Александр Житинский - Старичок с Большой Пушкарской
– Нет, Софью Романовну мы вам так не отдадим! Я за нее отвечаю в отряде милосердия.
– И я! – пискнула Кроша.
– Ладно, – хмуро сказал чертик, – проведем тест. Только потом сами на себя пеняйте! Итак, если желаете определиться сразу, ответьте на один вопрос…
– Какой? – простонало привидение.
– Как вы сами считаете, чего достойны – ада или рая? – хитро улыбнулся ангелок.
– Конечно, рая! – уверенно заявило привидение. – Я в жизни мухи не обидела! Посещала собрания, всегда голосовала «за». Я блокаду, между прочим, пережила! Почище ада будет… Всегда правду говорила! Платила членские взносы!..
Ангелок поскучнел лицом, развернулся в воздухе и медленно полетел к двери:
– Здесь мне делать нечего, – на лету пожал он крылышками.
– Наш кадр, – кивнул чертик.
Привидение проводило ангела глазами, по щекам его покатились слезы. Оно вздохнуло и тихо сказало:
– А если честно, дети мои, то – дрянь я! Всю жизнь только для себя и жила… Хорошего человека, что сватался ко мне, обидела… Соседей все уму-разуму учила, надоела им до чертиков…
Чертик встрепенулся, выглянул на лестничную площадку и свистнул. Через секунду ангелок впорхнул обратно в квартиру.
– Интересно говорит, – кивнул на привидение чертик. – По-моему, это все же ваш кадр.
– Простите меня, дети мои! – воскликнуло привидение.
– Ну, это другое дело! – удовлетворенно проговорил ангел и скомандовал: – Вперед!
И привидение Софья Романовна оторвалось от пола.
Ангел взял его за руку, и они вместе вылетели из квартиры. Чертик побежал низом, на всякий случай не теряя их из виду: непростая попалась старушка!
Стоит ли удивляться, что мама тут же полезла в аптечку за валерианкой, а Санька поспешила выпроводить друзей и остаток вечера посвятила укреплению материалистического сознания мамы.
– Да… но как же… привидение… – бормотала мама, оглушенная валерианкой.
– Все по науке, астрал. Мне Захар объяснил, – говорила Санька.
Несколько дней после этого события у Саньки шла скрытая борьба с мамой. Они старались перехитрить друг друга. Имя Альшоля не произносилось, о нем как бы забыли, но Санька, в сущности, изобретала способы вызволить его из беды, а мама старалась отвлечь ее от этого занятия.
Мама уже поняла, что силой ничего не добьешься, поэтому она отложила поездку на дачу, в результате чего через день примчался обеспокоенный дедушка, и в доме наступил бедлам.
– Это все старуха, это самое! – перекрикивал дедушка телевизор.
– Не старуха, а старик, – шептала мама.
«Это все вы с вашим ментом!» – мстительно думала Санька.
Дедушка обругал всех и уехал. Мама принялась тянуть Саньку в Солнечное, говоря, что лето уходит, а они еще не купались.
Санька неожиданно покорилась. Перед отъездом она успела поручить Захару узнать, на какую стройку возят Альшоля. А на обратном пути из окна трамвая Санька увидела афишу, на которой бросались в глаза крупные буквы: «МЯВУШ».
– Мама, смотри! – Санька дернула маму за рукав.
Мама повернула голову, увидела, и губы ее плотно сомкнулись. Мама ничего не сказала. А папа позвонил на следующее утро. К счастью, мамы дома не было.
– Здравствуй, моя хорошая, – сказал папин голос. – Я в Ленинграде наконец.
– Я знаю. Вчера видела афишу, – чужим голосом сказала Санька.
– Правда? – обрадовался папа. – Я хочу тебя видеть, очень соскучился.
– Приходи к нам!
– Видишь ли… – замялся папа. – Давай лучше где-нибудь…
– Что вы с мамой, как дети! Ей-богу! – рассердилась Санька.
– Саша, вот вырастешь… – начал папа, но Санька его перебила:
– Я уже выросла.
Они назначили встречу на Каменном острове, на трамвайной остановке. Санька написала маме записку, что скоро придет, и уже открывала дверь, как вдруг позвонил Захар. Он сообщил трагическом голосом то, что ему удалось узнать: Альшоль заболел, лежит в тюремной больнице.
– Через три дня его отправят в Воронеж, – закончил Захар.
– А вот фиг им! – воскликнула Санька.
– Как же ты…
– Увидишь! – крикнула она, не зная еще, каким способом освободит Альшоля, но всем сердцем чувствуя, что по-иному быть не может.
Санька вышла из трамвая на Каменном острове и сразу увидела папу.
Он был в клетчатой рубашке с закатанными рукавами, в руках держал букетик цветов. Санька не видела папу три года – он поседел и немного располнел, точнее – он как-то оплыл, будто огарок свечи.
