Владимир Аджалов - О Главном. IT роман
– Разговорами делу не поможешь, – доктор заторопился. – Перекусывайте пока, а я быстренько посмотрю Медбрата в лаборатории да попробую понять, что дальше делать.
– Можно я с вами, доктор? Помогу анализы взять и вообще, – голос у лаборанта откровенно дрожал.
– Пошли. По дороге я тебе расскажу, что мы еще успели узнать. Прогноз пока у меня самый паршивый.
– Можно и я с вами? – попросился Бразилец.
Бирман чуть задумался.
– Доктор, берите молодежь с собой, а завтрак мы вам всем принесем прямо в лабораторию, – сказала Исабель.
На том и порешили.
Прошло около часа, в течение которых закончилось экспресс‑обследование Медбрата. После этого доктор оставил потерпевшего в одной из палат лаборатории, оснащенной всеми средствами искусственного поддержания жизнедеятельности, и присел за свой рабочий стол, охватив голову руками. Бразилец и старший лаборант молча стояли рядом.
– Доктор, – обратился осторожно Бразилец, – нам, наверное, нужно бы сообщить о случившемся нашему Учителю.
Доктор поднял лицо, на котором вдруг затеплился лучик надежды.
– Правильно, умница. Ты можешь ведь с ним связаться?
– Да, сейчас попробую.
– Подождите, пожалуйста, – вдруг вмешался старший лаборант. Он говорил не свойственным ему твердым голосом. В обычно мягком, приветливом лице вдруг стала видна недюжинная воля, глубокая внутренняя сила. – Я вас прошу, доктор, сначала выслушайте меня. У меня есть предложение, которое вам придется серьезно рассмотреть. Потом я выйду, погуляю, а вы переговорите с Учителем.
Прошло около двадцати минут, в течение которых доктор разговаривал со старшим лаборантом. Разговор иногда переходил на высокие тона, иногда затихал. Наконец доктор произнес:
– Ладно, мы об этом предложении расскажем. Как Он решит, так и будет. Иди, погуляй. Когда мы закончим разговор, так тоже выйдем подышать свежим воздухом.
Разговор доктора с Иисусом через Бразильца начался не быстро. Сначала доктор говорил Бразильцу фразу, потом тот ее мысленно транслировал, чтобы ничего не изменить в словах доктора и не добавить лишнего от себя. Уже через несколько фраз с той стороны поступило предложение провести разговор по обычному телефону, по громкой связи. Учитель захотел, чтобы в разговоре принял участие и находящийся рядом с ним Илья Стольский, вместе с которым он решил сразу же обсуждать пришедшую внезапно беду.
Еще минут через пять телефон в переговорной комнате лаборатории громко зазвонил. Доктор в самом начале разговора предупредил, что у него две темы, одна основная и касается 11 человек, а другая поменьше, на два человека, но темы обе предельно, жизненно важные и между собой связанные.
По первой теме доктору не пришлось долго объяснять, что этим утром было обнаружено. Судя по реакции, Учитель уже и сам знал, что с учениками что‑то случилось. И было вполне понятно, чем это грозит. История мучительной смерти бывшего сотрудника русских спецслужб в Лондоне вследствие отравления радиоактивным веществом была всем известна.
Доктор Бирман был откровенен и печален. По его мнению, никакие известные современной медицине средства уже не могли изменить необратимый процесс. Всасывание отравы из желудка давно завершилось. Кровь многократно прошла сквозь печень, оставив там основное количество радиоактивного вещества, необратимо поражены и другие жизненно важные органы.
Потом доктор спросил у Бразильца, не хочет ли он дополнить рассказ тем, что тот дополнительно узнал из переговоров с другими, удаленными Близнецами.
Бразилец на секунду задумался и сказал:
– Нет, на самом деле у меня больше нечего добавить, доктор.
После долгой паузы доктор Бирман перешел ко второй теме.
Эта тема оказалась связанной с неожиданным предложением старшего лаборанта. Тот попросил доктора откровенно рассказать Иисусу о нем, о его восприятии себя как женщины и о его чувствах к Медбрату.
