Астрид Линдгрен - Собрание сочинений: В 6 т. Том 2. Суперсыщик Калле Блумквист

— Здесь их нет, а где они, мы не скажем, — упрямо ответил Андерс.

— Послушайте меня, детки, — продолжал дядя Эйнар. — Вот эти два славных дяденьки, которых вы видите здесь, вчера вечером меня не поняли. Им пришло в голову, будто я знаю, где находятся драгоценности, но не желаю говорить. Поэтому они дали мне ночь на размышления. И как я только что сказал, это была самая длинная ночь в моей жизни. Здесь, в этом подземелье, очень темно по ночам… В самом деле, хоть глаз выколи, да к тому же и холодно. А как плохо спится, если руки и ноги связаны! И смею вас уверить, что и пить тоже хочется. Наверняка куда уютнее спать дома у мамочки, как по-твоему, Ева Лотта?

Ева Лотта смотрела на дядю Эйнара, и в глазах ее было то же самое выражение, как в тот день, когда он мучил ее любимца Туссе.

— Господин суперсыщик, — продолжал дядя Эйнар, — понравилось бы тебе провести одну или, скажем, несколько ночей здесь, в развалинах? А может, и все оставшиеся в твоей жизни ночи?

Калле почувствовал, как легкие отвратительные мурашки страха поползли у него по спине.

— У нас нет времени, — прервал Эйнара Артур. — Вся эта болтовня и так уж слишком затянулась. Послушайте, молокососы! Я детей люблю, разумеется, люблю, но не одобряю тех, которые вбили себе в голову, что им до зарезу нужно сбегать за легавыми, кстати это или некстати. Мы запрем вас здесь, в погребе. Мы вынуждены это сделать. А уж выйдете ли вы отсюда или нет, зависит от вас самих. Либо вы выкладываете драгоценности и тогда проведете здесь не более одной, от силы двух ночей. Как только мы окажемся в безопасности, наш дорогой добрый дядюшка Эйнар напишет и сообщит, где вы, либо…

Он промолчал.

— А может, вы не хотите говорить, где спрятаны драгоценности? Тогда мне бесконечно жаль ваших милых мамочек, я просто думать об этом не смею!

Андерс, Калле и Ева Лотта тоже не смели думать об этом. Калле вопросительно взглянул на Андерса и Еву Лотту. Те согласно кивнули. Ничего другого делать не оставалось. Придется сказать, где находится жестяная коробка.

— Ну же, господин суперсыщик, — подбадривал его дядя Эйнар.

— Нас точно выпустят, если мы скажем, где коробка? — спросил Калле.

— Само собой! — воскликнул дядя Эйнар. — Неужели ты, мой мальчик, не полагаешься на дядюшку Эйнара? Вам надо только остаться здесь до тех пор, пока мы не найдем чуть-чуть более уютное и безопасное местечко, чем этот город. Вдобавок я попрошу дядюшку Артура вас не связывать, и вам тогда здесь будет совсем хорошо. Ну как?

— Жестяная коробка спрятана в белом комоде на чердаке пекарни, — сказал Калле, и, похоже, ому стоило неслыханных усилий произнести эти слова. — Там, где у нас был цирк «Каллотан».

— Великолепно, — воскликнул дядя Эйнар.

— Ты уверен, что знаешь, где это, Эйнар? — спросил Артур Редиг.

— Абсолютно! Вот видишь, Артур, разумнее всего для нас действовать сообща! Никто из вас не может подняться на чердак пекарни, не возбудив подозрений, а я могу.

— All right[20], — сказал Артур. — Пошли.

С минуту он разглядывал ребятишек, которые молча стояли рядом.

— Надеюсь, вы сказали правду! Честность — превыше всего, мои юные друзья, это хорошее кредо нашей жизни. Если вы соврали, мы вернемся сюда через час. И тогда уж вам будет так грустно, так грустно!..

— Мы не соврали! — возмутился Калле, злобно тараща глаза из-под нависшей на лоб челки.

Тут к нему подошел дядя Эйнар. Калле притворился, будто не видит его протянутой руки.

— Послушайте, господин суперсыщик, — сказал дядя Эйнар. — Думаю, умнее всего для тебя в дальнейшем предать криминалистику забвению. Кстати, не могу ли я получить обратно отмычку? Потому что, пожалуй, стянул ее ты?

Сунув руку в карман брюк, Калле вытащил отмычку.

— Есть, верно, что-то на свете, что и вам, дядя Эйнар, умнее предать забвению, — угрюмо сказал он.

Дядя Эйнар засмеялся.

— Прощай, Андерс, спасибо за все! Прощай, Ева Лотта, я всегда считал тебя очаровательным ребенком. Передай привет маме, если у меня не найдется времени сказать ей «Адьё»![21]

Он поднялся вверх по лестнице вместе с обоими сообщниками.

