Яник Городецкий - Треугольник
Тут мальчишка в зеркале покрутил пальцем у виска. Я нахмурился, но уже не испугался так, как раньше. Взял и покрутил тоже. Отражение ухмыльнулось и снова стало моим отражением, целиком и полностью соответствующим действительности. Меня оно даже и не удивило почти в этот раз. Я только поспешил покинуть парикмахерскую, пока извращенная фантазия моего отражения не придумала чего-нибудь новенького.
А с другой стороны, может, это — какая-то загадка, которую и надо разгадать? И тогда я, может, снова стану живым?
В яблочко, Кот. Только результат будет не совсем такой, но, в общем, суть ты уловил наконец.
Что? Опять ты? Ты, который я? Чего ты ко мне лезешь? Я уж надеялся, что я не сумасшедший, а ты опять!
Ты не сумасшедший, Март. Ты просто дохлый. Не пугай меня, ведь если ты сумасшедший, то и я, получается, тоже. Я и ты — одно и то же.
Слушай, ты, прекращай. Я — это я. Я такой один. И не надо сейчас говорить, что ты — это тоже я. Если бы это было так, ты бы был моим внутренним голосом, а ты ведешь себя так, как мое отражение в зеркале!
Теплее, Март. Очень тепло.
Слушай, ты вообще обнаглел! Я с тобой не играю в "горячо-холодно"! Убирайся к черту!
Ну как хочешь. Сам поймешь потом.
Пойму, пойму непременно! Давай иди отсюда!
Я помотал головой. Да, похоже, она начала сдавать. Бедная моя голова.
А все-таки… Значит, мои мысли водят в голове хороводы. Сами, без моего участия. Это, конечно, плохо. С одной стороны. А с другой — на худой конец, с ними теперь можно разговаривать, так же, как и с человеком.
И зеркало. Оно тоже откалывает штучки в том же духе. Мои мысли и отражение решили свести меня с ума, не иначе. Тактика и поведение у них похожи.
Я присел на скамейку отдохнуть. Кто-то забыл газету, "Комсомольскую правду", там же. Я дотянулся до газеты и раскрыл ее посередине. Статья была про теракты в самолетах. Я просмотрел фотографии, мрачные, дикие какие-то, с фигурами боевиков в черных масках и камуфляже… Просмотрел и торопливо перелистнул страницу. Я не хотел знать об этом. Какая мне уже теперь разница?
На следующей странице были разные прикольные истории про наших артистов. Читать их я тоже не собирался — не то настроение было.
А интересно. Сначала теракты в самолетах, а потом разные приколы, попахивающие желтизной. Все правильно — не только же про озверелых людей читать. Все рассчитано на массового читателя. А зачем его расстраивать? Все продумано — переверните страницу и наслаждайтесь жизнью с гражданином Киркоровым, у которого на очередном концерте вырубили фанеру. И забудьте про тех несчастных, чьи жизни унесли дикие фанатики в самолете. А на последней страничке наверняка есть кроссворд, после интервью с каким-нибудь пострадавшим в испытаниях новой атомной бомбы. А что? Нормально… А главное — привычно…
Я со злостью тряхнул газету, так, чтобы она открылась на развороте. Сейчас прочитаю о том, как кого-нибудь изнасиловали, ограбили, убили…
Но нет. Ничего такого не было.
Я просто обалдел. Со страницы на меня смотрело мое лицо. Худое, вытянутое, хмурое. Я уткнулся в газету и стал читать.
Короче, статья была про меня. Про то, как я погиб: чтоб другим неповадно было прыгать под колеса. Клевета, никуда я не прыгал. Я, между прочим, думал о разных уродах, вроде Герасимова. Наверное, из таких вот ненормальных и вырастают террористы. Или просто те жестокие люди (или как сказать? Недочеловеки?), которые взрывают, убивают, калечат… Чем они лучше террористов?
Так что, выходит, я думал о главных героях большинства статей и выпусков новостей, думал и сам не заметил, как выскочил на дорогу. В моей смерти прошу винить всех этих психов. И не только в моей…
Но, вообще-то, статья была хорошая. Нисколько не обидная. Там даже написали, что я добрый, хороший мальчик (и с чего взяли? А судя по фотке, этого не скажешь. Интересно, где они ее откопали? В каком личном деле?), что это большая потеря (интересно, для кого? Может, для государства?) и что-то еще такое жалостливое. А еще написали про школу. Как я и ожидал, ничего хорошего. И про шофера, там даже была его фотка с двумя детьми. Оба маленькие, светлые и веснушчатые. Я вспомнил брата и сестру в парикмахерской. Это, конечно, были не они, но какая разница? Теперь выходит, эти ребята могут на несколько лет попрощаться с отцом. А все из-за меня! Написано было, что ему грозит срок, довольно большой. Я прочитал статью еще раз и закрыл газету. Все равно я ничего не могу сделать. О, надо же — на первой странице обложки тоже моя ряха и фото школы. Я вспомнил, как удивлялся, что у школы стоят камеры, когда забегал туда недавно. Значит, вот зачем приходили те психи! Вот зачем фоткали школу!
