Джон Гришем - Камера

— Другими словами, вы настаиваете на слушании?

— Да, сэр. На закрытом слушании.

— Дата?

— Скажем, в пятницу.

— Через два дня. — Макаллистер задумчиво посмотрел в окно.

— Каких свидетелей вы намерены пригласить? — откашлявшись, спросил Ларримур.

— Хороший вопрос. Если бы мы знали, я тут же назвал бы их имена. Но имен у меня нет. Скажу лишь, что изложение нашей позиции не отнимет много времени.

— Кого выставит штат? — осведомился губернатор у Ларримура.

Острые зубки помощника влажно блеснули, и Гудмэн отвел взгляд в сторону.

— Думаю, наверняка захочет высказаться кто-нибудь из семьи потерпевших. Детали случившегося по-прежнему у них в памяти. Возможно, потребуется выслушать кого-то из Парчмана: нам необходимо знать, какое мнение о Кэйхолле у администрации тюрьмы. Процедура слушаний предусматривает достаточную гибкость.

— Мне об этом преступлении известно больше, чем кому бы то ни было, — негромко, как бы самому себе заметил Макаллистер.

— Ситуация действительно необычная, — признал Гудмэн. — На моей памяти в подобных слушаниях главным свидетелем обвинения всегда являлся прокурор. Теперь же вам, бывшему прокурору, предстоит решить вопрос о помиловании.

— Почему вы хотите, чтобы слушание велось в закрытом режиме?

— Губернатор всегда стремится к максимальной открытости, — пояснила Мона Старк.

— Так будет лучше для всех, — наставительно произнес Гудмэн. — Вам не придется испытывать на себе давление, губернатор, или выслушивать чьи-то советы. Нам же огласка просто помешает.

— Чем?

— Откровенно говоря, сэр, я против того, чтобы публика слушала воспоминания Рут Крамер о своих сыновьях.

Гудмэн обвел собравшихся взглядом. Действительная причина крылась в ином: Адам считал, что единственный способ добиться от деда согласия на слушание — это любой ценой избежать публичного спектакля. Если процедура будет закрытой, то, возможно, Адаму удастся убедить Сэма в том, что Макаллистер не стремится стать ее главным героем.

По всей стране Гарнер знал десятки людей, готовых по первому зову явиться в Джексон, чтобы дать показания в пользу Сэма Кэйхолла. Многие из этих людей долгие годы последовательно выступали против смертной казни, среди них были священники, монашки, психологи, писатели, университетские профессора и несколько помилованных заключенных. Доктор Суинн мог со всей убедительностью рассказать губернатору, какие необратимые перемены произошли в мозгу Сэма, и Макаллистер наверняка понял бы, что власти намереваются учинить расправу над жалким «овощем».

Большинство штатов предоставляли осужденному право требовать слушания о помиловании, однако в Миссисипи этот вопрос определялся исключительно губернатором.

— По-моему, вполне резонно, — сказал наконец Макаллистер.

— Интерес к делу уже подогрет, — добавил Гудмэн, зная, насколько его собеседник неравнодушен к прессе. — Открытое слушание не принесет пользы ни одной из сторон.

Мона, ярый противник закулисных сделок, написала что-то в блокноте печатными буквами. Губернатор погрузился в размышления.

— Вне зависимости от того, будет слушание открытым или закрытым, — после долгой паузы произнес он, — отпадает всякий смысл проводить его, если ваш клиент не сообщит нам какие-либо новые обстоятельства. Я имею четкое представление о деле, мистер Гудмэн, я вдыхал запах гари и собственными глазами видел изуродованные тела детей. Невозможно сменить точку зрения, если вы не представите неизвестные ранее факты.

— Такие, как…

— Хотя бы имена. Дайте мне имя сообщника, и слушание состоится. Помилования, как вы понимаете, обещать не могу, но слушание гарантирую. В противном случае затея окажется пустой тратой времени.

— Вы считаете, у Сэма был подельник? — спросил Гудмэн.

— Мы всегда подозревали, что Кэйхолл действовал не один. Ваше мнение?

— Почему оно для вас важно?

— Потому что я должен принять окончательное решение. Как только скажут свое слово судебные инстанции, я останусь единственным в мире человеком, способным остановить стрелки часов. Если Сэм заслуживает смерти, не имею ничего против того, чтобы события развивались естественным путем. Если же ваш клиент не убийца, то казнь необходимо предотвратить. Я еще достаточно молод и не хочу всю оставшуюся жизнь мучиться угрызениями совести.

— Но вы же верите, что рядом с Сэмом находился сообщник. Этого мало?

