Ежи Брошкевич - Одно другого интересней
Но и на этот вопрос не было ответа.
— Ее уже не видно, — сказал Горошек.
— Кого?
— Земли.
Ика махнула рукой. Взяла в руки стоящий на столике сосуд, подобный маленькой пузатой бутылочке. В нем колыхалась розовая жидкость.
— Ой, посмотри-ка! — ахнула она.
В тот самый миг, когда она взяла сосуд в руку, на бутылке сверху сформировался как бы носик от чайника. Очень соблазнительный носик. Бери его в рот и пей.
Так она и сделала.
— Ой! — вздохнула Ика.
Это было что-то… что-то необычайно прекрасное. Что же это был за напиток? В нем смешался вкус каких-то наполовину знакомых и совсем незнакомых вещей. Жидкость была холодная, слегка шипучая и чудесно освежала.
Но Горошек ничего не замечал. Он все еще с озабоченным видом склонялся над окном.
— Солнце! — сказал он, глядя на маленький, ярко пылавший шарик, который, так же как и Земля, уменьшался с каждой секундой и вскоре стал просто одной из миллионов рассеянных по черному небу звезд. Разве что чуть поярче других.
Только тогда Горошек посмотрел на Ику, которая, зажмурив глаза, смаковала чудесный напиток.
— Ты что делаешь? — крикнул он. — Брось это!
— И не подумаю.
Он хотел вырвать сосуд у нее из рук, но она спрятала его за спину.
— Во-первых, сядь, — сказала она.
Сказала так спокойно, что он послушался. Ика сделала еще солидный глоток из розового носика.
— Гляди, — улыбнулась она. — Бояться нечего!
— Я не боюсь, — огрызнулся он. — Я просто осторожен.
— Чудная вещь!
— Потом выяснится- чудная или нет.
Ика сделала большие умильные глаза.
— Горошенька, — сказала она, — ты лучше не злись, а возьми вон ту, вторую бутылочку и попробуй.
Он передернул плечами. Но, правду говоря, и от волнения и от жажды в горле у него пересохло не меньше, чем тогда в Сахаре. А второй округлый сосудик с такой же самой жидкостью стоял на столике — только протянуть руку. Что ж, пришлось протянуть руку и взять бутылку.
А когда уж возле самых его губ сформировался необычайно аппетитный носик, Горошек безо всяких колебаний приложил его к губам.
— Эй, хватит, — сказала Ика.
Он оторвался. С трудом.
— Что же это такое? — спросил он. — Мандариново-яблочновиноградный ананас или лимонно-малиновая груша?
Ика весело рассмеялась.
— Откуда я могу знать, что это такое? Я знаю одно — это чудесно!
— Додумалась, — проворчал он, снова принимаясь за напиток.
Глаза Ики блеснули.
— К твоему сведению, до чего-то додумалась.
— Гм… до чего именно?
— Во-первых: сколько ни пьешь, а оно не убывает.
— Что-о-о? — Горошек оторвался от своей бутылки и посмотрел на нее с комическим ужасом.
— Верно, — шепнул он. — А во-вторых?
— Тебе мало? Во-вторых…
— Погоди! — перебил он ее резко.
Видимо, ему пришла в голову такая важная мысль, что он позабыл даже про бутылочку. Он хотел поставить ее на стол. Но был так поглощен своими мыслями, что поставил бутылку мимо стола. И более того: даже не заметил, что сосуд не только сразу убрал свой носик, но, вместо того чтобы упасть на пол, осторожно и ловко сам стал на блестящую поверхность столика.
Ика, правда, обратила внимание на то, что бутылочка самостоятельно взобралась на стол, но теперь ее это, в сущности, даже не удивило. Она подняла глаза на Горошка.
— В чем же дело?
А Горошек встал с кресла, повернулся к Ике и назидательно поднял вверх указательный палец.
— Я додумался, что «во-вторых».
— Ого!
— Да будет тебе известно…
— Я именно этого и хочу.
— Да будет тебе известно, — повторил Горошек, важно усаживаясь в кресло, — что дело не так уж плохо.
Ика презрительно пожала плечами.
— Я это сразу поняла.
— Сразу? — удивился Горошек. — А кто кричал «ой, мамочка»?
— Подумаешь! — буркнула Ика. — Это все, до чего ты додумался?
— Нет. Додумался до чего-то совсем другого.
— Ну говори же, наконец!
— Я считаю так, — говорил он, потягивая ананасно-лимонномандариновый напиток. — Тут есть две возможности. Первая- что мы попались в ловушку.
— В ловушку? К кому?
— К кому? Точно не знаю.
— Я тоже, — фыркнула Ика.
— А другая возможность такая, — невозмутимо продолжал Горошек, — что мы просто, ну как бы это сказать, получили приглашение.
— Приглашение? От кого?
— Точно не знаю, но…
И тут он замолчал, загадочно улыбаясь.
