Страшная тайна - Алекс Марвуд
– Клэр звонила пару раз.
О боже.
– Я сказал ей, что ты в аквапарке с девочками, и она, кажется, восприняла это нормально.
– Хорошо, дорогой, – говорит она. – Ну, мы просто позвоним ей позже. Она ведь не упоминала, что хочет вернуться?
– Нет. Честно сказать, голос ее звучал так, словно во вторник она собирается позвонить адвокату.
– Вот как, – говорит Мария. – Уверена, что к тому времени у нее будут дела поважнее.
Глава 43
Мария подносит руку к лицу, куда прилетела пощечина, и смотрит на падчерицу так, как смотрит человек, который спокойно гладил кошку и вдруг узнал, что это пума.
Непохоже, что Симону сильно волнует собственный поступок. Более того, она улыбается: той странной улыбкой Моны Лизы, которую я помню с давних времен. Она опускает голову, чтобы посмотреть на свою мачеху сквозь волосы, как обычно делала раньше.
– Симона, – говорит Роберт, и его голос полон отчаяния.
– Заткнись, – бросает Симона. Ее голос спокоен, как будто она отдает распоряжения уборщице.
Руби выдыхает рядом со мной, и только тогда я понимаю, что я сама затаила дыхание. Я тоже выдыхаю, резко втягиваю воздух вновь. Взгляд Симоны обращается ко мне, но ее лицо не двигается.
– Никогда, никогда больше не разговаривай за меня, – заявляет она Марии.
Мария стоит, держась за щеку, ее рот полуоткрыт.
– Симона. – Голос Роберта звучит как низкий стон.
– Это мой дом, – продолжает Симона. – У тебя нет здесь никаких полномочий. Мне не нужно, чтобы вы говорили за меня. Я была бы признательна, если бы вы помнили свое место.
– Мне очень жаль, – говорит Мария смиренно. – Симона, мы только пытались помочь.
Голос Симоны становится презрительным:
– Как будто мне нужна ваша помощь.
– Симона… – пытается начать Роберт, но она заставляет его замолчать, подняв руку. Вы когда-нибудь видели кобру, готовую вот-вот напасть? Что-то в облике Симоны напоминает мне кобру. Роберт сглатывает и замолкает.
«Он боится ее, – думаю я. – Боже мой, в этой семье сплошные секреты. А наш отец ее боялся?»
– Мне никогда не требовалась твоя помощь, – говорит она. – Вы оба постоянно лезли не в свое дело, но это было лишним. Шон был моим мужем, и это мой дом. Он всегда предназначался мне. Вы совершенно зря вмешивались, убеждая себя, что каким-то образом отдали мне Шона, хотя он всегда должен был стать моим. От вас ничего не требовалось. Понимаете? Вы считали себя такими… умными… но это не так. Вы никогда ничего не контролировали. Только я. Я всего добилась сама. Вы просто… – она кривит верхнюю губу, как будто в воздухе запахло канализацией, – вы просто пешки.
Руби морщится в замешательстве, ее глаза перебегают с одного на другого. Дверь гостиной открывается, появляется Джо, видит нас всех, стоящих на крыльце, как на картине ранних американских художников, и замирает. Ничего не говорит, просто смотрит.
– Мне очень жаль, Симона, – снова говорит Мария. – Мы всегда хотели только заботиться о тебе. Твой отец…
– Заткнись, заткнись!
Руби, отчаянно пытаясь вести себя по-взрослому, бросается на амбразуру:
– Симона, с тобой все хорошо?
Симона разворачивается, обнажая клыки перед лицом моей сестры.
– Что ты вообще здесь делаешь? Ты не заслуживаешь того, чтобы тут находиться.
Руби отшатывается, краснеет.
– Я… прости… я…
– Господи, – говорит Симона. – Глупая маленькая девочка. Он не хотел тебя. Не мог даже находиться с тобой в одной комнате. Ты даже не заслуживаешь права быть живой.
Руби задыхается. Поворачивается на каблуках своих «мартенсов» и убегает вверх по коридору.
– Господи! – восклицаю я. Бросаюсь за ней, но Симона молниеносно хватает меня за запястье. Она на удивление сильная; дергает меня назад, так что я чувствую, что мое плечо поддается, и впивается костлявыми пальцами в браслет.
– Я пойду за ней, – говорит Джо и бежит к лестнице.
О боже. Боже мой. О моя маленькая сестренка. Я хочу догнать ее, броситься на нее, задушить ее любовью, соврать, что все будет хорошо. Что за человек, который говорит такое? Она всегда была такой злобной?
И тут наступает моя очередь. Улыбка вернулась. Симона выглядит – боже, она выглядит довольной собой, как будто у нее есть какой-то фантастический козырь, который она готова разыграть.
И она разыгрывает его. Поднимает мой рукав и вытягивает мою руку, чтобы Роберт и Мария могли видеть.
– Вижу, ты нашла его, – говорит она и одаривает меня улыбкой такой холодной сладости, что я не могу подавить дрожь. – Папа, Мария, вы видели, что Милли нашла браслет Коко? Как вы думаете, почему она никому ничего не сказала? Как вы думаете, что это значит?
Тишина. У меня ужасное тревожное чувство, что все трое стары как время, что за мной наблюдают драконы, что вокруг делаются вычисления и взвешиваются шансы. Дом и территория внезапно ощущаются ужасно далекими от всего остального. Я чувствую, что меня покачивает.
Затем Мария разражается слезами. Она упирается рукой в дверной косяк, чтобы не упасть, и обращает лицо к небу.
– Боже, Симона, – рыдает она, – как ты могла? Как ты могла?
Симона смеется противным торжествующим смехом и уходит. Ее шаги гулко отдаются в холодном и безжизненном коридоре, но никто не идет следом.
– Дорогая, – говорит Роберт и подходит, чтобы утешить жену. Касается ее плеча, затем заключает в объятия.
Это то, что я должна делать с Руби. И меня переполняет чувство утраты, так как обнять меня некому и так было всегда, потому что я сама так и не научилась дарить утешение. Их дочь может быть сумасшедшей идиоткой, но сами Гавила сильны и едины. И я завидую и восхищаюсь этим в равной степени.
И разрываюсь на части. Я хочу пойти к младшей сестре и сделать все правильно, научиться наконец, как надо заботиться о близких. Но я так близка к тому, чтобы узнать, что скрывают Роберт и Мария. Ведь ясно, что они знают гораздо больше, чем показывают. Прядь волос выбивается у Марии из элегантного шиньона и закрывает ее пылающую щеку. Роберт ласково убирает его за ухо тыльной стороной костяшек пальцев. Такой нежный жест. Они смотрят друг другу в глаза, и он кивает. Всего два раза, медленно и с сожалением. Затем они оба поворачиваются ко мне, и он говорит:
– Извини. Мы не были честны с тобой.
Я следую за ними в гостиную, и он закрывает за собой дверь.
– Иди присядь, Милли, – велит он.
– Камилла, – говорю я. Слабая попытка вернуть хоть какую-то толику контроля в свои руки.
Мария садится на край дивана, снимает заколку с волос и кладет ее на журнальный столик. Встряхивает длинными каштановыми