Обернувшись, он помахал рукой:

— Обещаю, что наверняка напишу и сообщу, где вы! Если только не забуду!

Тяжелая дверь с шумом захлопнулась за ним.

14

— Это я виноват, — произнес Калле после некоторого молчания, которое показалось им бесконечным. — Это целиком моя вина. Я не должен был впутывать вас в это дело. А быть может, и себя тоже.

— Виноват, не виноват! — сказала Ева Лотта. — Разве тебе когда-нибудь могло прийти в голову, что все так обернется…

Снова наступила тишина, жуткая тишина. Казалось, будто за этими стенами никакого мира больше и не было. Было лишь это подземелье с его наглухо запертыми дверьми.

— Какая жалость, что Бьёрка вчера не было в участке, — сказал наконец Андерс.

— Не говори об этом, — попросил Калле.

Затем никто из них целый час не произносил ни слова. Они думали. И каждый из них, верно, думал примерно одно и то же. Всё — сплошные неудачи: драгоценности утрачены, грабители вот-вот удерут за границу! Но в этот миг все казалось им ничтожным по сравнению с тем, что сами они сидят взаперти и не могут отсюда выйти, и даже не знают, смогут ли они когда-нибудь вообще выйти на волю. Эту ужасающую мысль нельзя было даже додумать до конца. А если дядя Эйнар не подумает написать письмо? Ну, а сколько времени идет письмо из-за границы? А сколько можно прожить без еды и питья? И потом, разве для этих бандитов не лучше, чтобы дети навсегда остались внизу в подземелье? Ведь за границей тоже существует полиция, и если бы дети описали ой приметы воров, то дядя Эйнар и его сообщники не чувствовали бы себя в безопасности, зная, что Калле, Андерс и Ева Лотта смогут их выдать, «…наверняка напишу… Если только не забуду!» — это были последние слова дяди Эйнара, и звучали они зловеще.

— У меня есть три булочки, — сообщила Ева Лотта, сунув руку в карман платья.

Все-таки небольшое утешение!

— Значит, мы не умрем голодной смертью раньше вечера, — заявил Андерс. — Есть еще и полковша воды.

Три булочки и полковша воды! А потом?

— Надо кричать и звать на помощь, — предложил Калле. — Может, явится какой-нибудь турист и захочет осмотреть развалины.

— Насколько я помню, здесь прошлым летом побывали два туриста, — сказал Андерс. — Об этом много толковали в городе. Так почему бы им не прийти и сегодня?

Они встали возле маленькой отдушины подвала, через которую пробивался луч солнца.

— Раз, два, три, четыре — давайте! — скомандовал Андерс.

— На помощь… по-мо-о-ощь!

Наступившая после этого тишина показалась им еще более глубокой, чем раньше.

— Небось в Грипсхольм[22] и Альвастру[23] и в другие такие же места они катят! — с горечью произнес Андерс. — А до этих развалин никому и дела нет.

Нет, ни один турист не услышал их зова о помощи, да и никто другой — тоже.

Минуты шли, превращаясь постепенно в часы.

— Если б я, по крайней мере, дома предупредила, что иду в развалины, — казнилась Ева Лотта. — Тогда бы родители наверняка пришли сюда и понемножку отыскали бы нас.

Она закрыла лицо руками. Калле несколько раз проглотил комок в горле и поднялся с пола. Невыносимо сидеть спокойно и смотреть на Еву Лотту. Эта дверь… Нельзя ли как-нибудь ее выломать? Но и одного взгляда хватило, чтоб понять бесполезность любой попытки. Калле наклонился, желая поднять что-то, лежавшее возле лестницы. Подумать только, карманный фонарик дяди Эйнара! Он забыл его в подземелье, какое счастье! Ведь постепенно наступит ночь, темная холодная ночь, и утешительно было знать, что, если нужно, можно всего лишь за несколько мгновений рассеять мрак. Батарейки, ясное дело, надолго не хватит, но, по крайней мере, можно иногда посветить и узнать, который час. И вовсе не потому, что для них имеет значение время — три, четыре или пять часов… — скоро для них вообще ничто не будет иметь значения. Калле почувствовал, как в глубине его души поднимается глухое отчаяние. Он бродил вокруг, он — «добыча мрачных мыслей», как пишут в книгах. Все же это было лучше, чем просто вот так сидеть и ждать… Все, все было лучше этого. Лучше даже попытаться исследовать мрачный лабиринт подземных ходов, ведущих в глубь подземелья.

— Андерс, ты как-то говорил, что хотел бы обследовать подземелье, нанести его на карту и превратить в нашу штаб-квартиру. Почему бы не заняться этим сейчас?

— Я в самом деле сказал такую глупость? Наверно, в тот день у меня был солнечный удар. Если бы только я мог выйти отсюда, то я знаю кое-кого, чьей ноги больше не будет поблизости от этих старых поганых развалин! Можешь зарубить себе это на носу!