Владислав Крапивин - Бабушкин внук и его братья
– Галина Антоновна!
Арунас же полушепотом добавил:
– Ну, пожалуйста.
Она посмотрела на Арунаса и… уступила. И теперь одна шла без всякой клади. Только почему-то держала в руках мохнатую зимнюю шапку. И поглаживала ее – будто кошку, которую несут на новую квартиру.
Она не выпускала эту шапку, даже когда пришли домой к Ивке. Все гладила.
На следующий день я спросил Ивку:
– Почему она не расстается с шапкой? Как с живой… – И почувствовал себя виноватым, словно сунулся в запретное.
Ивка ощутил мою виноватость. Кивнул:
– Она ее для сына купила. Думала подарить, когда он вернется. И теперь все время держит в руках. Будто эта шапка… его частица. Говорит, что это… ну, как последняя ниточка. С Женей ее связывает…
Мы говорили про это, когда шли к Геннадию Марковичу. Вернее, к Арунасу. Он выскочил нам навстречу. На крыльцо.
– Куда сегодня пойдем?
Вообще-то мы все собирались на нашу Дорогу. Но Ивка сказал Арунасу:
– Соня и Танюша просили узнать: не хочешь ли ты с ними в цирк на дневное представление?
– А почему… только я? – Арунас уперся глазами в крыльцо.
Ивка глянул ясно и бесхитростно:
– Ты им понравился.
Арунас сквозь загар порозовел ушами. И засопел так, будто на него взвалили локомобиль.
– Это сегодня в двенадцать, – сказал Ивка. – Хочешь?
– А… ты? А вы? – Он исподлобья глянул на нас.
– Там же три билета, – разъяснил Ивка. – Мама купила девочкам и мне. Но я вовсе не хочу, я это уже видел… – Ивка соврал, по-моему, первый раз в жизни.
– Иди, иди, – сказал я Арунасу. – Ивка не хочет, а я еще успею насмотреться на цирк. Когда стану его директором. Вячик мне предсказал…
Судя по всему, Арунасу понравилось с девчонками. После цирка он еще несколько раз отправлялся гулять с ними: то в парк с аттракционами, то на выставку игрушек в клуб «Авиатор»… Иногда с ними ходила мама Ивки и Сони. А Галина Антоновна покидала дом редко. Только на кладбище ездила. Ивка сказал, что она по-прежнему всегда держит в руках шапку – будто кошку…
Однажды Ивкина мама и Галина Антоновна поехали на кладбище и взяли с собой Арунаса. Девочек не взяли. Ивку не позвали, меня тоже, а вот Арунаса почему-то попросили: поедем с нами. И по дороге, в автобусе, Арунас осторожно потянул шапку из рук Галины Антоновны.
– Давайте, я подержу, а вы отдохните. Не бойтесь, она рядом… – И та уступила.
Я услышал про это от Ивки, а тот – от своей мамы…
Потом наступила дождливая неделя, стало не до прогулок. Мы опять начали собираться в театре Демида. Возились с ремонтом, а когда уставали, устраивались пить чай у горящего камина. В пасмурные дни огонь в камине хорош даже летом…
Мы все уговаривали Настю и Маргариту почитать свою сказку. Но те упирались. Нельзя, мол, показывать неготовую работу, примета плохая…
Арунас вдруг перестал появляться среди нас. Однажды он ненадолго заглянул в театр и объяснил, что «деда Гена хворает, просит не уходить от него, только в магазин да на рынок…».
Сперва такое объяснение нас успокоило. Но дней через пять Ивка спохватился:
– Может, Геннадий Маркович совсем плох, Арунас там с ним один, а мы тут чаи распиваем!
И мы с ним опять поехали к часовому мастеру – выручать его и Арунаса из беды.
Геннадий Маркович оказался дома один. И вовсе даже не больной.
– Здрасте, господа хорошие! А где ваш друг Арунас? Разве он не с вами?
Мы переглянулись. Потом Ивка соврал второй раз в жизни:
– Наверно, он сегодня с девочками. Они в него как вцепятся – целый день не отпускают.
– То-то я вижу: в такую погоду каждое утро торопится из дома…
Мы торопливо попрощались. И шли обратно, не глядя друг на друга. Тошно было, словно в чем-то виноваты.
А в квартале от трамвайной остановки увидели Арунаса. Он шагал по асфальту босиком, закутанный в короткую прозрачную накидку.
Он заметил нас и будто съежился еще сильнее. Остановился и ждал, когда мы подойдем.
И мы подошли. Арунас смотрел вниз и шевелил пальцами ног в мелкой лужице. Дождь щелкал по его накидке и нашим зонтам. Мокрые коричневые ноги Арунаса были в мелких порезах и прилипших травинках.
Ивка наконец сказал:
– Ты, если не хочешь, ничего не говори. Только больше не ври, ладно? Хуже нет, когда друзьям врут…
Арунас потоптался в лужице. И не поднял лица.
