Джек Вэнс - Синий мир. (Сборник)
Группа уже сделала комплексную оценку своих членов, навесила ярлыки. Кульпеппер: насмешливый, утонченный, легкий в делах. Линч: обидчивый, рассудительный, горячий. Фон Глюк: артистический темперамент, изящный в работе и чувствах. Острандер: чопорный, жеманный, чистюля. Саттон: угрюмый, подозрительный, азартный. Верона: в каждой бочке затычка, грубый шутник, но настойчивый и надежный.
Вокруг корпуса плавал блестящий обруч, и теперь грузовик привез парус, гигантский рулон темной сияющей ткани. Его распаковали и начали разворачивать, и разворачивали еще долго, прежде чем он стал прочной, сверкающей пленкой, легкой, как осенний листок. Развернутый на всю свою ширину, он представлял собой мерцающий диск, уже надувающийся под светом солнца. Кадеты прикрепили пленку к обручу, растянули туго, как барабанную кожу, закрепили все на местах. Теперь парус следовало осторожно удерживать ребром к солнцу, иначе под давлением около сотни фунтов он быстро унесся бы прочь.
Железные нити обшивки протянулись от каймы к кольцу в задней части параболического отражателя, и вот парус был готов к движению.
Грузовик доставил последний груз: воду, продукты, запасные части, новые кассеты для проектора микрофильмов, почту. Генри Белт скомандовал:
— Поднять парус.
Нужно было, пока корпус двигался вокруг Земли прочь от солнца, поворачивать парус на захват солнечного света, а когда корабль двигался в другую сторону на освещенном солнцем участке орбиты, устанавливать его параллельно солнечным лучам, короче — создать орбитальную скорость, благодаря которой были бы разорваны узы земного притяжения, и послать «Парусник-25» к Марсу.
За это время кадеты проверили каждый элемент снаряжения на борту. Возле некоторых приборов они не могли удержать гримасы отвращения и стыда: Двадцать пятый был старым кораблем с антикварным оборудованием. Генри Белт, казалось, наслаждался их ворчанием.
— Это учебный поход, а не увеселительный круиз. Если вы хотите, чтобы вам утирали носы, нужно было выбирать должности на земле. И еще, мне не симпатичны критики. Если вам нужен образец, с кого бы сделать жизнь, можете посмотреть на меня.
Угрюмый, замкнутый Саттон, обычно самый скромный и лаконичный, неблагоразумно рискнул сострить.
— Если мы будем творить себя по вашему образу и подобию, сэр, придется не одну комнату заполнить виски.
На свет выползла красная книжка.
— Сверхординарная наглость, мистер Саттон. Как вы могли так легко поддаться злорадству?
Саттон разрумянился, его глаза блестели, он открыл рот, желая что-то сказать, но передумал и решительно его закрыл. Генри Белт, выждав приличное время, повернул к выходу.
— Вы, джентльмены, почувствуете, что я неукоснительно повинуюсь моим собственным правилам поведения. Я точен как часы. Нет лучшего, более гениального корабельщика, чем Генри Белт. Нет человека справедливее среди живых. Мистер Кульпеппер, вы желаете сделать замечание?
— Ничего существенного, сэр.
Генри Белт вошел в рубку, грозно сверкая глазами на парус.
— Кто на вахте?
— Саттон и Острандер, сэр.
— Джентльмены, вы вообще смотрели на парус? Он шатается вокруг да около и собирается показать солнцу спину. В следующие десять минут мы запутаемся в сотне миль крепежной проволоки.
Саттон и Острандер кинулись спасать ситуацию. Генри Белт презрительно качал головой.
— Вот что именно означают слова «небрежность» и «невнимательность». Вы оба допустили серьезную ошибку. Бедный корабль. Парус должен всегда быть в такой позиции, чтобы крепежная проволока была натянута.
— Мы считаем, что что-то не то с датчиком, сэр, — сказал Саттон. — Мы бы заметили, если бы парус отклонился.
— Сожалею, но я должен обременить вас добавочным пунктом за сделанное извинение, мистер Саттон. Это ваша обязанность: убедиться, что все контролирующие устройства все время функционируют нормально. Техника никогда не должна подменять бдительность.
Острандер возился с приборной панелью.
— Кто-то повернул переключатель, сэр. Я считаю это не извинением, а за объяснением.
— Степень благородства часто сложно определить, мистер Острандер. Пожалуйста, удержите в памяти мои замечания насчет бдительности.
— Да, сэр, но кто повернул ключ?
