Владислав Крапивин - Синий краб
— Понял… — сказал Виталька.
Папа вдруг усмехнулся:
— Ну и недогадливый я. Конечно, ведь темно уже. Ладно, раз боишься, я схожу.
Виталька секунду назад сам хотел сказать, что ему страшно. Ну и что? Он ещё не взрослый. Это большие не боятся ночных дорог. Но тут словно язык его потянули не в ту строну. И Виталька пробормотал:
— Конечно, темно… У меня ноги голые, а там разные сучки да колючки.
— Ну, понятно, — рассмеялся папа. — А я думал, тесноты испугался мой морячок. Надевай тогда эти скороходы. В них никакие колючки до тебя не доберутся.
Он сел на траву и принялся стягивать тяжелый кирзовый сапог. Виталька сразу представил, как трудно шагать в большущих «скороходах» среди темного кустарника. А если о н о засветит в черных листьях свои глаза и вытянет мохнатую руку? Разве убежишь в таких сапожищах?
— Я в них утону, — уныло сказал Виталька. — Лучше уж так… Ну, я пошел.
И Виталька шагнул на тропинку.
Вверху было темно-синее небо и неяркие звезды. А кругом обступила темнота. В ней жили черные лохматые кусты-звери. Они угрожающе шептались. Подбирались вплотную. Хватали ветками за плечи, цеплялись за ноги. Большие листья, как чьи-то холодные ладони касались лица…
Виталька шел медленно. Он не смотрел по сторонам и считал шаги. Он боялся идти быстрее, чтобы не нарушить покой того страшного, кто мог бы скрываться во мраке.
— Ведь нет же никого, — еле слышно шептал он. — Нет никого кругом. Кого бояться? Сто семнадцать… Сто двадцать… Сто двадцать три…
Но страх не проходил. Виталька чувствовал, что всё в нем напряглось. Будто сотни струнок натянули до отказа. Только сердце то свободно бухало, словно болталось в железной бочке, то настороженно замирало. Если бы сейчас громко хрустнула ветка, или кто-нибудь вышел на тропинку, Виталька рванулся бы, куда глаза глядят, не думая и ничего не помня от страха.
После двухсот семидесяти шагов он миновал полянку. Здесь было посветлей, но от этого ещё страшнее стало снова углубляться в кустарник.
На триста двадцать седьмом шагу Виталька заметил среди веток слабый огонек.
Больше он шагов не считал. Он пролетел оставшийся путь сквозь хлещущие кусты за несколько секунд. И выскочил на берег.
Володя и Борис Иванович сидели у костра. Они разом уставились на растрепанного мальчишку. Борис Иванович охнул и покачал головой:
— Силён! Я думал, кабан через чащу прет.
— Разве они здесь есть? — дрогнувшим голосом спросил Виталька.
— Ну что ты, — сказал Володя. — Никого здесь нет. Тебе котелок? Сейчас…
Обратная дорога не так пугала Витальку. Он даже забарабанил один раз по котелку в такт словам, которые вспомнились назло страху:
Мы большую лодку выстроим…
Чёрные кусты решили, наверно, отомстить мальчишке за дерзость. Когда Виталька перешел знакомую полянку, он осмелел так, что решил оглядеться. И тут его будто ударило током!
Низко у земли из кустов смотрели два тусклых белесых глаза.
В первую секунду Виталька не мог двинуться. А потом почувствовал, что если побежит, о н о обязательно помчится следом.
Боком Виталька начал отступать к кустам. Глаза не двигались. Не шевелились, не моргали, но и не гасли.
Виталька остановился. Что его держало, он и сам не понял. В голове прыгали коротенькие испуганные мысли. И сквозь страх всё равно пробивалась песенка о быстрой лодке. Пробивалась сама по себе, как ручеек сквозь холодный снег. Ведь бывает, что какие-то слова или мотив привяжутся и вертятся в голове в самые неподходящие минуты.
Но вдруг где-то далеко крикнул пароход, а потом Виталька услышал, что кругом очень тихо. Только сердце громко ударялось о рёбра, да песенка звенела настойчиво и внятно. Хорошая песенка про моря, паруса и флаги.
А кусты перестали шептаться. Наверное, ждали, что же будет. И они дождались удивительного. Мальчишка негромко крикнул и бросил котелком в страшные глаза. Бросил и не побежал. Глаза шевельнулись и замерли.
— Ладно! — звонко сказал Виталька. — Значит ты не живое! Ты бы убежало!
И он пошел через поляну. Сердце беспорядочно колотилось, но он дошел до другого края кустов. И за два шага Виталька увидел, что никаких глаз нет. На высоких стеблях цвели две большие ромашки.
Виталька нашел котелок. Ромашки срывать он не стал. Сначала хотел сорвать, а потом не тронул. Он отдохнул немного, присев рядом с ними. Над головой спокойно шептались о своих делах листья…
Через десять минут котелок висел над огнем. В нем закипал густой коричневый чай.
