Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)
Или заставив себя забыть, потому что…
Удушье толкнуло меня вверх…
…Я долго сидел над заводью, обхватив себя руками и дрожа в тщетных попытках согреться, хотя холодно не было. Щука — отсюда её тоже было видно — стояла на прежнем месте. За нею металась рыбная мелочь. Они хотели просто вырваться. Низачем. От страха.
Щука хотела жить.
Встав, я рывком сдёрнул сеть с левого приколыша и ослабил её. Всего на миг — мне не хотелось выпускать остальную добычу, которая этого не заслужила.
Щуке этого хватило для одного-единственного рывка, унёсшего её за пределы ловушки.
ГОВОРИТ ЛОТАР БРЮННЕР
Я чувствую себя изменником, но Танька мне больше чем нравится. Я, наверное, сумасшедший. Так сказал Хайнц. Он, кажется, готов был меня вообще прирезать. Проклятье, да полгода назад я бы сам бросился на свой нож, если бы мне кто-то сказал, что я могу влюбиться в недочеловека. И, в конце концов, есть же Эльза!
Если сказать правду, то я понимаю, что к Эльзе мне не вернуться. И ещё неизвестно, чем закончилась бы восемь дней назад встреча с чернокожими, не окажись там этих русских. Я и сейчас вижу их костёр в километре от нас. Глупо! Ведь днём мы общаемся — худо-бедно, но общаемся, жизнь заставляет… Мне, кстати, кажется, что большинство наших ребят тоже не прочь ближе познакомиться с юными большевиками. Уже одно то, что они бросились на помощь, не задумываясь, вызывает уважение.
Конечно, среди них есть несколько не менее упёртых, чем Хайнц или Дидрих. Но, когда напали негры, даже этот их Алекс, который потом затеял драку с Юнгвальдом, не задумался. По-моему, мы ведём себя неправильно. Последние месяцы мы идём по Европе и России. Даже идиоту будет ясно: тут есть общий враг, которому всё равно, кого резать: арийцев, большевиков или демократов. И тут нужно держаться друг за друга, как магнитам. Тут нечего завоёвывать, тут полно жизненного пространства и слишком мало людей, чтобы речь могла идти о священной войне германской нации. Да и нации нет, как таковой. Хайнц, конечно, настоящий лидер, этого нельзя не признать. Но он не умён, если честно. Мы уже похоронили пятерых, и трёх из них убили не чернокожие, я уже писал об этом. И в обоих случаях — и с чехами, и с поляками — инициаторами были мы.
Как бы он завтра не придумал повторить тот же опыт с русскими… И дело не в том, что их больше. Просто хватит этого безумия.
Не Татьяна ли на меня так повлияла? Не слишком-то она похожа на недочеловека. Она красива, умна и отлично развита физически. (Да и вообще — они не производят впечатления "дегенеративных азиатов".) С ней интересно… А ещё интереснее — один ли я встречаюсь с русскими девчонками? Там свободна не одна Татьяна. Правда, они страшные пуританки, страшнее наших лютеранских предков! Но я всё-таки попробую поцеловать её ещё раз. В смысле — ещё раз попробую.
Если будем живы.
* * *— Ночь прошла — будто прошла боль…Спит Земля — пусть отдохнёт,пусть…У Земли, как и у нас с тобой,Там, впереди,Долгий, как жизнь,Путь…Я возьмуЭтотБольшойМир,Каждый день, каждыйЕго час…Если что-тоЯ забуду —Вряд ли звёздыПримутНас…Я возьму щебет земных птиц,Я возьму звонких ручьёв плеск,Я возьму свет грозовых зарниц,Шорох ветров,Зимний пустойЛес…
Дождь сёк крышу нашего шалаша. Было темно, порывисто и многоголосо шуршали листья. Я лежал на спине, закинув руки за голову и, закрыв глаза, слушал, как Танюшка поёт:
— Я возьму память земных вёрст…Буду плыть в спелом, густом льне…Там, вдали — там, возле синих звёзд —Солнце ЗемлиБудет светитьМне…
… - А ты помнишь, из какого это фильма? — спросила она, когда допела.
— Ага, — я открыл глаза. — "Москва-Кассиопея". Мы на него всей компанией ходили — ещё до того, как я с тобой познакомился… Потом играли на стройке в этот фильм.
— А я с отцом ходила, — Танюшка повозилась в темноте и вдруг задумчиво спросила: — Помнишь, там у них, на звездолёте, была сделана комната "до 16 лет не входить"? — я угукнул. — Я вот думаю, они что, правда смогли бы шестнадцати лет дождаться?
— Да там один вошёл, — вспомнил я, — его же выперло, автоматически.
— Да я не об этом, — возразила Танюшка. — Я вообще. Звездолёт, трое мальчишек, три девчонки, никого взрослых, а они же там все уже друг в друга перевлюблённые… Дотерпели бы?