— Одной только веры? Мало. Мне нужны факты. Мистер Гудмэн, вы уже несколько лет представляете интересы Кэйхолла. Как по-вашему, был у него сообщник?

— Был. Я с самого начала полагал, что бомбу установил другой. Не знаю, кто из них кому подчинялся, но у офиса Крамера орудовали двое.

Макаллистер навалился грудью на стол, заглянул юристу в глаза:

— Пусть Сэм скажет мне правду, и я не только проведу слушание — я самым серьезным образом рассмотрю вопрос о помиловании. Повторяю, никаких гарантий, но подход будет взвешенным. Если ваш клиент откажется — мы зря сотрясаем воздух.

Мона Старк и Ларримур строчили в блокнотах со скоростью судебных стенографистов.

— Кэйхолл уверяет, что говорит правду.

— Тогда забудьте о слушании. Я человек занятой.

Охватившее его разочарование Гарнер Гудмэн попытался скрыть за вежливой улыбкой.

— Что ж, попробуем убедить Сэма. Могу я встретиться с вами завтра?

Губернатор повернулся к Моне. Та перелистала блокнот до первой страницы, сверилась с графиком и поджала губы. Похоже, завтрашний день был расписан по минутам.

— Никакой возможности, сэр, — решительно сказала руководитель аппарата.

— А в обед?

— Не выйдет. Вы обедаете с начальником налоговой инспекции.

— Мистер Гудмэн, почему бы вам не позвонить мне? — предложил Ларримур.

— Отличная идея! — бросил Макаллистер, поднимаясь со стула и застегивая манжеты рукавов.

Гарнер встал, пожал всем троим руки.

— Обязательно дам вам знать. Но на слушании мы настаиваем в любом случае.

— Оно состоится не раньше, чем Сэм заговорит, — ответил губернатор.

— И, прошу вас, оформите свою просьбу в письменном виде, — добавил Ларримур.

— Непременно.

Когда Гудмэн вышел из кабинета, Макаллистер уселся за рабочий стол, вновь закатал рукава. Извинившись, Ларримур поспешил к себе. Мона Старк изучала распечатку компьютера, губернатор смотрел, как на панели его телефонного аппарата мигали ряды огоньков.

— Сколько, интересно, звонков поступает сюда по поводу Сэма Кэйхолла? — спросил он.

— Вчера позвонили двадцать два человека. Четырнадцать за казнь, пятеро просили о снисхождении, трое колебались.

— Общее количество растет.

— Да, но городская газета опубликовала на днях большую статью, где упоминалась вероятность помилования.

— А опросы?

— Без изменений. Девяносто процентов белого населения штата приветствуют смертную казнь, примерно половина чернокожих — тоже. Средний показатель составляет восемьдесят три и девять десятых процента.

— Мой рейтинг?

— Шестьдесят два процента. Однако если вы помилуете Кэйхолла, эта цифра превратится в однозначную.

— Значит, ты против?

— Мы ничего не выиграем, а потерять можем все. Даже если отвлечься от опросов и рейтингов, снисхождение к одному из убийц заставит десятки, а то и сотни адвокатов, священников, родственников вымаливать у вас такую же милость. По-моему, забот вам и без того хватает. Этот шаг будет ошибкой.

— Ты права. Как насчет плана работы с прессой?

— Закончу в течение часа.

— Мне необходимо с ним ознакомиться.

— Найджел вычитывает орфографию. Думаю, провести слушание все-таки стоит. В понедельник. Объявите свое решение завтра. За выходные дни люди привыкнут к новости.

— Но оно не должно быть закрытым.

— Никоим образом. Пусть репортеры зафиксируют на пленке слезы Рут Крамер.

— Слушание провожу я. Ни Кэйхолл, ни его адвокаты не станут диктовать мне условия. Если оно в их интересах — подчинятся.

— Согласна. Но не забывайте и о собственных: открытое слушание послужит прекрасной рекламой.

Ответив на множество глупых вопросов молоденькой продавщицы и расплатившись корпоративной кредитной карточкой фирмы «Крейвиц энд Бэйн», Гарнер Гудмэн арендовал на три месяца четыре сотовых телефона. Затем он направился в публичную библиотеку на Стейт-стрит и разыскал там стеллаж, заполненный телефонными справочниками. Из нескольких десятков пухлых томов выбрал относящиеся к наиболее крупным городам штата: Лоурел, Геттисберг, Тьюпело, Виксбург, Билокси и Меридиан. Потом пришел черед городков поменьше — Туники, Кэлхауна, Буда, Вест-Пойнта. У стойки регистрации Гарнер разменял десятидолларовую купюру на монетки в двадцать пять центов и следующие два часа провел за ксероксом, делая копии нужных страниц.