Дмитрий Емец - Пегас, лев и кентавр

Собираясь выставить ее, Долбушин шагнул в комнату, однако зонт, с которым он был неразлучен, почему-то остался в коридоре. Считая, что он застрял в дверях, глава второго форта обернулся и нетерпеливо потянул. Ничего не изменилось. Сколько Долбушин ни дергал его, внести зонт в комнату не было никакой возможности.

В какой-то момент, когда Долбушин потянул зонт особенно сильно и сердито, Полине почудилось, будто ручка на мгновение обвила запястье, как живая. Долбушин глухо выругался и ослабил хватку. Подушечка большого пальца у него была разодрана. Глава второго форта отшвырнул зонт и, как пес, стал зализывать рану.

Полина вскочила с дивана. Камень, о котором она совсем забыла, соскользнул с колен и глухо ударился об пол. Долбушин дико уставился на него и опустил руку. Губы и подбородок у него были в крови, как у пообедавшего вурдалака.

– Где… ты… это… взяла? – прохрипел он.

– Подарок! – сказала Полина.

– Чей?

– Белдо.

– Быть не может.

– Спросите у Андрея!

– Что, сам Белдо привез? Не верю! – недоверчиво крикнул Долбушин.

Отвернув голову в сторону, будто камень мог опалить ему ресницы, он шагнул к нему, однако, так и не коснувшись, отдернул руку. Было похоже, что перед ним лежит расплавленный металл.

– Андрей! – крикнул он в недра квартиры. – Ко мне! Убери это!

Полина вспомнила, что коробку доставил шофер Белдо, а ей самой передал в руки Андрей. Значит, шофер Белдо мог касаться камня, и телохранитель Долбушина тоже.

– Ты где был? Ты не видел, что в дом принесли? – заорал на него Долбушин, когда Андрей вбежал в комнату.

Андрей уставился на камень. На лице у него еще жило отраженное счастье. Видимо, телохранитель, когда его дернули, продолжал тайком возиться со своими «лилипутами». Теперь счастье быстро размывалось, замещаясь озабоченностью.

– Там была упаковка… Я считал… – начал Андрей.

Заметив, что Долбушин без зонта, а на губах у него кровь, он удивился и замолчал. Долбушин облизал губы.

– Я с тобой после разберусь! Унеси! И нечего на меня глазеть! – опомнившись, приказал он.

Андрей наклонился, взял камень и понес. Нес обычно, без всякого выражения на лице, явно не испытывая ни радости, ни боли. Исходящего от камня тепла он не ощущал, сиявшего внутри цветка не замечал.

– Подожди! – крикнул Долбушин, сообразивший, что, выходя из комнаты, Андрей должен будет переступить порог. Метнувшись к зонту, он схватил его и вместе с ним отбежал в сторону.

– Теперь иди!

Андрей прошел почти всю квартиру, когда под ноги Долбушину попалось так и не прочитанное до конца письмо Белдо. Он поднял его, скользнул по нему глазами, и в самом начале абзаца зрачок ему царапнуло короткое трехбуквенное слово.

«Гай настаивает, чтобы этот камень пока оставался у тебя. Это его милая причуда, а причуды серьезнее приказов, потому что приказы забываются, а причуды нет. Если Альберта смутит эта вещица, я дам ему все необходимые объяснения.

Душевно лобызающий твои кудри, твою душу и твой мозг,

– Стой! – крикнул Долбушин.

В глубине квартиры перестал вздрагивать пол.

– Позвони Белдо! Живо-о!

Главу первого форта долго ждать не пришлось. Белдо прибыл давать необходимые объяснения так скоро, что у Долбушина возникло стойкое ощущение, что он все время торчал где-то неподалеку в своем автобусе. Рядом с куроводом, хлопая рукавами, летели обе его «вороны». Однако еще на пороге квартиры, учуяв закладку, колдуны заметались и, беспокойно улыбаясь, попятились к лифту.

Белдо, более выносливый, чем его подруги, тоже не стал выставлять себя героем. От закладки он держался на почтительном удалении и в кабинет Долбушина прошел дальними комнатами.

В кабинете оставался недолго, не более часа. На обратном пути Долбушин проводил его до дверей. Лицо у него было задумчивое и обеспокоенное.

Андрей, наблюдательный, как все люди его профессии, заметил, что в квартиру Белдо вошел с небольшой квадратной сумкой через плечо, а покинул ее уже без сумки.

Все то время, пока Долбушин ждал Белдо, Полина оставалась в комнате его дочери. Камень, который вернул ей Андрей, она положила на кровать Ани, прямо на покрывало, и легла рядом, почти касаясь камня лбом, но не руками. Запах – чуть железистый, щекочущий – напоминал ей запах кремня, когда по нему ударили другим кремнем. Полина вдыхала его и ни о чем не думала. Цветок больше не вспыхивал. Полине было довольно того, что он живет внутри.

Неожиданно ей стало душно. Оставив камень на покрывале, она вышла на балкон, куда вели двери сразу из нескольких комнат и из кабинета Долбушина. Прямо напротив кабинета стояло огромное кресло-шезлонг. Полина, унаследовавшая от Ани любовь к этому креслу, опустилась в него за минуту до того, как знатный куровед уединился в кабинете с хозяином.

