Вероника Рот - Избранная

— Ничего. Ничего со мной не случилось.

Я закрываю глаза и потираю затылок ладонью. Даже если бы я сумела все ему объяснить, мне не хочется этого делать. У меня нет сил, чтобы просто подумать об этом.

— По-твоему… — Он смотрит себе на ботинки. — По-твоему, ты сделала правильный выбор?

— Не думаю, что у меня был выбор. А ты?

Он оглядывается. Прохожие посматривают на нас. Его взгляд скользит по лицам. Он по-прежнему нервничает, но, возможно, дело не в том, как он выглядит, и не во мне. Возможно, дело в них. Я хватаю его за руку и тащу под арку металлической фасолины. Мы идем под ее полым подбрюшьем. Я вижу повсюду свое отражение, искривленное гнутыми стенами, в пятнах ржавчины и копоти.

— Что происходит?

Я складываю руки на груди. Только сейчас я заметила темные круги под его глазами.

— Что случилось?

Калеб прижимает ладонь к металлической стене. Крошечная голова его отражения съехала набок, а рука словно выгнута назад. Мое отражение, напротив, кажется низеньким и приземистым.

— Происходит что-то важное, Беатрис. Что-то неладно. — Его глаза большие и стеклянные. — Я не знаю, в чем дело, но люди все время носятся вокруг, тихонько переговариваются, и Жанин постоянно толкает речи о том, как испорчен Альтруизм, почти каждый день.

— Ты веришь ей?

— Нет. Может быть. Я не… — Он качает головой. — Я не знаю, чему верить.

— Нет, знаешь, — жестко возражаю я. — Ты знаешь, кто наши родители. Знаешь, кто наши друзья. Как по-твоему, отец Сьюзен испорчен?

— Что я знаю? Что мне позволили знать? Нам не разрешали задавать вопросы, Беатрис, нас лишали знаний! А здесь…

Он поднимает глаза, и в плоском круге зеркала над головами я вижу две крошечные фигурки размером с ноготь. «Вот наше подлинное отражение, — думаю я. — На самом деле мы такие же маленькие».

— Здесь информация свободна, она всегда доступна, — продолжает он.

— Эрудиция не Правдолюбие. Здесь есть лжецы, Калеб. Есть люди, настолько умные, что знают, как тобой манипулировать.

— По-твоему, я бы не понял, если бы мной манипулировали?

— Если они такие умные, как ты считаешь, то не понял бы. Думаю, ты ничего бы не знал.

— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. — Он качает головой.

— Ага. Откуда мне вообще знать, на что похожа испорченная фракция? Я всего лишь обучаюсь на лихача, ради всего святого, — фыркаю я. — По крайней мере, я знаю, где мое место, Калеб. А ты решил пренебречь тем, что мы знали всю жизнь… Эти люди высокомерные и жадные, и они никуда тебя не приведут.

Его голос становится жестче.

— Пожалуй, тебе пора уходить, Беатрис.

— С удовольствием. Да, и вряд ли тебе это важно, но мама просила передать, чтобы ты исследовал симуляционную сыворотку.

— Ты ее видела? — Он кажется задетым. — Почему она не…

— Потому что! — рявкаю я. — Эрудиты запретили альтруистам посещать свой лагерь. Разве эта информация не была тебе доступна?

Я протискиваюсь мимо него, иду прочь от зеркального грота и скульптуры и ступаю на тротуар. Мне не следовало уходить. Теперь лагерь Лихости кажется домом — по крайней мере, там я точно знаю, на чем стою, а именно на неустойчивой почве.

Толпа на тротуаре редеет, и я поднимаю взгляд, чтобы узнать почему. В нескольких ярдах передо мной стоят два эрудита со сложенными на груди руками.

— Прошу прощения, — произносит один из них. — Вы должны пройти с нами.

Один мужчина идет за мной по пятам, так что я чувствую его дыхание затылком. Другой ведет меня в библиотеку и далее по трем коридорам к лифту. За библиотекой деревянный пол сменяется белой плиткой, и стены мерцают, как потолок в комнате проверки склонностей. Мерцание отражается от серебристых дверей лифта, и я щурюсь, чтобы что-либо разглядеть.

Я стараюсь оставаться спокойной. Задаю себе вопросы из учебного курса Лихости. «Что делать, если кто-то нападает из-за спины?» Я воображаю, как бью локтем назад, в живот или пах. Воображаю, как бегу. Жаль, у меня нет пистолета. Это мысли лихача, и они стали моими.

«Что делать, если нападают сразу двое?» Я иду за мужчиной по пустому мерцающему коридору в кабинет. Стены сделаны из стекла… пожалуй, я знаю, какая фракция разработала проект моей школы.

