Астрид Линдгрен - Собрание сочинений в 6 т. Том 3. Карлссон, который живет на крыше [Крошка Нильс Карлссон и др.]

— А ты в самом деле сможешь удержать меня? — спросил Малыш.

— Поглядим. Мне самому интересно, смогу ли я пронести тебя хотя бы полпути. Если не смогу, то можно будет высадить тебя по дороге.

Малышу такой выход не показался заманчивым, он не хотел, чтобы его высаживали на полпути к крыше, и немного растерялся.

— Я уверен, что все будет в порядке, если только мой мотор не забарахлит.

— Надо же, — сказал Малыш, — ведь тогда мы плюхнемся вниз.

— Плюх! Конечно плюхнемся, — обрадовался Карлссон. — Так ведь это дело житейское, — сказал он и махнул рукой.

Малыш решил тоже считать, что это дело житейское. Он написал маме записку и оставил ее на столе:

«Я навирху у Карлссона который живет на крыши».

Лучше всего было бы, конечно, успеть вернуться прежде, чем они найдут записку. Но если уж его хватятся, нужно, чтобы они обязательно узнали, где он. Иначе будет такой же шум, как в тот раз, когда они были у бабушки, а он решил прокатиться на поезде. После мама заплакала и спросила его: «Скажи, Малыш, почему ты не сказал мне, что хочешь прокатиться на поезде?» — «Потому что я хотел прокатиться».

Вот и на сей раз он собирался полететь с Карлссоном на крышу, поэтому лучше было никому об этом не говорить. А если они хватятся его, он всегда сможет оправдаться тем, что оставил записку.

Но вот Карлссон приготовился стартовать. Он нажал кнопку на животе, мотор зажужжал.

— Ну, хоп! Прыгай мне на спину! Летим!

И они полетели. Вылетели в окно и поднялись в воздух. Карлссон сделал лишний вираж над крышей ближайшего дома, чтобы проверить, хорошо ли работает мотор. Но мотор стучал ровно и четко, так что Малышу было вовсе не страшно, а, наоборот, весело.

Под конец Карлссон приземлился на их собственную крышу.

— Посмотрим, сможешь ли ты найти мой дом, — сказал Карлссон. — Я не буду говорить, что он стоит за трубой, ты должен сам найти.

Малышу до сих пор никогда еще не доводилось бывать на какой-нибудь крыше. Но он не раз видел дяденек, которые, привязав к поясам веревки, ходили по крышам, сбрасывая снег. Малыш завидовал им, но теперь он был таким же счастливым, как они, хотя и не был привязан веревкой. Когда же он, балансируя, подошел к трубе, под ложечкой у него как-то странно защекотало. За трубой оказался домик Карлссона. Ах какой хорошенький был этот домик! С зелеными рамами и симпатичной лесенкой, на которой можно было посидеть, если захочешь. Но сейчас Малышу хотелось поскорее войти в дом и поглядеть на паровые машины, на картины с петухами и на все-все, что было у Карлссона.

На двери висела табличка, чтобы все знали, кто здесь живет. На ней было написано:

КАРЛССОН, КОТОРЫЙ ЖИВЕТ НА КРЫШЕ, — самый лучший в мире Карлссон.

Карлссон распахнул настежь дверь и крикнул:

— Добро пожаловать, милый Карлссон… и ты, Малыш, тоже!

И он первым вбежал в комнату.

— Я должен лечь в постель — ведь я самый больной на всем свете! — крикнул он и плюхнулся ничком на красный деревянный диванчик, стоявший у стены.

Малыш тоже вошел в комнату. Его так и распирало от любопытства.

Он сразу же увидел, как уютно в домике Карлссона. Кроме диванчика, здесь стояли верстак, служивший, вероятно, Карлссону столом, шкаф и несколько стульев. Еще был очаг с железной решеткой. Видно, здесь Карлссон готовил себе еду.

Но паровых машин в комнате что-то не было видно. Малыш огляделся по сторонам и наконец спросил:

— А где твои паровые машины?

— Хм… Мои паровые машины… взорвались все до одной. Не иначе как предохранительные клапаны были не в порядке! Но это пустяки, дело житейское, горевать об этом не стоит.

Малыш снова оглядел комнату.

— А где же твои картины с петухами? Они что, тоже взорвались? — ехидно спросил Малыш, рассердившись на Карлссона.

— Вовсе нет. А что же это тогда, по-твоему? — спросил тот, показав на картонку, прибитую гвоздем рядом со шкафом.

В углу картонки и в самом деле был нарисован петух, маленький красный петушок. Больше на картонке никаких рисунков не было.

— Эта картина называется «Ужасно одинокий петух», — заявил Карлссон.

Малыш взглянул на петушка. Неужели тысячи картин с петухами превратились в домике Карлссона в одного замухрышку петушка?