Услышав за спиной приглушенные стеклом голоса, Полина застыла в шезлонге, боясь пошевелиться. Она знала, что из кабинета не видно, есть кто-то в шезлонге или нет, а вот если она сейчас встанет, то наверняка выдаст себя. Встречаться же с Белдо у нее желания не было. Да и Долбушина она побаивалась.

Получалась запутанная ситуация: если она не захочет подслушивать – решат, что она подслушивает. Если же затаится как мышь, то, возможно, все и обойдется. Высокий лекторский голос Белдо она слышала четко. Глуховатый же голос Долбушина временами пропадал.

ДОЛБУШИН. Какого эльба вы послали ей камень?

БЕЛДО. Ах-ах! Вы не девушка, Альберт, – и это огромный пробел в вашей биографии.

ДОЛБУШИН. Что-о?

БЕЛДО. Однажды я видел, как пег со сломанным крылом смотрит на небо. Это был ее взгляд, Альберт!.. Откройте окно, здесь душно!

ДОЛБУШИН (слова не слышны).

БЕЛДО. Очень недолго. Мы увеличили вероятность настолько, что каждое мгновение может оказаться тем самым… И, Альберт, чтобы вы поняли, как хорошо я к вам отношусь: остерегайтесь Тилля!

Долбушин открывает окно.

ДОЛБУШИН. Вам известно что-то конкретное или вам просто хочется нас стравить, потому что его берсерки убивают ваших колдуйбабок и, в целом, находят общий язык с моими людьми?

БЕЛДО. Ни в коем случае! Я уважаю Ингвара как делового партнера и знаю его давно, но он такими глазами смотрел на ваш зонт…

ДОЛБУШИН. Опять зонт! Сколько можно! Хотите, я подарю его вам, Белдо? Только потом не жалуйтесь: обратно заберу его только после вашей смерти.

БЕЛДО. Тьфу-тьфу! У вас опасный язык, Альберт! Недаром Владочка, когда гадает на вас, потом всегда сжигает колоду.

ДОЛБУШИН. Очень любезно с ее стороны. Когда я ее застрелю, тоже выброшу шнеппер…

БЕЛДО (смеется). Альберт, мы знаем друг друга восемнадцать лет! Я не забыл продрогшего студента, которого нашел спящим на скамейке напротив памятника Гоголю. Сущий голубок! Вы даже кофе не могли пить. Роняли стаканчик себе на колени. Оно и понятно – первые числа марта! Не март, как говорится, месяц! Вы слышали, что я сказал? (Смеется.)

ДОЛБУШИН. Я тоже помню этот день! Студента в шныровской куртке и с закладкой в кармане, с которой он не слился!

БЕЛДО (цокает языком). Но и в ШНыр вы ее не очень-то спешили отнести! Шатались по городу, скрываясь от всех подряд – от наших, от ваших, и воровали хлеб, которым кормят уток на Чистых прудах!

ДОЛБУШИН. Девушка, которую я любил, была слепа, а моя закладка могла дать ей зрение. А я обязан был отдать ее другой! Какой-то старухе, которая была слепой всю жизнь и давно к этому привыкла! Да ей жить оставалось не больше месяца! Зачем ей видеть? Разве это честно?

БЕЛДО (сочувственно). И что же вы тянули? Отдали бы своей девушке!

ДОЛБУШИН. Что-то меня останавливало. Возможно, глупый шныровский кодекс… И только после встречи с вами я окончательно решился. Пока я таскал закладку в кармане, она не сливалась со мной, хотя я прикасался к ней сотни раз в день и грел пальцы. Но в момент, когда я уже протянул ее своей девушке, во мне что-то шевельнулось. Себя пожалел, что ли, но не желал с ней расставаться! Зачем отдавать, когда можно оставить? Всего на одну секунду! Этого оказалось достаточно. Закладка слилась со мной. Девушка осталась слепой как крот!

БЕЛДО. Вы все равно любили ее, Альберт, и у вас родилась прекрасная дочь… К тому же теперь вы можете определить мысли и истинные желания всякого человека, который смотрит вам в глаза!.. Давайте, я посмотрю вам в глаза и подумаю о Тилле. Хотите?

ДОЛБУШИН. Да отстаньте вы со своим Тиллем! Мясник думает, что мой зонт – дополнительная закладка, как его кабаний ошейник. Это бред! Мой зонт вообще никогда не был на двушке.

БЕЛДО (тревожно). Вы хотите сказать, что он из…?

ДОЛБУШИН. Вспомните теорию, Белдо! Идея предшествует воплощению. Было время, люди не знали колеса. Но однажды какой-то болван увидел, как сбитое молнией дерево покатилось с горы. И вот вспышкой к нему пришло озарение, и первое сделанное им колесо стало нульпредметом. В нульпредмете – сила всех вытекающих из него предметов. Если я уничтожу первое колесо – нелепое, кривое, но вобравшее в себя идею, – с ним вместе исчезнут и те семьсот миллиардов колес, которые существуют сейчас на земле. И все машины, велосипеды, часы, электростанции – вообще вся техническая сторона цивилизации. Потому что именно в том колесе – сила.