Возраст гусеницы - Татьяна Русуберг
— Ма… ша? — прохрипел я, пытаясь подавить новый рвотный позыв. — Ты… где?
— Тут я, тут! Прямо перед тобой! — зачастила взволнованно она. — Ты что, меня не видишь? Здесь, правда, темновато, но…
Ее голос пропал за гулом в ушах. Меня снова вырвало.
— …наверное, сотряс, — прорезалось сквозь белый шум. — Тебе в больницу надо. Я ведь просила, умоляла их! А они только ржали, подонки. Блин, Медведь, попробуй посмотреть на меня, ну! Что видишь?
Я моргнул пару раз, превозмогая боль. Муть перед глазами немного рассеялась — вернее, перед одним глазом. Второй не открывался. Его будто склеило. Так у меня было однажды в детстве от сильного конъюнктивита.
Что-то зашуршало, завозилось совсем рядом. Из вращающейся воронки мрака проступили бледные очертания знакомого лица, окруженного всклокоченными светлыми волосами. Губы у Маши распухли, в углу запеклась корочка. Во взгляде плескалась тревога — за меня, непутевого.
— Видишь меня? — снова спросила она, явно пытаясь подавить панику в голосе.
— Вижу. Только одним глазом, — пропыхтел я. Одновременно сообразил, что, кажется, облевал пол и еще свои плечо и грудь, и мне стало ужасно стыдно.
— Ф-фух, — Маша облегченно выдохнула. — Ну слава богу. Не волнуйся: левый глаз просто кровью залило, и она засохла. Тебе по башке монтировкой двинули. Ты это помнишь?
Я напряг память, борясь с головокружением. Грязный белый фургон и бородатый мужик у его открытых дверей странным образом превратились в легковушку, летящую по асфальту, и Мартина, распахивающего калитку, а потом стали обратно мужиком и фургоном. Я тряхнул головой в надежде привести мысли в порядок и тут же замычал от боли.
— Тише, тише! — запричитала Маша. — Не двигайся. Блин, у тебя сто пудов сотряс. Я сначала испугалась, тебе череп раскроили. Ты так долго в себя не приходил! Думала, все, кома… — Она судорожно выдохнула, голос прервался.
— А с руками что? — просипел я, пытаясь пошевелить пальцами.
— Связаны, — объяснила она чуть спокойнее. — У меня тоже.
— Фак, — коротко озвучил я свои соображения.
— И не поспоришь. — Маша шмыгнула носом. — Попадос.
— Что это вообще за чуваки? — Я слегка повернул голову, чтобы видеть единственным глазом еще что-то, кроме цементного пола, блевотины и Машиного избитого лица. Тут же раскаялся в этом движении, но все же смог просипеть: — Чего им от нас надо?
— Они не представились, но, судя по татухам, это местные «Бандидос», — неохотно призналась Мария. — Меня на счетчик поставили. За то, что должна Тому. Плюс проценты.
— Это сколько? — Мне удалось немного приподнять голову, опершись затылком о стену.
Слабый свет из единственного окошка под потолком едва разгонял мрак в небольшом квадратном помещении. Именно этот белесый прямоугольник на противоположной стене я и принял за киноэкран, когда завис между сном и реальностью. Углы тонули в темноте, но на ее границе угадывались очертания каких-то стеллажей, загроможденных канистрами, ящиками и бог еще знает чем. Похоже, нас засунули на какой-то склад или в кладовую. Холод от цементного пола пробирал до костей.
— Какая разница? — Маша раздраженно ворохнулась. — Бабок-то у нас все равно нет. Этого уродам, конечно, знать не обязательно. Я сказала, сегодня, мол, выходной. Вот завтра банк откроется, и бабло снимем.
— Значит, у нас пока есть время? — В душе забрезжил слабый лучик надежды.
— Не так уж много, — мрачно отозвалась Мария. — Уже стемнело, а банки открываются в десять. Боюсь, мы тут от холода до утра окочуримся. К тому же… — Она замолчала.
— Что? — Я вывернул шею, пытаясь рассмотреть, как высоко над нами находится окно.
— Если эти ублюдки захотят поразвлечься, могут вспомнить про нас и раньше — чисто от скуки. Думаю, нас не тронули пока только потому, что тебя добить побоялись.
Меня снова замутило. Я посмотрел на Машу единственным видящим глазом.
— И что тогда… — я кашлянул, прочищая горло, — с нами сделают?
Она отвела взгляд.
— Ну, один угрожал собак на нас спустить, а второй — соски отрезать. Так что, если они придут, лучше тебе снова мертвым прикинуться.
У меня вырвался истерический смешок.
— А что, рокеры теперь «Игрой престолов» вдохновляются?
— Не знаю про престолы, — мрачно блеснула глазами Мария, — но собаки где-то тут, близко. Лай слышал? Судя по голосам, здоровенные твари.
Черт! А я-то думал, собака была только у меня в голове.
Словно в подтверждение Машиных слов со стороны окна донеслись басистый надрывный лай и рычание. М-да, действительно. Эти псины явно не Спотовых габаритов.
— А где мы вообще? — задал я беспокоящий меня вопрос.
— Да хэзэ! — Маша завозилась на полу и кое-как приняла сидячее положение. — Нас в фургоне везли где-то полчаса. Потом тебя вынесли в отключке, а мне куртку накинули на голову и вот сюда затолкали. Но судя по неповторимому аромату природы и гравию, который под ногами хрустел, скорее всего, мы где-то за городом. На ферме или типа того.
— А это склад? — высказал я свое предположение.
— Точно не подвал, — отозвалась Маша. — Вниз ступенек не было.
— На помощь звать пробовала?
— А то. — Она скривила рот и поморщилась. — Потому в табло и схлопотала. Сказали, будем орать, они придут и еще добавят. Еще сказали, все равно, кроме них, нас никто не услышит. Что подтверждает версию о ферме или загородном доме.
— А телефоны? — Мозг постепенно приходил в себя после поцелуя монтировки и начинал искать пути спасения.
— Мой разбили еще у «Спара», — покачала головой Маша. — Твой у тебя из кармана вытащили. Он такой древний, что его все равно хрен отследишь, если выключен.
— Фак, — повторил я и замолчал.
Сводить знакомство с местными песиками мне точно не хотелось. Как, впрочем, и лишиться сосков, хотя парню они, конечно, ни к чему. Атавизм. А вдруг братки на яйца решат переключиться? Во время войны между «Ангелами ада» и «Бандидос» в Эсбьерге одному чуваку отчекрыжили их садовыми ножницами. Узнал я об этом случайно, когда готовился к семинару по теме «Преступность» в курсе обществознания, и даже тогда от этой информации яйца у меня поджались и даже как-то похолодели. Сейчас же они, похоже, пытались наперегонки заползти внутрь тела. И я их понимал.
Тут я вспомнил еще кое о чем, и меня бросило в холодный пот.
— А мой рюкзак? — спросил я на всякий случай, уже зная очевидное.
— У них, — хмуро отозвалась Маша. — Вместе с моими шмотками.
— Syka blyat! — выругался я, бессознательно копируя Машин акцент.
— Опа! — Она неловко повернулась ко мне, удивленно качая головой. — Я-то думала, Медведь и мат — вещи несовместные. А ты у меня так, глядишь, и трехэтажным скоро крыть