— Очень одинокий петух, нарисованный лучшим в мире рисовальщиком петухов, — с дрожью в голосе сказал Карлссон. — Ах какая красивая и печальная эта картина! Но сейчас мне плакать никак нельзя, а то поднимется температура.

Он откинулся на подушки и приложил руку ко лбу.

— Ты собирался заменить мне маму, так давай, начинай!

Малыш не знал толком, с чего начать.

— У тебя есть какие-нибудь лекарства? — спросил он нерешительно.

— Да, есть, но принимать мне ни одно из них неохота… А у тебя есть монетка в пять эре?

Малыш нашарил в кармане пятиэровую монету.

— Дай мне, — велел Карлссон.

Малыш протянул ему денежку. Карлссон крепко зажал ее в руке. Вид у него был хитрый и довольный.

— Я знаю, какое мне нужно принимать лекарство, — сказал он.

— Ну и какое же? — спросил Малыш.

— Лекарство Карлссона, который живет на крыше, — чмок-чмок-вкуснятина! Возьми половину карамели, половину шоколада и смешай все хорошенько с крошками печенья. Давай-ка сделай его, и я сразу приму. Это здорово помогает при температуре.

— Вряд ли это поможет, — удивился Малыш.

— Давай поспорим на шоколадку, — сказал Карлссон.

— Давай, — ответил Малыш.

Он достал из кармана две плитки шоколада и положил на верстак так, чтобы их было видно, и начал приготовлять лекарство по рецепту Карлссона. Он взял маленькие карамельки, малиновый мармелад, тянучки и смешал все это в чашке. Потом добавил туда кусочки шоколада и сверху посыпал крошки овсяного печенья. Такого лекарства Малыш в жизни не видел, но выглядело оно аппетитно, и ему самому захотелось слегка заболеть, чтобы такое попробовать. Но Карлссон сидел на постели, разинув рот, как птенец, и Малыш поспешил достать ложку.

— Дай мне большую дозу! — велел Карлссон, и Малыш послушался его.

Потом они немного подождали, снизится ли температура.

Через полминуты Карлссон сказал:

— Ты был прав, не помогло. Жар у меня не прошел. Дай мне лучше плитку шоколада.

— Тебе дать плитку шоколада? — удивился Малыш. — Да ведь это я выиграл!

— Ну и что? Мало ли что ты выиграл! Что же, теперь мне нельзя съесть шоколадку? Где же справедливость? А ты просто-напросто гадкий мальчишка, хочешь сам съесть шоколад, а ведь жар-то у меня, а не у тебя.

Малыш неохотно протянул Карлссону плитку шоколада, и тот тут же вонзил в нее зубы. Набив рот, Карлссон сказал:

— Ладно, перестань дуться. В другой раз я выиграю, и тогда ты получишь шоколадку.

Он продолжал усердно жевать, а когда съел последний кусочек, откинулся на подушки и тяжело вздохнул.

— Бедняжки больные! — воскликнул он. — Бедняжка я, бедняжка. Ясное дело, можно попробовать, не станет ли мне лучше от двойной порции чмок-чмок-вкуснятины, да только я в это ни капельки не верю…

— Нет, я думаю, двойная порция поможет. Поспорим?

Малыш был тоже не так прост. Он, конечно, не верил, что Карлссона вылечит «чмок-чмок-вкуснятина», прими он хоть тройную дозу, но ему ужасно хотелось проиграть пари. Потому что у него осталась одна-единственная шоколадка. А если Карлссон проиграет, она достанется Малышу.

— Я не против, давай поспорим. Давай намешай мне двойную порцию! Чего только не съешь, лишь бы полегчало! Остается только пробовать и ждать, помогло ли.

Малыш смешал двойную дозу и скормил ее Карлссону, который с удовольствием разевал рот и жевал вкусную кашицу.

Потом они молча стали ждать. Не прошло и минуты, как Карлссон, сияя от радости, вскочил с постели.

— Вот чудеса! — закричал он. — Меня больше не лихорадит, температура нормальная. Ты опять выиграл. Давай сюда шоколадку!

Малыш со вздохом отдал ему последнюю плитку. Карлссон поглядел на него с упреком:

— Злюкам, как ты, незачем держать пари. Биться об заклад могут лишь такие, как я. Я, например, сияю, как солнышко, даже если проиграю.

В комнате наступила тишина, которую нарушало лишь чавканье Карлссона, уписывающего шоколад за обе щеки. Наконец Карлссон сказал:

— Но раз ты такой жадный мальчишка, давай разделим все остальное по-братски. У тебя еще остались конфеты?

Малыш пошарил в кармане.

— Три штуки, — ответил он и достал две тянучки и одну малиновую мармеладку.

— Три штуки, — сказал Карлссон, — разделить нельзя, это знает даже младенец.

Он взял из протянутой руки Малыша мармеладку и быстро проглотил ее.

— Вот теперь можно разделить.

Он посмотрел на две конфетки голодными глазами. Одна из них была чуть больше другой.