Папа засеменил к ней, пытаясь улыбаться, но улыбка выходила странная, похожая на плач. Санька быстрее, чтобы не видеть этого, ткнулась в папино плечо, а он обнял ее и целовал в голову, приговаривая:
– Вот ты какая стала! Совсем взрослая… Господи, как я рад…
Затем папа отступил на шаг и церемонно вручил Саньке букетик. Она смутилась, не зная, куда его деть.
– Ну что ты молчишь… Скажи что-нибудь! Ты меня не узнала?
– Узнала, – выдавила из себя Санька.
– Вот и прекрасно! Пойдем! – бодро воскликнул папа, и они отправились в глубь Каменного острова, по аллеям.
Папа говорил и говорил, смешно размахивая руками – настоящий клоун! – а Санька слушала его и удивлялась. Живой папа! Можно потрогать. Где же он был так долго?
– Что с тобой? – вдруг спросил папа, останавливаясь.
– А что? – спросила Санька.
– У тебя что-то не в порядке… Я же вижу.
– Все у меня в порядке, – нехотя ответила Санька.
– Что случилось? У тебя взгляд отсутствующий…
– Долго рассказывать, – сказала она.
– Ничего, время у нас есть, – папа потянул ее на скамейку, провел вдруг пустой ладонью по воздуху, и в его руке оказалась конфета. – Фокус-покус! – сказал папа.
Санька улыбнулась и развернула конфету.
Она не знала, с чего начать. Да и стоит ли рассказывать? Вдруг он тоже испугается, не так поймет…
– В общем, пропал один человек, – сказала Санька, и голос ее дрогнул.
Папа взглянул на нее внимательно и вдруг обнял, прижимая к себе.
– Девочка моя, ты влюбилась… Боже мой! Какое счастье!.. Вас разлучили? – строго спросил он.
– Угу, – кивнула она, жуя конфету.
– Так! Чем я могу помочь?
– Ничем.
– Так не бывает. Рассказывай!
И Санька принялась рассказывать. Сначала нехотя, со скрипом, не сразу подбирая слова, но потом разволновалась, стала размахивать руками, пока не дошла до последних событий: явки Альшоля в милицию и приговора суда.
– Сейчас он в тюрьме. В больнице. Через три дня его увезут в дом престарелых.
Папа вытащил сигарету, закурил.
– Ты мне не веришь? – спросила Санька.
– Как же я могу не верить? Глупая… Я думаю, как его оттуда извлечь, твоего Альшоля.
– Я уже думала… Вооруженное нападение на тюрьму отпадает. Оружия нет, да и некому. Подкоп – долго, а то бы я копала… Выкупить нельзя… Я хотела организовать побег со стройки, но там он уже не бывает…
– Так-так-так… – размышлял папа, пуская дым. – А трётль?
– Что трётль?
– К трётлю ты обращалась?
– Скрытники обращались. Но он же в обратном мире, папа! Как ты не понимаешь!
– Ничего это не значит. Ведь Альшоль научил скрытников проникать в прямой мир! Ты же сама говорила – этот, на митинге…
– Так то Альшоль… – вздохнула Санька.
– Где он, трётль? – спросил папа, поднимаясь со скамейки.
– Здесь недалеко.
Пока шли к Карповке, папа инструктировал Саньку:
– Просить должна ты. Только у тебя есть шанс. Не может быть, чтобы он не услышал!
Они пришли к монастырю, который возвышался над Карповкой массивной неподвижной громадой. В скверике, где они остановились, было полно мам и бабушек, гуляющих с детьми.
– Саша, давай, – шепнул папа.
– Трётль, ты меня слышишь? – пискнула Санька.
– Громче! – потребовал папа.
Санька оглянулась на мам и бабушек – крыша бы у них не поехала! Потом – была не была! – сложила ладони рупором, приставила ко рту и закричала что есть силы:
– Дорогой трётль! Это я, Санька! У меня пропал Альшоль! Я не могу без него жить! Помоги освободить его! Пожалуйста! Я тебя очень прошу!
– Мы тебя очень просим, трётль! – закричал папа. – Что тебе стоит?!
Мам и бабушек вместе с детьми будто ветром из сквера выдуло. Только монастырь не шевельнулся, не отозвался. Санька бессильно опустила руки.
– Я же люблю его, трётль… – прошептала она.
И тут они с папой почувствовали, как дрожит под ногами земля от могучего топота.
Они оглянулись. Со стороны Песочной набережной, прямо по трамвайным путям, приближалось к ним что-то огромное, мохнатое и решительное. Оно шло на двух ногах, громко сопя и подныривая под тросы растяжек трамвайных проводов. От него шарахались в стороны прохожие и автомобили.
– Трётль… – прошептала Санька.
Действительно это был трётль – не такой огромный, как монастырь, но вполне внушительный. Он подошел к скверику и изрек сверху басом:
– Кто меня звал?
– Мы, – сказала Санька. – Нужно освободить Альшоля.