— «Точно не знаю»! — вскипела Ика. — «Точно»! Ох, и мастер ты болтать! А что ты знаешь не точно?
— Одно я знаю точно, — сказал Горошек. — Очень важную вещь: лучше знать что-нибудь не точно, чем вообще ничего не знать!
Ика отставила свою бутылку, встала и подошла к Горошку с таким видом, что он даже отодвинулся.
— Ика, — сказал он осторожно, — главное- спокойствие. Только спокойствие может нас спасти!
— Тебя ничто не спасет, — процедила она сквозь зубы, — если немедленно не скажешь мне все, что ты там выдумал.
— Ну ладно, ладно, успокойся. Ты сядь, сядь!
— Не сяду. Говори!
— Ну вот… Куда мы именно летим- не знаю. Кто построил этот… этот шар, кто придумал такие светящиеся проходимые стены, такие бутылки… всякие штуки с этой гравитацией… тоже не знаю. Но…
— Но?
— Но думаю, — продолжал Горошек все с большей уверенностью, что все это построил и придумал кто-то такой, кто знает в сто или в тысячу раз больше людей. Тот, кто, скажем, имеет право смеяться над нашими ракетами и реактивными самолетами, как ты смеялась над телегой, запряженной волами, или над этим автобусом в Пулавах.
— Гм, — произнесла Ика, усаживаясь рядом с ним. — Ты думаешь?
— Думаю. И думаю еще вот что. Что это какие-то неслыханно мудрые существа. А раз они мудрые, то не могут быть злыми. Помоему, они просто должны быть очень добрыми. Недаром они заботятся о нас, как о своих гостях.
— Погоди, погоди… — подозрительно сморщилась Ика. — Ты что думаешь- это какие-то добрые духи?
— Духи? — прыснул он со смеху. — Деточка! Духов нет! Я сказал: существа. А как я должен был сказать? Люди?
— Ну ладно, — согласилась она. — Существа так существа.
— Ну, и они, — продолжал Горошек, — эти самые существа, обращаются с нами, как с гостями. С желанными гостями.
— Ты уверен?
— Уверен, — упрямо сказал он. — Это я почти точно знаю.
— Откуда?
— Оттуда, что у нас чудесный воздух, самый лучший на свете напиток, удобнейшие кресла. А хотя бы и то, что всюду у нас пол. Понимаешь, что это значит?
— Что? заморгала Ика.
— То, — с торжеством закричал он, — что раз всюду пол, то мы никуда упасть не можем и на нас ничто упасть не может! Сто процентов удобства и безопасности. Скажешь, нет?
Ика надолго задумалась. Потом посмотрела на Горошка, и во взгляде ее несомненно таилось восхищение. Вернее, даже не таилось. Наоборот!
— Дай руку, — сказала она. — Честное слово, ты, наверно, прав!
Горошек скромненько опустил глаза, но улыбка, то и дело появлявшаяся на его губах, вовсе не свидетельствовала об излишней скромности. Чтобы скрыть ее, он потянулся к овальному сосуду, в котором лежали незнакомые многоцветные фрукты. Его уже не удивило, что стенка сосуда сама открылась навстречу его руке.
Взял в руку плод и откусил кусок.
Он не сказал ни слова, только вздохнул. Но как вздохнул! При виде его закатившихся от восторга глаз Ика почувствовала такой аппетит, что сама не заметила, как схватила не то апельсин, не то персик и… ароматный сок потек у нее по подбородку, как у малыша из детского сада.
— Смотри, измажешь кресло! — пробормотал Горошек с набитым ртом.
Но было уже поздно. Ика, боясь запачкать свой светлый свитер, машинально нагнулась вперед, и струя сока брызнула прямо на выгнутую ручку кресла.
— Срамота! — проворчал Горошек. — Видишь?
Ика наклонилась над креслом. А потом…пренебрежительно пожала плечами.
— Что «видишь»? Ничего не вижу.
— Как? Там, наверно, пятно…
— То-то и есть, что никакого пятна. Попробуй найди.
Горошек с сердитым видом встал, подошел к креслу Ики и действительно ничего не обнаружил.
— Как же так? — спросил он.
Ика спокойно доела плод, а потом, вместо того чтобы вытереть руки платком, начала обтирать их об кресло.
— Ну, знаешь, это уже верх… — грозно начал было Горошек, но запнулся и замолчал.
Потому что это действительно был верх всего, что можно вообразить. Рука Ики не только вдруг стала сухой и чистой, но даже произошло нечто совершенно непредвиденное. «Вечное» чернильное пятно на среднем пальце правой руки — пятно, которое никогда в жизни не отмывалось, — теперь исчезло.
— Да, это уже верх всего, — повторил Горошек.
А потом, осененный внезапной мыслью, осмотрел подошву своих ботинок и, обернувшись, оглядел на левую штанину своих шортов, на которых еще с лета красовалось большое пятно от черники.
