Дэвид Алмонд - Глина
— Это ты потому, что сам обладаешь особой силой? — спрашивает.
— Я? Очумела?
Мы замолчали. То, что пофыркивало, отодвинулось подальше. Собака, подумал я. Или еж. Мария тоже услышала. Посмотрела на меня.
— Еж, — говорю.
Она кивнула.
В белесой воде сотнями роились головастики. У многих уже отвалился хвост и росли ноги. Мария поболтала палочкой в воде, рассмеялась, когда головастики закружились, замелькали вокруг.
— А там дохлые собаки валяются, — говорит.
— Я тоже слышал. И дохлые кошки.
— И мешки с котятами и щенками.
— А головастики ими и питаются.
— И рыбы тоже. И жуки.
— Мертвечиной, — прошептала.
— Смертью.
Она стала быстрее кружить палочкой, вода вспучилась, плеснула, и прямо у нас на глазах из мутной глубины всплыла лягушка.
— Гляди! — говорит Мария.
— Это мы ее вызвали.
— Здравствуйте, госпожа лягушка, — говорит Мария. И вдруг захихикала. — Посмотри на нее. Вон какая умора. Самая обыкновенная лягушка! Даже самые обыкновенные вещи иногда выглядят очень странно, да?
Я посмотрел, как лягушка подплыла к берегу, устроилась на камне, засверкала в лучах солнца.
— Угу, — говорю. — Странно — аж жуть.
Видно было, как у лягушки надувается и опадает горло, как стучит сердце. Сидит себе совсем спокойно — такая уродливая, такая прекрасная, такая странная…
— Глядите, малыши-головастики! — говорит Мария. — Вон ваша мамочка.
И тут появился уж. Вылетел из темного переплетения трав. Схватил лягушку. Прикусил, стиснул — аж хрустнуло. Лягушка билась, брыкалась, но ничего не могла поделать. Уж начал заглатывать ее с головы. Через несколько минут все было кончено. Уж сомкнул челюсти. Лягушка превратилась во вздутие у него на теле. Некоторое время уж лежал неподвижно, потом лениво скользнул обратно, туда, откуда явился.
— Ой, — выдохнула Мария. — Ой, мамочки.
Оказалось, что мы вцепились в руки друг друга. Уставились друг другу в глаза.
— Это было… — говорю.
— Невероятно.
Мы содрогнулись. Посмотрели на темное переплетение трав, на темный окоем каменоломни, на неподвижные молчаливые изваяния в пещере.
— Пойдем, наверное, — прошептала Мария.
Мы двинулись вдоль пруда. Высоко над нашей головой облака окрасились алым. Я сощурился. Ангелы, которых можно вообразить себе там, наверху, теперь сделались темными, тонкими. Спотыкаясь, мы брели от каменоломни к выходу. Услышали какое-то ворчание за спиной. Оглянулись — ничего. Рассмеялись. Но шагу прибавили. Ворчание раздалось ближе. Казалось, кто-то расталкивает стебли травы, продирается сквозь нее, спешит. Мы еще раз рассмеялись и пустились бегом, не расцепляя рук. Подныривали под ветки боярышника. Шипы цеплялись за волосы, цеплялись за одежду. Мы выскочили через ворота на Уотермил-лейн. Снова оказавшись на людной улице, захихикали. Обернулись. За спиной — ничего.
— Вот мы с тобой глупые, — говорит Мария.
И мы поцеловались. Крепко обхватили друг дружку, прижались губами. Потом разъединились, и она фыркнула:
— Смотри.
Я обернулся и вижу: у двери дома Дурковатой Мэри стоит Стивен и разглядывает нас.
— Да уж, странный, — прошептала Мария.
Стивен подошел.
— Привет, Дейви, — говорит. И смотрит мимо нас в сад. — Что это там за вами гналось? — говорит. И глаза как расширит. — Убирайся обратно! — кричит. — Обратно убирайся, говорю!
Мы посмотрели назад — там, понятное дело, ничего.
— Ничего нет, — сказал Стивен. Улыбнулся. — Вас надули. — Посмотрел на Марию: — А это кто?
— Меня зовут Мария, раз уж тебя это так интересует, — говорит она.
Отвернулась. А он схватил меня за руку, развернул и выдохнул прямо в ухо:
— Я знаю, зачем ты мне нужен. У тебя особое предназначение, Дейви.
Я попытался вырваться.
— С девчонкой не связывайся, — говорит.
Провел рукой у меня перед глазами.
— Ого, гляди! — говорит.
Пальцем тычет. Я вижу — на улице подальше стоит Череп, пялится.
— Не бойся, — говорит Стивен. — Он не подойдет. Сейчас — нет. — И вдруг как поцелует меня в щеку.
— Ты что делаешь? — говорю.
И шарахнулся от него. А он хихикает.
Я быстро отошел, нагнал Марию. Она замедлила шаги. Мы оглянулись и смотрим: Стивен зашел в дом, закрыл за собой Дуркину дверь. Смотрим: Череп свернул за угол, испарился.