Виталька сидел у костра. Он завернулся в плащ и прижался щекой к отцовскому плечу. Плясало пламя. Оранжевые блики долетали до черных кустов. За костром был виден темный берег и светлая река. Вода отражала небо с медной полоской зари у самого горизонта. Ближе к зениту небо казалось совсем темным, ночным, а за рекой оно еще было вечерним. И там, где вечер смешивался с ночью, висел узкий месяц, а недалеко от него — белая переливчатая звезда.
— Как она называется? — спросил Виталька. — Вон та большая звездочка, не знаешь, папа?
— Знаю. Это Венера.
— Я тоже знаю. Нам рассказывали, что там есть моря. Правда?
Отец обхватил Витальку за плечи, прижал покрепче.
— Мало тебе океанов на Земле? Там, на Венере, есть, говорят, и леса. Черные и дремучие.
— Ну и что?.. — сказал Виталька. Он вспомнил тропинку в ночном кустарнике и пожалел, что нет здесь Юльки. Она бы, небось, ни за что не пошла бы там одна. А он пошел. Но Юлька не видела этого. Значит, придется все-таки прыгать с шестом, чтобы доказать ей…
Виталька устроился поудобней и стал ждать, когда закипит чай.
Прыжок Витальку теперь не пугал.
1959 г.
Бабочка
Дул сырой октябрьский ветер. Он бросал на тротуары кленовые листья, похожие на ярких бабочек. Листья сначала празднично желтели на мокром, чёрном асфальте, потом пропитывались влагой и делались блеклыми и скучными. Дождя не было, но серые облака низко нависали над крышами.
Шурик понуро шагал из школы. Нет, плохого ничего с ним не случилось. Но он привык, чтобы каждый день случалось что-то хорошее, а разве может произойти что-нибудь радостное, интересное в такой хмурый день, как сегодня?
И оказалось, что может…
На тротуаре валялся спичечный коробок. Шурик ударил по нему носком ботинка, коробок подлетел и перевернулся вверх наклейкой. Наклейка оказалась оранжевой, с чёрным всадником в широкополой шляпе.
«Красивая,» — подумал Шурик и решил: — «Отдам Глебке, ему пригодится».
Глебка был соседом Шурика. Он учился в пятом классе, а Шурик только во втором, но они были друзьями.
Глебка очень интересный человек. Он собирал без всякого разбора почтовые марки, старинные монеты, спичечные наклейки. В ящике его стола валялись вперемешку цветные камешки, раковинки, открытки и другие занимательные вещи. О каждой монете, о любом камешке Глебка мог рассказать историю. Может быть он их просто придумывал, но Шурик слушал внимательно, хотя и не всегда верил.
Глебка внимательно рассмотрел наклейку и сказал уверенно:
— Мексиканская. Вот гляди, тут написано…
— Ме-хи-со, — с трудом разобрал Шурик мелкие чёрные буковки.
— Эх ты, «мехисо», — рассмеялся Глебка. — Мексика. Это по-испански…
Чтобы выломать верхнюю крышку с наклейкой, Глебка открыл коробок. Вот так штука! В коробке была вата, и в ней лежала похожая на маленькое толстое веретено куколка бабочки. Она была коричневая и твёрдая. Шурик осторожно положил куколку на ладонь и вопросительно взглянул на Глебку.
— А она… тоже мексиканская?
Глебка сморщил лоб и думал с минуту.
— Ага, — мотнул он годовой, — конечно. Раз коробок из Мексики — значит и она… Наверное, какой-то учёный ездил туда охотиться за бабочками и привёз кокон в коробке. А потом потерял.
— Ты, наверно, врёшь, Глеб, — сказал Шурик. — Какой ещё учёный?
— Ну, откуда я знаю. Не хочешь — не верь…
Они решили положить куколку между оконными рамами. Может быть, весной, когда пригреет солнце, появится на свет чудесная бабочка.
— Ты отдашь тогда мне её? Для коллекции? — Попросил Глебка.
Шурик удивился:
— Разве ты собираешь бабочек?
— Нет ещё, но буду…
— Ладно, отдам.
Шурик уронил куколку между рамами у себя в комнате, и она закатилась в самый уголок. Это было неудачно, потому что солнце туда стало заглядывать лишь в конце марта.
Март был беспощаден к снегам. Сугробы у заборов исчезли и кое-где появились уже чёрные полоски земли. Ветер как озорной мальчишка носился в переулках, рассыпая по лужам солнечные блики.
…Целую неделю солнце грело запылившийся кокон, однако он не подавал признаков жизни. У Шурика кончились весенние каникулы, а бабочка всё не появлялась. Глебка заходил каждый день и очень досадовал. Он говорил, что, наверное, апрельское солнце недостаточно горячо, чтобы разбудить тропическую бабочку.