Надо же. Так быстро узнали, на следующий день. Странно.
Как же это неправильно, с шофером! И как ему помочь теперь?
Я вздохнул и посмотрел на обложку. Интересно, в тот момент, как фотографировали, я уже стоял у дверей или еще не успел подбежать? По идее, если успел, то должны были запечатлеть и меня. Но меня, конечно, не видно. Было бы смешно — статья про дохлого Кота, как ни в чем не бывало стоящего у школьных дверей.
И тут случилось такое, после чего истории с зеркалом и отражением были наивной шалостью. У школьных дверей стала проявляться фигурка подростка, собирающегося забежать внутрь. Я вглядывался в его лицо и понимал, что это, конечно, я. Значит, все-таки я успел подойти к школе в тот момент, когда делали это фото.
Я на фотке вел себя странно. Сначала я просто проявился, потом застыл. Я-то думал, что все, на этом чудеса закончились, и так довольно. Но нет.
Март с фотографии, нахмурившись, посмотрел на меня настоящего. Потом подошел на самый конец крыльца, ближе ко мне, сказал: "Ну, наконец, дошло!" и шагнул за край снимка. Не успел я и моргнуть, передо мной стоял он, в натуральную величину, с меня ростом, моя точная копия. Он нахально улыбался и, кажется, ждал, когда я начну говорить.
А у меня язык онемел. Я и "мамочка!" не мог сказать, не то что что-то там связное. Мальчишка, похоже, понял меня и пожалел.
— Ну, привет, — сказал он. Я кивнул. Потом закивал энергичнее, для убедительности. Говорить я пока еще не мог.
— Узнаешь? — хмыкнул он. Я хотел снова кивнуть, но почему-то не решился.
— Ты со мной разговаривал, — сказал мальчик. — Мысленно. Ты еще послал меня к черту.
— Я? — не понял я. Наконец-то ко мне вернулась способность говорить.
— Ты, кто же еще? А еще обзывал внутренним голосом. Ну что, понял?
Честно говоря, не очень.
— Кажется, не понял. Нет, ну какой же ты тугой, Март, хотя мы с тобой, вроде бы, одно и то же. Я — это ты, понял теперь? И в зеркале я был! Я тебе знаки делал, чтобы ты со мной заговорил, а ты вон каким пугливым оказался… Между прочим, себя же и испугался.
— Ну и чего тебе надо? — не слишком любезно спросил я. Я, признаться, начал злиться на этого нахального парня-самозванца. Сначала пугал меня до одури, а теперь еще и издевается.
— Ну ты даешь, Кот! Это тебе надо. Тебя родители вежливости не учили? Неужели и я такой же? Какой кошмар, — излишне театрально произнес мой двойник. Но, заметив мой недружелюбный настрой, предпочел заткнуться.
— Слушай, — сказал я ему. — Не паясничай. Я этого не люблю.
— Я знаю, — ответил мальчик. — Я тоже. Ладно, Март. Слушай, только не психуй. Я — это действительно ты. В некоторой степени. Я думал, ты раньше задумаешься, что ты не один. Что кто-то должен тебе помочь. Часы ты, конечно, зря переставлял. Ты уже умер, и тут ничего не поделаешь. Зато помнишь, ты думал, что тебе никто не поможет и не объяснит, что случилось? Я помогу.
Я, сгорбившись, сидел на скамейке. Я плохо понимал, о чем речь.
— Не хочешь пройтись? — предложил мальчик. Я пожал плечами и встал. Он снова заговорил:
— Ты умер в пятницу. Тогда, на дороге, помнишь, ты думал, что не может быть, что один ты лежишь под колесами, а другой ты смотришь на эту картину?
— Ну, — сказал я. Правда, что-то такое было.
— Так вот. Ты сейчас — это тот ты, который смотрел со стороны. А я — тот ты, который тогда лежал под колесами. Мы разные, но по сути, мы — одно и то же.
— Не понял, — покачал головой я. — Как это? Допустим, я — это и вправду тот я, который смотрел. Но ты не можешь быть тем мной, который лежал под колесами! Ты же умер, ведь так? И тебя увезли в больницу… или куда там еще… Так?
Я постеснялся сказать "в морг". Все-таки передо мной стоял мальчишка, если и не живой, но и не дохлый тоже.
Парень кивнул.
— Так. И ты тоже преставился. Ты, главное, слушай. Я понимаю, что это трудно, но так случилось. Так что теперь старайся понять. Я лежал тогда под колесами. Я — тело. Сейчас я уже только воспоминание. Так что меня фактически нет, я не могу почти ничего. Но я могу помочь тебе. А ты — душа. Понимаешь? Хоть немного?
— Немного, — ответил я.
— Хорошо. Так вот. Ты умер по ошибке. Случайно ведь вышло. Ты не должен был умереть, но ты вдруг выскочил прямо под колеса. Поэтому ты теперь и ходишь, кочуешь здесь. Понимаешь… Ты умер по ошибке, а ошибки — они поправимы. Не все, но некоторые.