— Странно, ну прямо очень странно, — тянет Мария. И смотрит на меня. — Что это такое между вами?
— Ты про что это? Ничего между нами нет.
Она оглянулась. Потом посмотрела на меня.
— Больной какой-то этот парень, — говорит.
Я попытался уклониться от ее взгляда. Тут у нее глаза как расширятся:
— Вон оно!
Я резко развернулся. Ничего. Мы оба захихикали.
Я попытался еще раз ее поцеловать, но она сделала шаг назад.
— Ну ты и дурак, — говорит. — Ну и дурак.
22
Мы встретились на нейтральной территории в сумерки. Выбрали кладбище в Хиворте. Стоим в самой старой его части, там, где надгробия древние, растрескавшиеся. Вокруг высокие тонкие деревья. В ветвях — гроздья черных гнезд. Одно надгробие — почерневшее, высотою со стол. Скиннер и Штырь встали с одной его стороны, мы с Джорди с другой. Сияние с неба схлынуло, синева перетекла в серость.
— А он где? — спросил Джорди.
Скиннер плечами пожал:
— В «Лебеде» небось. Мы ему сказали, что в семь. А сейчас семь и чуть-чуть.
— Так он точно согласился на перемирие? — спросил Джорди.
— Ну, он так сказал, — ответил Скиннер. — Мне это как понимать — что ты ему не веришь?
Рассмеялся, закатал рукав, показал свою рану: тонкий шрам на запястье.
— Насовсем останется. — И глядит на нас таким ледяным взглядом. — Этот ваш дружбан — маньяк, — говорит.
— Он нам не дружбан, — сказал Джорди.
— Правда? — хмыкнул Скиннер.
Сам он мелкий, жилистый; костяшки на кулаках будто из камня. В одной из драк он заехал Джорди по носу, и у Джорди на носу остался шрам. С другой стороны, это Скиннер в тот раз кинулся оттаскивать от меня Черепа. Это он кричал: «Хватит! Ты его убьешь, понял?» И быстренько проверил, что у меня там с лицом и с горлом, прежде чем расхохотаться и убежать.
Ждем. Я стал водить пальцем по именам тех, кто лежал в земле под нами. Целая компания Брэддоков, все померли сто или больше лет назад. На камне написано — вошли во врата славы. Я представил, как они там разлагаются, как плоть, кровь и кости превращаются в слизь, потом — в пыль. Теперь, наверное, их уже и не отделишь от земли, от песка, от глины. Я посмотрел на могилы, где всего несколько дней назад мы похоронили тех двоих. Как, интересно, они сейчас выглядят? Уже стали похожими на прах?
Сам слышу, как говорю:
— А может, мы время перепутали? Может, ну его все, пойдем отсюда?
Штырь осклабился:
— Трусишь?
Я мотнул головой. Несколько месяцев назад мы с ним сцепились. Дрались, пока не выдохлись оба. Никто не победил. У меня потом много дней все болело. Ссадины и синяки не сходили целую вечность.
«И какой в этом смысл?» — спросила мама, увидев эти боевые раны. А папа сказал ей, чтобы не переживала. Так уж жизнь устроена. Головой покачал: «Мальчишки».
Стало еще темнее. Ждем. Тут Скиннер вдруг шепчет:
— Гляди!
Появился Череп — идет вразвалочку между надгробий.
— Череп! — позвал Скиннер. — Мы здесь!
Череп подошел к горцу надгробного камня.
— Салют, Череп, — говорит Штырь.
Череп глянул на него, выпятил губу. Кулаком провел по щеке, закурил. Уставился на меня. Глаза пустые, мертвые.
— Ну? — прохрипел.
Все молчат. Он хряснул по камню кулаком и опять:
— Ну?
— Тот псих с ножом нам не дружбан, — говорит Джорди.
Череп облизал костяшку пальца. Я вдруг увидел, каким он будет через пять лет: грузным, обрюзгшим, медлительным, с отвислым животом — спившийся недоумок, на которого всем начхать. Он ткнул пальцем в меня:
— Этот ему дружбан. Я видел, как они разговаривали.
— Угу, — сказал Джорди. — Но только…
Череп еще раз хряснул по камню:
— Пасть заткни! Я их видел. Видел, как они обжимались да шептались на ушко.
— Обжимались? — не поверил Скиннер.
— Видел, как тот новый козел целовался с этим козлом.
— Целовался? — не поверил Скиннер.
— Угу. Там еще цыпка была. Тоже все видела. — Череп не сводил с меня глаз. — Скажи, что я заливаю, — говорит.
Я молчу. Он сжал кулак, будто бы замахнулся на меня, и снова осклабился, когда Штырь перехватил его руку.
— У нас перемирие, Череп, — напомнил Скиннер.
— С врунами перемирий не бывает, — говорит Череп. Снова сжал кулак. — Ты, падла католическая из Феллинга, — врун, — говорит. Моргнул. Посмотрел на нас по очереди. — Ну, чего теперь скажете?