Татьяна Семенова - Монсегюр. В огне инквизиции
Он со вздохом протянул кошелёк хозяину.
— Так-то оно лучше, — расплылся в улыбке Пьер. — Однако, что ни говори, повадки у тебя как у рутьера. Это точно.
— Разве я похож на рутьера? — Анри, казалось, обиделся.
Пьер, изобразив на лице предельную серьёзность, осмотрел нового знакомого и, поморщившись, нарочито брезгливо произнёс:
— Похож. Взгляни на себя. Одежда в грязи, рукав почти оторван, губа разбита, на лбу ссадина.
— Ну, тогда ты тоже мне под стать, — в глазах Анри плясали весёлые огоньки. — В твоих светлых кудрях полно гнилой травы и сосновых иголок. Будто ночевал, как разбойник, в лесу. И лицо краше, чем у меня: всё в ссадинах и левый глаз заплыл.
Они рассмеялись.
— И какой добропорядочный человек пустит нас в дом обогреться? — развёл руками Пьер.
— Никакой, — подтвердил Анри. — Но попробовать можно.
— Ты знаешь здесь поблизости какое-нибудь селение?
— Да. Я эти места знаю неплохо. За холмами есть деревушка. Недалеко отсюда.
— Тогда пошли. Хотя нет, постой, — сказал Пьер, отвязывая от седла Ворчуна мешок с провизией. — Давай перекусим сначала.
Анри с радостью принял предложение. После хорошего куска жареной курицы, запитого лёгким красным вином, усталость как рукой сняло.
— Вот теперь в путь, — скомандовал Пьер.
Он взял под уздцы коня, и они двинулись вперёд.
Пьер хотел о многом расспросить своего спутника, но не стал бередить его раны. Просто поинтересовался:
— Куда ты теперь?
— Не знаю, — пожал плечами Анри. — У меня нет денег, нет коня. У меня ничего нет.
— А родственники? Друзья?
— К чему доставлять им неприятности? Инквизиторы вездесущи. Не пощадят тех, кто приютил меня. Уверен, они уже разослали своих гонцов по окрестным городам и сёлам.
— Да, Арнальди не оставит это дело безнаказанным, — согласился Пьер. — Наверняка будет искать.
— А ты куда направляешься? — поинтересовался Анри. — Ведь не обратно в Тулузу?
— Нет.
— А что ты делал на кладбище? — полюбопытствовал Анри. — Хотел посмотреть, как Арнальди выкапывает трупы? Весёлое занятие для рыцаря.
И он брезгливо поморщился.
— Просто присоединился к толпе, чтобы стража ворот не приставала с расспросами, зачем выезжаю из Тулузы.
Анри пристально посмотрел на Пьера.
— А тебе есть что скрывать?
Пьер понял, что сказал лишнее. Спутник спутником, но язык надо держать за зубами. Доверять нельзя никому. Тем более что его послали с ответственной миссией в Монсегюр. Надо быть предельно осторожным.
— Скрывать мне нечего, — поспешил ответить Пьер. — Еду в Фуа к дяде. А стражников не люблю. Выспрашивают, вынюхивают…
— Так Фуа в другой стороне. Тебе придётся делать большой крюк.
— Придётся. И благодарить за это я должен тебя. Завёл меня совсем в другую сторону.
Анри примирительно произнёс:
— Не стоит так расстраиваться по пустякам. Может, оно и к лучшему. Будет теперь у тебя спутник. Путь-то неблизкий. А всякой мерзости полно кишит на дороге. Вдвоём-то оно спокойнее.
— Ты тоже хочешь идти в Фуа? — удивился Пьер.
— А мне всё равно куда. Лишь бы подальше от Тулузы. Дома теперь у меня нет, — печально вздохнул Анри.
Пьер понимал своего попутчика. Даже если бы тот покорно подчинился инквизиции, его всё равно привлекли бы к суду и признали виновным. Хотя бы по статье соумышления в ереси, ведь он хоронил еретика.
По двадцать шестому канону Нарбоннского собора 1233 года для осуждения не требовалось даже допроса. Достаточно показания свидетелей, чтобы обвинить. Всякое отпирательство и оправдательные речи самого подсудимого в счёт не принимались и не имели никакого значения.
Пьер на минуту представил, что ждало бы Анри, останься он в Тулузе. Его отца сожгли (пусть даже уже мёртвого), а по закону дети и внуки погибшего на костре еретика лишались всех гражданских прав. Помимо всего прочего, Анри отлучили от церкви (и это сделал сам Арнальди), а значит, ему предстояли нелёгкие испытания.