– Вы бы все равно… в такую погоду не пошли бы туда… – Голос у него был хрипловатый, как в первый день знакомства.
– Куда? – сказал я.
– Ну, туда… В тот дом…
– Ты ходил в тот дом? Один?! – звонко изумился Ивка. – Каждый день?!
Арунас кивнул.
– Зачем? – сказал я.
– Ну, боялся… вдруг она куда-нибудь денется. И она… будто живая. Скучно одной. Я ее навещал…
– Виолончель? – разом спросили Ивка и я.
– Ну да… – Арунас наконец глянул в лицо Ивке и мне.
Господи, до чего же стало хорошо! Не было за Арунасом никакого зла, никаких грехов. И беды не было! И не связался он ни с какой сволочной компанией, как нам сперва думалось. Появилась у него своя сказка, вот и все. А сказать про нее нам он стеснялся. Или, может, боялся спугнуть эту сказку. Или… Ну, кто его знает? Главное, что мы опять вместе. Без вранья и обид…
Ивка поглядел на его мокрые ноги.
– Ты охрип, потому что босиком.
– Да нет же! Дождик-то теплый! Это я… так…
Наверно, он хотел объяснить, что охрип от виноватости, но не решился.
– Может, все-таки унесем оттуда виолончель? – посоветовал я.
– Да нет же! Она… ну, она как будто не хочет. Скучать будет по дому…
Нет так нет. Ивка тут же нашел выход:
– Если хочешь, давай будем ходить туда с тобой хоть в какую погоду. А там будем… то есть не будем мешать тебе, подождем в другой комнате. Там ведь много комнат…
Арунас не стал спорить.
– Ладно! Только… – Он поднял лицо. – По-моему, завтра уже будет хорошая погода.
Мы решили проводить его к Геннадию Марковичу.
– Только деде Гене не говорите… про это. Ладно? А то рассердится да скажет: хватит мне с тобой мороки, иди в интернат или куда хочешь.
Мы знали, что старый мастер так не скажет. И Арунас, по-моему, знал. Просто ему неловко было перед «дедой Геной» за вранье.
Ну, а если бы даже Геннадий Маркович и вздумал отказаться от Арунаса, тот не пропал бы. Я знал от Ивки, что его мама и Галина Антоновна выясняют между собой: кто возьмет мальчика к себе. Даже узнавали у юристов, как оформить документы на усыновление маленького беженца.
Захочет ли только Арунас уходить от старика?
– Ох, а мы ведь ту остановку на Дороге, где дом, никак не назвали! – вспомнил я.
– Можно так и назвать: «Старый дом», – простодушно сказал Ивка.
– А что, если «Виолончель»? Нэлик, ты как думаешь? Можно?
Арунас на ходу посопел и кивнул.
Ивка спросил:
– А Динь-Дима ты там не встречал?
– Нет. Только рыжую собаку. Она один раз пришла ко мне в дом. Сидела рядышком и сушилась.
Ивка вдруг остановился.
– Послушайте. Дождик звенит, как колокольчик Динь-Дима…
СКАЗКА ДВУХ КОРОЛЕВСТВ
С утра сверкало умытое солнце. Я это увидел сразу же, как проснулся. А проснулся от телефонного звонка. Выскочил в прихожую.
– Алька! Долго спишь!
– А, это ты, писательница! Привет! Что это ты меня вспомнила?
Настя помолчала секунды две и сообщила невыразительным голосом:
– Я тебя и не забывала, по-моему. Как можно…
– Ну да! А сама целыми днями то у Маргариты, то у Демида. Говорят, ты в него влюбилась.
– Кто говорит?
– Вальдштейн рассуждал на эту тему.
– Уши бы надрать дураку…
– Так ему и передать?
– Не надо. Я это про себя.
– Понял… Может, пойдешь сегодня с нами на Дорогу?
– А вот возьму и пойду!
– Гарантирую общее ликование.
На этот раз мы нашли скульптуру: девочка в сарафане и косынке тащит на закорках маленького мальчугана. Девочка и малыш были, по-моему, те же самые, что на пустыре. Только там сестра поливала братишку из кувшина, а здесь от чего-то спасала. Может быть, уносила маленького Иванушку от Бабы Яги.
Это открытие случилось шагах в ста от остановки «Виолончель», дальше по Дороге. Рядом со скульптурой валялись куски кованой садовой решетки, а вокруг стояли вековые березы. Наверно, в давние времена здесь был парк.
Девочка и малыш оказались не гипсовые, не алебастровые, а из настоящего мрамора. Лица такие выразительные. У малыша на круглой мордашке откровенный страх. У его сестры – тоже испуг, но, скорее, не за себя, а за братишку. И надежда: успеем, укроемся…
– Есть такая картина: «Дети, бегущие от грозы», – вспомнила Настя.
– Мы такие же дети сейчас будем, – сообщил Арбуз. – Глядите, какую жуть натянуло…
И правда стало сумрачно, а из-за березовых верхушек быстро надвигалась лиловая грозовая масса.
