Владислав Крапивин - Самолет по имени Серёжка
Ишь ты! Когда приспичило, забыл и о Серёжкиной «неинтеллигентной» внешности и о «влиянии» на меня.
– Хорошо, – отозвался я сухо. – Возможно, он согласится.
А в душе возликовал!
И вот, как раньше, помчались мы к школьному стадиону – нашей взлетной площадке. Все было чудесно!
Случилось одна только маленькая неприятность: на полпути слетела с педальной шестерни цепь.
Серёжка посадил меня в траву, перевернул велосипед и стал натягивать цепь на зубчики. Тихонько чертыхался.
А мне было хорошо. Я сидел, привалившись к штакетнику, и слушал ночных кузнечиков. За спиной у меня, через дорогу, был сквер, там громко журчал фонтан – его забыли выключить на ночь. Я завозился, чтобы оглянуться: видно ли струю над кустами? Если она высокая, то должна искриться под фонарем.
Серёжка вдруг быстро сказал:
– Ромка, смотри! Двойная звезда, летучая!
– Где?
– Да вот же, правее антенны… Не видишь?.. Ну, все, улетела… Два таких огонька были. Может, НЛО?
Он как-то чересчур громко и возбужденно говорил. А я пожал плечами. Подумаешь, НЛО! Мало мы разве видели всяких чудес?
– Готова цепь-то?
– Поехали, Ромка!
Полеты в эту ночь были хорошие, но от прежних ничем особенно не отличались. Поэтому не очень запомнились. Зато запомнился разговор, когда мы уже вернулись и легли.
– Серёжка! Безлюдные пространства – он сказочные?
– Это как посмотреть… – Серёжка зевнул.
– Я вот о чем! Наверно, их кто-то придумал! Вместе со сказками. На каждом – своя. Так здорово придумал, что они появились на самом деле… А потом сказка кончилась, и Пространства остались…
Серёжка хмыкнул:
– А заводская территория? Там тоже, что ли, сказка была? Танк делали, чтобы людей утюжить…
Я сник. Лопнула моя теория. Серёжка сказал задумчиво:
– Хотя, конечно, бывают и придуманные Пространства.
– Вот видишь!
– Да… Есть люди… выстраиватели таких Пространств.
Он так и сказал – не «строители», а «выстраиватели». И мне почему-то неуютно сделалось. А Серёжка – дальше:
– Ромка, они ведь всякие, эти люди. И придумывают всякое…
– Какое «всякое»?
– Вранье, например… Притворится человек хорошим, а сам все время врет. И вокруг него целое пространство… обманное.
– Ты… это про Евгения Львовича, что ли?
Серёжка сел на скрипучей раскладушке:
– Ромка… это не мое дело, я понимаю. Но вот он женится на твоей маме…
– Ну и что?
– Если не хочешь слушать, скажи.
– Нет, говори! – Я тоже сел.
– Он женится, а потом разведется… И сразу: «Размениваем квартиру! На две части!» Ему ваша жилплощадь нужна, вот и все!
Я даже задохнулся! Конечно, Евгений Львович и Серёжка не терпят друг друга, но додуматься до такого!..
– Ты… что, из провала свалился, да? Он любит маму!
– А если любит…
– Что? Говори!
– Я не знаю, Ромка… Получается, будто я шпион и доносчик. А если не скажу – тогда будто тебя предал…
– Что случилось-то?! Не тяни резину!
– Наверно, не надо было мозги тебе пудрить с этой двойной звездой. Надо было, чтобы ты сам увидел. А я испугался…
– Чего испугался?
– Что ты заметишь… Ромка, если человек на ночном дежурстве, почему он тогда гуляет с какой-то теткой?
Я сдержал всякие вскрики и расспросы. Помолчал. Подумал.
– Ну и что?.. Серёжка, может, он просто сотрудницу с кафедры домой провожал. Потому что поздно и она боится…
– Ага, провожал… – У Серёжки прорезались какие-то злые, «уличные» нотки. – А на фига тогда лапать и целовать?.. А как услышал меня – сразу за угол… Может, думаешь, что я его не узнал, перепутал? Или вру?
Я понимал, что он не врет. И не знал, что сказать.
– Серёжка, да ну его к черту. Давай спать.
Золотые сережки
Мне и в самом деле стало наплевать на этого человека. На Евгения Львовича. Но я ни разу не подал вида, хватило ума. Только в шахматы с ним играл реже и разговаривал меньше. Он поглядывал виновато, но с вопросами не лез. Наверно, думал, что я обижен за Серёжку.
И жизнь шла по-прежнему. И дождались мы приезда мамы.
Вот тут, в этот день, стало мне скверно. Когда я увидел, как он ходит вокруг нее, этакий влюбленный джентльмен.
Притворяется ведь гад, что влюбленный.
Но маме ничего сказать я не мог. Не решался.
Мама сперва расцеловала меня, потом отругала, не шутя.