Во-первых, отлучённый должен носить специальную одежду тёмного цвета, сшитую на манер сутаны. Вид каявшегося был поистине жутковатый, напоминал восточного схимника. На одеяние нашивалось два жёлтых креста,[12] капюшон спускался на лицо, в нём прорезались отверстия для губ и глаз. Всякие украшения из золота, серебра, а также шёлковые уборы воспрещались. Помимо прочего, каявшийся должен был по воскресеньям и праздникам, кроме Богоявления и Вознесения, являться в церковь с пучком розог. Во время чтения Апостола следовал обряд бичевания. Отлучённый снимал одежду и обувь, оставаясь в одном нижнем белье, и, держа в руках крест, предлагал бить себя священнику. Такое же бичевание проходило во время каждой церковной процессии. Вместо свечей каявшийся нёс розги и по окончании крестного хода подходил к священнику для получения ударов. Дома им предписано было неустанно молиться, соблюдать посты. Если в поведении каявшегося что-то не устраивало инквизитора, он мог лишить его всего имущества. Замаливать грехи отлучённых посылали в святые места. Первым делом следовало посетить тулузский кафедральный собор святых Стефана и Сатурнина, затем монастыри и храмы в Сен-Дени, Сито, Клюни и других городах. Всё это сопровождалось публичным бичеванием, бдением, постом, истязаниями и постоянной молитвой. Но, пожалуй, самым страшным наказанием было полное презрение со стороны населения. С таким человеком воспрещалось общаться, разговаривать, посещать его дом. Даже врач не мог прийти к отлучённому больному, иначе его сочли бы соучастником ереси. И такое церковное наказание могло длиться пять лет, а то и десять.
Пьер даже представить не мог Анри в роли каявшегося. Впрочем, и себя тоже. Это было немыслимое испытание, жестокое. По нему, так лучше смерть на костре, чем позор и отречение от мира.
Он сочувственно покачал головой:
— Да, в Тулузу тебе идти опасно. Но не будешь же ты вечно бродить по дорогам, надо найти какое-нибудь пристанище.
— Я думал об этом. Единственный приют для гонимых — Монсегюр. Туда и направлюсь. Только провожу тебя до Фуа. Ты путешествуешь один. В случае опасности можешь рассчитывать на меня. Мой меч к твоим услугам. Я в долгу перед тобой. Надеюсь, по дороге не выдашь меня инквизиторам?
— Только если ты ещё раз не попытаешься отобрать у меня коня, — резонно заметил Пьер.
То, что его спутник собирается в Монсегюр, немного раздосадовало Пьера. Да и вместе идти ему не очень-то хотелось. Если инквизиторы устроят охоту на Анри, ему тоже несдобровать. Конечно, не будь у Пьера важного письма, он бы помог беглецу, не испугался бы и охотников-инквизиторов. В душе он даже желал по-настоящему испытать себя. Но здесь был особый случай, и единственно правильным решением было бы избавиться от попутчика под каким-нибудь благовидным предлогом. Однако и отказать Анри он не мог. Это было бы не по-рыцарски. Анри, разумеется, напрямую не просил о помощи, однако желание идти вместе подразумевало это. Тем более, что парень не имел ни денег, ни коня.
«Ладно, вместе доберёмся до Фуа, а там видно будет», — подумал Пьер.
Анри стал расспрашивать Пьера о его семье. Конечно, он знал его отца, уважаемого в Тулузе вельможу, сражавшегося за освобождение родного города под знамёнами графа Раймонда Тулузского.
За разговором они не заметили, как подошли к селению.
Уже совсем рассвело, и день основательно вступил в свои права.
Анри и Пьер поспешили к ближайшему дому на окраине, так как уже начинал моросить дождь.
Дом выглядел достаточно убого. Не сказать, чтобы развалюха, но бедность сквозила отовсюду. Даже крыша соломенная. Стучали в дверь долго. Наконец им открыли. На пороге стоял мужчина лет сорока.
— Что вам нужно? — неприветливо спросил он.
— Пустите путников обогреться, добрый человек, — как можно добродушнее попросил Анри.
— Мы заплатим за постой, — быстро добавил Пьер.
Мужчина внимательно оглядел двух молодых людей. Хотя вид их и не вызывал особого доверия: разорванная одежда, лица в ссадинах — но сразу было понятно, что они не бродяги и не разбойники. Черноволосый парень хоть и был взлохмачен и перепачкан грязью, однако аккуратно подстриженные усы и золотая застёжка на сюрко говорили о благородном происхождении. А белокурого сразу выдавали глаза: слишком ясные, чтобы их хозяин мог быть запятнан убийством.
— Ну проходите, — мужчина посторонился, пропуская незваных гостей.
Пьер задержался в дверях и, немного смутившись, добавил:
— Коня нашего на постой возьмёте? Попоить бы его и овса дать. Мы его оставили у ограды.
— Воды дать могу, а овса… Мы бедные люди. Даже лошади не имеем. Откуда овёс?
Пьер потянулся к кошельку и вытащил два солида: [13]
