под его окном прозвучал сигнал Белой Розы. Он просунул свою сонную физиономию среди гераней и фикусов, чтобы посмотреть, кто это. У сапожной мастерской стоял Калле и кивал ему.

— Пожар, что ли? — спросил Андерс. — Зачем ты будишь людей ни свет ни заря?

— Не болтай, а спускайся вниз, — сказал Калле.

И когда Андерс наконец явился к нему, Калле, вперив в него взгляд своих серьезных глаз, спросил:

— Ты сам пробовал шоколад, прежде чем дать его Беппо?

Андерс удивленно уставился на него.

— Ты примчался сюда в семь утра только для того, чтобы спросить меня об этом? — воскликнул он.

— Да, потому что в нем был мышьяк, — спокойно и тихо сказал Калле.

Лицо Андерса сразу как-то сузилось и побледнело.

— Не помню, — прошептал он. — А, да, я вылизал пальцы… я сунул Великого Мумрика прямо в растаявший шоколад, который был у меня в кармане. Ты абсолютно уверен в..

— Да, — твердо сказал Калле. — А теперь идем в полицию.

Он поспешно рассказал Андерсу о пробе, которую сделал, и ужасной правде, которую разоблачил. Оба мальчика подумали о Еве Лотте, и им стало во много раз страшнее, чем когда-либо прежде в их недолгой жизни. Ева Лотта не должна об этом узнать, пусть и в дальнейшем остается в неведении — к такому мнению пришли они оба.

Андерс подумал о Беппо.

— Это я отравил его, — в отчаянии произнес он. — Если Беппо сдохнет, я никогда не смогу смотреть в глаза Сикстену.

— Беппо не сдохнет. Ты ведь знаешь, что сказал ветеринар, — утешил его Калле. — Ему столько раз промывали желудок, и он получил столько лекарств! Сделали все возможное, чтобы спасти его жизнь. И пожалуй, лучше, что шоколад проглотил Беппо, чем его съели бы ты или Ева Лотта.

— Или ты, — добавил Андерс.

Они оба содрогнулись.

— Одно, во всяком случае, ясно, — сказал Андерс, когда они направлялись в полицейский участок.

— Что именно? — спросил Калле.

— Этим преступлением должен заняться ты, Калле. А то никакого толка не будет. Я ведь все время твердил это.

14

— Это убийство должно быть расследовано, — заявил комиссар криминальной службы, ударив своим тяжелым кулаком по столу.

Две недели занимался он этим на редкость запутанным делом. Теперь ему предстояло покинуть город. Сфера деятельности государственной полиции была велика, и его ждали новые расследования других преступлений. Тем не менее здесь, в городе, оставались трое из его людей, и он пригласил их на раннюю утреннюю встречу в полицейском участке с местными полицейскими.

— Насколько я могу видеть, единственным результатом этой двухнедельной работы является лишь то, что ни один человек не осмеливается надеть темно-зеленые габардиновые брюки.

Он недовольно покачал головой. Они работали, и работали упорно. Они проследили все возможные версии. Однако разрешение загадки этого преступления казалось теперь столь же отдаленным, как и в самом начале. Преступник вынырнул из ниоткуда и исчез также в никуда. Никто его больше не видел, кроме одного-единственного человека — Евы Лотты Лисандер.

Окрестное население сделало все возможное, чтобы помочь расследованию. Поступило множество заявлений о личностях, которые имели обыкновение ходить в темно-зеленых габардиновых брюках. А кое-кто на всякий случай сообщил и о всех синих и коричневых габардиновых брюках, которые ему были известны. А вчера комиссар получил анонимное письмо, в котором было написано, что у «Портного Андерссона есть мальчишка — олух, и у этого мальчишки есть черные брюки, да, они у него точно есть. Так что остается только засадить его в тюрягу».

— И если они требуют, чтобы людей арестовывали только за то, что у них есть черные брюки, то ничего удивительного нет в том, что все темно-зеленые габардиновые брюки исчезли словно по мановению волшебной палочки, — сказал комиссар и расхохотался.

Еву Лотту несколько раз вызывали для опознания целого ряда личностей, с которыми комиссар счел необходимым познакомиться поближе. Подозреваемых выстраивали в один ряд со множеством других, одетых примерно так же, особ. И затем Еве Лотте задавали вопрос: нет ли среди них человека, встреченного ею в Прерии. И Ева Лотта неизменно всякий раз отвечала:

— Нет, никого нет!

В полиции ей также давали просматривать множество фотографий, но среди запечатленных на них лиц не было ни одного, которое она узнала бы.

— Да, и все они с виду такие добрые, — говорила она, испытующе глядя на фотографии насильников и воров.