— Вы оба с мистером Саттоном теоретически находитесь на трудовой вахте на случай любых подобных случайностей или происшествий. Вы не обследовали панель?
— Нет, сэр.
— В таком случае, я могу обвинить вас еще раз в невнимательности и небрежности.
Острандер послал Генри Белту долгий нерешительный косой взгляд.
— Единственная персона, которую я припоминаю крутящейся возле консоли, — это вы, сэр. Но я уверен, вы не могли бы сделать такую вещь.
Генри Белт печально покачал головой.
— В космосе вы никогда не должны полагаться на чье-либо разумное поведение. Не далее как вчера мистер Саттон безвинно инкриминировал мне аномальную жажду виски. Считаете, это был случай? Подумайте, в качестве примера настоящей иронии, что я на самом деле напился виски, что я был совершенно пьян?
— Я огорчусь, сэр, если что-то подобное возможно.
Генри Белт снова покачал головой.
— Это тип замечания, мистер Острандер, который я ассоциирую с мистером Кульпеппером. Лучшим ответом было бы «В будущем я постараюсь быть готовым к любым постижимым случайностям». Мистер Саттон, вы произвели свистящий звук между зубами?
— Я выдохнул, сэр.
— Пожалуйста, выдыхайте с меньшей горячностью.
Генри Белт повернулся и побрел к камере хранения, обследуя чемоданы и хмурясь на грязные пятна на полированном металле. Острандер пробормотал что-то Саттону, оба четко видели Генри Белта, как он ходил, то и дело наклоняясь и что-то рассматривая. Вдруг Генри Белт обернулся к ним.
— Вы выказываете слишком пристальный интерес к моим передвижениям, джентльмены.
— Мы должны наблюдать за любыми неприятными случайностями, сэр.
— Очень хорошо, мистер Острандер. Зарубите это себе на носу. В космосе нет ничего неважного. Я лично поручусь вам за это.
4
Генри Белт послал все наличные силы счищать оставшуюся краску с поверхности параболического отражателя. Когда это было сделано, рассеянные солнечные лучи сфокусировали на батарею фотоэлектрических ячеек. Полученная таким образом энергия использовалась для дальнейшего ускорения корабля управляемыми струями плазмы, сдвигая его дальше на внешнюю орбиту. И наконец, однажды, в момент, вычисленный компьютером, корабль оторвался от Земли и поплыл по касательной в пространство, выдерживая угол, необходимый для достижения орбиты Марса. Они быстро набрали ускорение в 1/100g. Земля съежилась за кормой. Одинокий корабль затерялся в космосе. Веселость кадетов исчезла, уступив место чуть ли не похоронной торжественности. Уменьшающийся и отступающий лик Земли являл собой страшный символ, эквивалентный вечной потере, акту самоубийства. Более впечатлительные кадеты — Саттон, фон Глюк, Острандер — не могли взглянуть назад без слез на глазах. Даже Кульпеппер испытывал благоговейный страх под воздействием такого зрелища. Скорбное мертвое солнце не оставляло равнодушным, круглая жемчужина Земли крутилась на черном бархате среди мириадов сверкающих бриллиантов звезд. Путь прочь от Земли, прочь от солнца оказывал возвышенное воздействие особого плана. Во-первых, кадеты стали смутно осознавать, что Генри Белт говорил правду о странных видениях. Здесь была смерть, здесь был покой, уединение, звездный блеск, величественная красота которого обещала не забвение, но вечность... Ближайшие созвездия, звезды с их полными гордости именами, представлялись подобиями героев: Орион, Фомальгаут, Садал, Сууд, Канопус.
Саттон не мог выдержать взгляда в небо.
— Это не то чтобы страх, — говорил он фон Глюку. — Или да, возможно, это страх. Он высасывает меня... Но думаю, в конце концов я привыкну...
— Я не настолько уверен, — сказал фон Глюк. — Я не удивился бы, если бы пространство стало психологической необходимостью — так что сколько бы ты ни пробыл потом на Земле, ты бы всегда возвращался обратно.
Жизнь постепенно входила в обычную колею. Генри Белт вскоре уже стал казаться не человеком, но непредсказуемым явлением природы, вроде шторма или северного сияния. Он не имел фаворитов, но не забывал обид. За исключением личных кают, ни одно место на корабле не оставалось без его внимания. Всегда он благоухал виски, что давало пищу для тайных дискуссий: каким способом он сумел пронести на борт так много виски. Но как бы он ни благоухал и как бы ни держался на ногах, глаза его оставались ясными и твердыми, голос чистым и благозвучным, а речь отчетливой.
