Возраст гусеницы - Татьяна Русуберг
— Там все документы, — выдохнул я обреченно. — Карта банковская. И ключи доступа «Нем-И-Дэ» [58].
— Чего-о? — Маша молча шевелила губами, очевидно, пытаясь представить последствия случившегося — те самые, что только что огрели меня по башке еще одной монтировкой, с крупной надписью: «Идиот». — Хочешь сказать, для доступа к твоему счету им теперь не хватает только пароля?
— Нет, — тяжело вздохнул я и закрыл глаз — просто не в силах был выдержать Машин взгляд, когда она узнает, насколько я облажался. — Пароль записан на вкладыше с ключами.
Секунду я слышал только мерный гул в ушах, а потом Мария разразилась таким потоком ругательств, что я осознал преимущество незнания русского языка.
— Ну, блин, я бы тя сама монтировкой по башке отхерачила, если б ты не был уже контуженный! — выдохнувшись, закончила она по-датски. — Теперь у нас один варик — рвать отсюда и спасать твой рюкзак. Если уже не поздно, конечно.
Я осторожно приоткрыл глаз и заметил, как вокруг потемнело. Светлый прямоугольник на стене погас, шум в ушах усилился и немного изменился. Я немного струхнул: не был уверен, происходит все это в действительности или только в моей голове, и я вот-вот снова бахнусь в обморок.
— А что там, за окном? — спросил я, пытаясь не показывать, как меня колбасит. — Откуда свет?
— Я пыталась выглянуть, — буркнула все еще зло Маша, — но не дотягиваюсь. Высоко. А свет — луна, наверное. Еще там лампа где-то вспыхивает, реагирует на движение.
— Но сейчас света нет? — уточнил я, не рискуя полагаться на свое зрение.
— Так тучи, наверное, нашли. Шторм натягивает. Не слышишь, что ли? — фыркнула Маша.
Я немного успокоился. Значит, свист и завывание в ушах — это просто ветер. А тучи — это, возможно, дождь. Если начнется шторм, вряд ли рокеры с такой же охотой высунут нос из тепла, как при ясной погоде. Может, у нас есть шанс.
— Не можешь описать поточнее, где эта лампа с датчиком движения? — Я снова принялся шевелить пальцами и кистями, пытаясь вернуть им гибкость и чувствительность.
— Да хрен ее знает. Я через дверь заметила, когда эти ушлепки выходили отсюда. — Маша в сердцах пнула ногой пол. — Какая разница, когда у нас руки связаны?! Я на полках искала что-то острое, инструмент какой — ни хрена!
— Повернись ко мне спиной, — попросил я.
— Зачем это? — насторожилась Мария.
— Хочу посмотреть, чем и как нас связали.
— Много ты тут увидишь, — проворчала она, поблескивая во мраке белками глаз, но все же завозилась, разворачиваясь, и даже подползла ближе, чтобы мне было удобнее.
Зрение приспособилось к темноте, и все же теперь, когда лунный свет исчез, я едва различал очертания Машиных рук. Пришлось податься вперед, игнорируя тут же пронзивший лоб раскаленный гвоздь, и коснуться запястий щекой. Так я и думал. Синтетический шнур. Такими крепят грузы в багажнике.
— Ты чего там об меня трешься? — пробормотала Маша, но рук не отняла.
— Попробую зубами развязать узел, — предупредил я. — Не двигайся.
— Только посмей меня укусить! — попробовала пошутить она.
Я был рад, что даже в такой хреновой ситуации ее не оставила эта способность.
С узлом я возился несколько минут, показавшихся вечностью: долбящая лоб боль, вспышки в глазах и тошнота меня чуть не доконали. Наверное, иногда я все же прихватывал кожу — Маша вздрагивала и сдавленно шипела. К несчастью, узел только намок от слюны и, похоже, затянулся еще сильнее.
— Не получается, — хрипло выдохнул я и повалился на пол, чуть снова не отключившись. — Прости.
— Все нормально, Медведь, — попыталась подбодрить меня Маша. — Может, я у тебя попробую?
— Не надо, — остановил ее я, чуть отдышавшись. — Только хуже сделаешь. Есть другой способ.
— Какой? — спросила она, немного воспрянув духом.
— Подожди немного.
Я снова, как мог, пошевелил кистями. Связали нас со знанием дела, значит, узел у меня, скорее всего, такой же, как и у Марии, над большими пальцами. Тогда теоретически тут мог сработать трюк, который я проделывал в детстве, когда надо было откосить от физры или контрольной в школе. Ну как можно заставить ребенка заниматься, когда палец на руке у него вывернут и торчит под неестественным углом, а сам ребенок корчится от боли, как уж на сковородке?
На самом деле раньше я мог выщелкнуть большой палец из сустава так же легко, как ошпаренный миндальный орех из шелухи, и при этом никакой боли не чувствовал. Разве что было чуть неприятно, когда вставлял его обратно. Но врачи запугали меня ранним артритом и суставными грыжами, так что я экспериментировал все меньше и меньше и теперь не был уверен, получится ли у меня. Ведь, если что-то пойдет не так, вправить палец со связанными руками я уже не смогу.
Еще раз на пробу пошевелил кистями и сделал знакомое усилие. Раздался характерный щелчок. Ура! Кажется, получилось. Я завозился на полу, пытаясь высунуть хотя бы одну руку из веревочной петли.
— Ты что там делаешь? — с подозрением спросила из темноты Маша.
От напряжения шум в ушах стал громче — или это дождь по крыше застучал?
Черт, а вот это уже больно! Второй большой палец хрустнул, выходя из сустава сам собой, и я наконец почувствовал, что веревка заскользила по кисти. Еще мгновение — и я уперся в пол перед собой локтем освободившейся руки, борясь с головокружением.
— Медведь, ты чего? — забеспокоилась Маша, скорее почувствовав, чем увидев движение. — С тобой все в порядке?
— Абсолютно. — Я перекатился на спину и привычно вправил сначала один палец, а потом другой. — Давай сюда руки.
— Но ты же… Ай! — она взвизгнула от неожиданности, когда я задел рукой ее плечо. — Как… как тебе удалось?!
— Маленькая суперспособность, — объявил я скромно, возясь с влажным, туго затянувшимся узлом.
— Очень крутая способность! — в голосе Маши прозвучало редкое в мой адрес одобрение. — Может, у тебя еще и план есть, как нам отсюда выбраться?
— Ну… — протянул я, чувствуя, как ломается ноготь.
Зато веревка наконец подалась.
Вскоре Маша была уже на ногах, растирая запястья. Потом помогла подняться и мне. Перед глазами все плыло, к горлу подкатывала тошнота, но я не позволял себе раскиснуть. Для этого будет время потом.
Выпрямившись, я смог выглянуть в окно, в которое уже вовсю барабанил дождь. Ничего, кроме черноты, за ним не увидел, но это было как раз то, чего я и ожидал. Фермы, на которые я насмотрелся на Фанё, обычно строились подковой. Жилой дом в центре, по бокам — стойла и подсобные помещения. Вход во все здания —