Я задумался. Если честно — такая мысль мне в голову в связи с этим фильмом ещё не приходила.
— По-моему, нет, — решил я наконец. — Даже точно нет. конечно, это начало семидесятых, они воспитаны были куда строже, чем мы, но всё равно, мне кажется, они ещё до шестнадцати… ну как бы… — Танюшка засмеялась, и я не стал договаривать. — Да и вообще, — мне вдруг стало грустно, и я почти зло продолжал, — да и вообще не долетели бы они никуда, если бы не эта свёртка пространства. Двадцать пять лет в один конец — они же лет через десять максимум друг друга поубивали бы!
— Почему, они же друзья… — заспорила Танюшка и осеклась. А я всё-таки продолжил:
— Друзья, да… Если бы мне кто сказал, что Сергей на Саню может с палашом броситься… Что мы до такой степени способны разлаяться… Это вот нам было куда разбежаться. А куда на космическом корабле бежать? перебили бы друг друга к чёртовой матери…
— Ты, Олег, так говоришь, — обиженно сказала Танюшка, — потому что у нас так получилось. Просто со злости. Тебя послушать, так и мы с тобой друг друга рано или поздно зарезать должны!
— Может, и зарежем, — ляпнул я. Танюшка даже воздухом задохнулась… а потом я ощутил вдавившееся в шею лезвие её ножа.
— Ну а если я тебя и правда сейчас зарежу? — вкрадчиво спросила она.
— Если тебе это доставит удовольствие — режь, — тихо сказал я, чуть откидывая голову подальше. — Только когда сонную перережешь — поцелуй меня. Сбоку, чтобы не забрызгаться. Это будет самая лучшая смерть, которую только можно представить… Давай, режь, Тань. Можешь медленно.
— Тьфу ты, дурак, — я услышал, как отлетел в сторону нож. — Мне даже страшно стало! "Сбоку, чтоб не забрызгаться"…
— Ты целовать меня будешь, или нет? — уточнил я.
— Не заслужил, — она убралась к своей стенке. Я вздохнул:
— Ну вот. Оскорбили, не зарезали, да ещё и не поцеловали… Что за жизнь?
Последняя реплика у меня вырвалась на настоящей злостью, и Танюшка это ощутила.
— Что там с тобой случилось? — быстро спросила она. — Олег?
— Ничего, — я прижал руки к лицу. — Таня, Таня, Таня!!! — выкрикнул я. — Тань, мне страшно, я боюсь, что и тебя потеряю!
— Ты что, Олег?! — она мгновенно оказалась возле меня, стиснула мои запястья. — Олег, Олег, ты что?! Родненький мой, тебе плохо?! Вот я, вот, ты держись за меня!
— Таня, — я опустил руки, ощущая её тёплое чистое дыхание, — Таня, я без тебя умру. Сразу умру.
Александр РозенбаумЯ хотел бы подарить тебе песню,Но сегодня это вряд ли возможно.Но и слов таких не знаю чудесных —Всё в сравнении с тобою ничтожно…Я хотел бы подарить тебе танец,Самый главный на твоём дне рожденья.Если музыка играть перестанет —Я умру, должно быть, в то же мгновенье…Ау!Днём и ночью счастье зову —Ау!Заблудился в тёмном лесу я…Ау —И ничего другого на ум!Ау! Ау! Ау!
Я хотел бы подарить тебе голос,Чтобы пела колыбельную детям.Ни рукой не снять мне боль, не уколом —Точно знаю, что меня ты не встретишь…Я хотел бы подарить тебе счастье,То, которое никто не оспорит.Только сердце часто рвётся на части —Так как, видимо, я создан для горя…
ГОВОРИТ ЛОТАР БРЮННЕР
Самое ужасно, что я не ощущаю себя виноватым, хотя должен. Не понимаю, как может чувствовать себя невиновным убийца.
Я, Лотар Брюннер, немец, член гитлерюгенда, 15 лет, сегодня утром убил в поединке Хайнца Клемминга, немца, члена гитлерюгенда, 15 лет, в этом мире являвшегося ещё и моим конунгом. Я сделал это не потому, что хотел занять его место — более того, я в ужасе от мысли, что мне придётся это сделать. Мне пришлось убить его, чтобы предотвратить бессмысленную кровавую бойню.
Рано утром около ручья, где мы берём воду, схватились Дидрих и их Алекс. Мы не знаем, из-за чего — и уже не узнаем, потому что Дидрих убил русского ударом барте в шею и умер сам от тяжёлой раны в печень через несколько минут после того, как мы его нашли, так ничего и не успев нам сказать. Хайнц сказал, что надо идти мстить. Не помню, что я ощущал — совершенно не помню. Знаю только, что я отказался в этом участвовать. Ещё знаю, что большинство ребят тоже сказали, что не хотят драться, что надо сперва разобраться, кто был виноват, и что даже если виноват русский, то виноват ОН, а не ОНИ.