– А где твой сообщник? Боится нос показать? Ладно уж, не буду я его за уши драть…
– Он обещал вечером зайти…
А вечером, около шести, когда я ждал Серёжку. Опять появился Евгений Львович. И мама – сразу ко мне:
– Ромочка! В Доме культуры текстильщиков открылась выставка молодых художников. Поставангард. Ты не против, если мы сходим туда на часок? Вдруг что-то интересное! Тогда мы потом и с тобой! А сейчас к тебе все равно придет Серёжа…
«Он-то придет, – подумал я. – А вот тебе-то никуда не надо бы ходить с этим». Но только молча кивнул.
Из своей комнаты я слышал, как о чем-то они весело спорят. Смеются. А потом:
– Рома! Ты случайно не знаешь, где мои золотые сережки? Хочу надеть.
Я знал, конечно. С собой их мама не брала, оставила в ящике с документами.
– Там, где всегда.
– В том-то и дело, что нет. Я все обшарила…
Я на своих колесах протиснулся в мамину комнату.
– Недавно их видел, когда деньги брал… Пусти-ка… – Я сам перетряхнул все бумаги. И чувствовал, как мама и Евгений Львович смотрят мне в спину.
– Рома… – Голос у мамы стал какой-то ненастоящий. – А как ты думаешь… никто посторонний не мог их взять?
– Кто?! Тетя Надя, что ли?
– Ну уж, разумеется, не тетя Надя.
Тут мне – как горячая оплеуха, аж в ушах зазвенело. Все понял! Рывком я развернул кресло. К Евгению Львовичу.
– Вы что же! Думаете на Серёжу?!
– Рома, я ничего не хочу сказать… Но есть моменты, когда выводы напрашиваются сами собой. Логика событий…
– Мама! Да Серёжка даже не смотрел никогда, как я деньги достаю! Он даже не знает, где ключ от ящика лежит!
«Фу ты, как беспомощно! Стыдно! „Ключ от квартиры, где деньги лежат!“ Будто поганый анекдот! Такое – про Серёжку!»
Евгений Львович, лысоватый, но прямой, в белой рубашке, стоял у стула с висящим на спинке пиджаком. Повязывал галстук (мама его только что выгладила). Смотрел сочувственно:
– Рома, но вы же утверждали, что у вашего друга есть отмычки на все случаи жизни.
Вот он как повернул мою глупую откровенность!
– А вы… вы зато знали, где ключ от ящика! Я сам показал!
– Роман! Получишь затрещину!
– Хоть сто! Пожалуйста!.. Серёжка правильно сказал: вокруг него… вот этого… пространство вранья!
– Извинись сию же минуту! – Мама побелела.
– Ира… Ирина Григорьевна, подождите. Будем объективны. Рома вправе защищать своего друга, а я… что же, здесь тоже есть логика: я действительно знал, где ключ от ящика.
– Евгений Львович! Ну хоть вы-то не ведите себя как мальчишка!
– Почему же, Ирина Григорьевна! Есть смысл общаться на равных. Что я должен делать? Вот мои карманы! – Он хлопнул по пиджаку на стуле. – Если я присвоил драгоценность, то наверняка не успел еще спрятать ее в тайнике!
Он уже издевался! Да!
– Вы Серёжке просто мстите! Потому что он вас раскусил!
– Роман! Чтобы этот твой Серёжка к нам больше ни ногой! Но сначала…
– Ни ногой? Тогда – и я! Пожалуйста! С ним!.. А ты живи тут с этим… Думаешь, ему ты нужна? Ему жилплощадь… – Меня уже несло как в кресле без тормозов. Как тогда по наклонной мостовой в Заоблачном городе!
Мама замахнулась, но вдруг уронила руку. Будто перебитую. А Евгений Львович покачал головой – ласково так и трагически:
– Рома, Рома… Какой вы еще глупенький мальчик…
– Да! Глупенький! Серёжка тоже так считает! Иначе не заставил бы отворачиваться! Там! Ночью! Когда вы обнимались… с какой-то…
– Рома, вы бредите? Вы… Ира…
Вот тут-то и появился Серёжка.
Он толкнул дверь, не постучав. Наверно, издалека услышал мой крик. Встал на пороге – взъерошенный, встревоженный!
– Ромка! Что с тобой?
У меня рыдания были уже у горла, но я еще держался.
– Серёжка, они… вот он! Говорит, что ты взял мамины сережки…
И с этого момента все в моем сознании как-то замедлилось. Наверно, от перегрузки нервов. Только в мозгах глупо стучало: «Серёжка – сережки, Серёжка – сережки…»
Мама что-то неслышно говорила. Евгений Львович убедительно воздел руки… Серёжка смотрел не на них, на меня. Может, и не сразу он все понял, но быстро. Сперва сморщился, будто заплакать хотел, потом закусил губу. Сощурился. И вдруг и я услышал, что он спрашивает спокойно и деловито:
– Какие сережки-то? Металлические? Шарики?