Женщина сидит за металлическим столом. Я смотрю ей в лицо. То же лицо господствует в библиотеке Эрудиции, оно приделано к каждой выпускаемой ими статье. Как давно я ненавижу это лицо? Я не помню.

— Садись, — говорит Жанин.

Ее голос кажется знакомым, особенно когда она раздражена. Ее прозрачные серые глаза останавливаются на мне.

— Я постою.

— Садись, — повторяет она.

Я определенно уже слышала ее голос.

Я слышала его в коридоре, она разговаривала с Эриком, перед тем как на меня напали. Я слышала, как она упоминает дивергентов. Но я слышала его и раньше… слышала в…

— Это был ваш голос в симуляции, — говорю я. — В смысле, на проверке склонностей.

Она — та опасность, о которой меня предупреждали Тори и мать, опасность быть дивергентом. Сидит прямо передо мной.

— Верно. Проверка склонностей на данный момент — мое величайшее достижение как ученого, — отвечает она. — Я просмотрела результаты твоего теста, Беатрис. Очевидно, с ним возникли проблемы. Он не был записан, и твой результат пришлось вводить вручную. Тебе известно об этом?

— Нет.

— Тебе известно, что ты одна из двух людей за все время, которые получили результат «Альтруизм», но перешли в Лихость?

— Нет.

Я пытаюсь скрыть потрясение. Кроме нас с Тобиасом — никого? Но его результат был настоящим, а мой — поддельным. Значит, на самом деле он один.

У меня сводит живот при мысли о нем. Сейчас мне плевать, насколько он уникален. Он назвал меня жалкой.

— Что заставило тебя выбрать Лихость? — спрашивает она.

— Какое это имеет значение? — Я стараюсь смягчить свой голос, но получается плохо. — Разве вы не собираетесь наказать меня за то, что я покинула свою фракцию и отправилась на поиски брата? «Фракция превыше крови», верно?

Я делаю паузу.

— Кстати, как вообще я оказалась в вашем кабинете? Разве вы не важная шишка?

Возможно, это немного осадит ее.

Ее рот на мгновение кривится.

— Наказание оставим лихачам. — Она откидывается в кресле.

Я кладу руки на спинку кресла, в которое отказалась сесть, и стискиваю пальцы. За ее спиной — окно с видом на город. Поезд лениво поворачивает вдалеке.

— Что до причины твоего присутствия здесь… моей фракции свойственно любопытство, — продолжает она, — и, изучая твои записи, я обнаружила еще одну ошибку с симуляцией. Ее также не удалось записать. Тебе известно об этом?

— Как вы получили доступ к моим записям? Он есть только у лихачей.

— Поскольку симуляции разработала Эрудиция, у нас существует… взаимопонимание с лихачами, Беатрис. — Она наклоняет голову и улыбается мне. — Меня всего лишь волнует добротность нашей технологии. Если в твоем присутствии она пасует, я должна это прекратить, понимаешь?

Я понимаю только одно: она лжет. Ее не волнует технология… она подозревает, что с моими результатами что-то неладно. Как и лидеры Лихости, она вынюхивает дивергентов. И если мама хочет, чтобы Калеб исследовал симуляционную сыворотку, то это потому, что ее разработала Жанин.

Но что такого угрожающего в моей способности манипулировать симуляциями? Какое это имеет значение для представителя Эрудиции?

Я не могу ответить ни на один вопрос. Но ее взгляд напоминает мне взгляд бойцового пса в проверке склонностей — злобный, хищный взгляд. Она хочет порвать меня в клочья. Я не могу лечь в знак подчинения. Мне нужно самой превратиться в бойцового пса.

Сердце пульсирует в горле.

— Я не знаю, как это работает, — начинаю я, — но от жидкости, которую мне вкололи, меня затошнило. Возможно, распорядитель симуляции отвлекся, потому что беспокоился, не вырвет ли меня, и забыл ее записать. После проверки склонностей мне тоже стало плохо.

— У тебя всегда был слабый желудок, Беатрис? — Ее голос острый, как лезвие бритвы. Она барабанит подстриженными ногтями по стеклянной столешнице.

— С самого детства, — как можно небрежнее отвечаю я.

Я отпускаю спинку кресла и обхожу его, чтобы сесть. Нельзя казаться напряженной, пусть даже мои внутренности сплелись в змеиный клубок.

— Ты невероятно успешна в симуляциях, — говорит она. — Чем ты объяснишь легкость, с которой справляешься с ними?

— Я смелая.

Я смотрю ей прямо в глаза. У других фракций сложился вполне определенный образ лихачей. Дерзких, агрессивных, импульсивных. Наглых. Я должна соответствовать ее ожиданиям. Я ухмыляюсь ей.

— Я лучший неофит, который им достался.

Я наклоняюсь вперед, упирая локти в колени. Надо развить тему, чтобы она мне поверила.