Считая себя в определенной степени виновным за происшедшее с Медбратом, старший лаборант предложил неожиданную комбинацию. Он предложил использовать его тело для спасения Медбрата. Себя же, свою личность, он предложил перенести в тело бомжа, поддерживаемое в лаборатории без всяких признаков сохранения мысленной деятельности.
– И насколько серьезным вы считаете это предложение, доктор? – послышался вопрос Стольского.
– Я вам скажу, что предложение – это в нашем случае очень мягкое слово. Господин, или госпожа, даже не знаю, как лучше сказать, старший лаборант поставил нам с вами ультиматум. Или мы с вашей помощью осуществляем эту попытку «двойного переноса», или он покончит с собой.
– И вы считаете серьезной его угрозу?
– Да, по‑моему, он исполнит то, что говорит. Здесь сошлись сразу несколько глубоких мотиваций вместе, и они придают ему, или ей, большую духовную силу. Это не каприз, это такое ощущение необходимости жертвы.
– Вопрос к Бразильцу, – раздался неожиданно спокойный голос Иисуса. – Ты мне разрешишь посмотреть на этого человека твоими глазами?
– Конечно, Учитель.
– Позови его, пожалуйста.
Через полчаса доктор получил «добро» на начало необходимой подготовки для реализации предложения старшего лаборанта. Иисус обещал для проведения попытки «двойного переноса» приехать лично в поместье в ближайшее время, в течение одного‑двух дней. Всем остальным Близнецам было дано указание также срочно приехать в лабораторию в Зальцбург. Как откровенно выразился доктор, чем быстрее выедут, тем больше шансов, что смогут это сделать не на носилках, а на ногах. Илья взялся решить вопросы с перевозками, независимо от вида транспорта и дальности нахождения Близнецов, вплоть до организации частных авиарейсов. Но что они будут делать с прибывающими смертельно больными Близнецами в лаборатории – задать такой вопрос Иисусу никто не решился.
Глава 21
Борт самолета рейса Ираклион – Вена
Маленький мальчик Пак стоял и неотступно смотрел на поверхность застывшего озера. Ничто не тревожило ровное матовое стекло воды, смутно отражающее серое, как будто металлическое небо. Казалось, что вода, как и небо, тоже была равномерно затянута неприятными, беспросветными серыми осенними облаками. Не было ни дуновения ветерка, ни даже звука какой‑нибудь пролетающей мошки. Только абсолютная тишина, неподвижная серая бесконечная металлическая гладь и он, маленький Пак.
Вдруг какое‑то смутное движение потревожило тишину озера. Низкий, идущий из глубины водной массы гул Пак даже не услышал, а почувствовал, ощутил всем своим телом. Потом его зоркие глаза заметили первое движение. Поверхность воды слегка дрогнула, плавно колыхнувшись сначала вверх, затем вниз, и потом стала стремительно вспучиваться, направляясь не куда‑нибудь, а прямо по направлению к нему, Паку.
Это шла Она. Пак знал, что будет дальше, но ничего не мог сделать. Он просто стоял и ждал неизбежного.
И неизбежное пришло. Надувшийся на воде, обращенный к Паку водяной бугор вдруг лопнул в самой середине, и из него на Пака стремительно понеслась Она. Пак знал ее имя, это чудище звали Годзилла.
Огромная пасть стремительно приближалась к мальчику, раскрываясь в страшном оскале. Он видел блеск серого неба на огромных острых зубах и даже, как ему казалось, издалека чувствовал на своем лице горячее зловонное дыхание страшного зверя.
Маленький Пак застыл неподвижно, глядя прямо в страшную пасть зверя, мысленно прощаясь с этим миром и готовясь навсегда потерять сознание. В какое‑то мгновение он смутно ощутил, что такое уже было с ним, даже было не один раз, но почему‑то ничем не заканчивалось.
Чтобы перехитрить Годзиллу, Пак решил застыть и оставаться неподвижным, чтобы зверь не заметил его и ушел. Но тут какая‑то сила вдруг начала трясти его за правое плечо. Сначала его тряхнуло один раз, не очень сильно, потом еще и еще, все настойчивее и сильнее.
Пассажир рейса Ираклион – Вена, бесстрашный парашютист и борец с мировым капитализмом, а по документам – успешный южнокорейский бизнесмен Пак Ен Сук, с трудом открыл глаза. Самолет выруливал на взлет, и стюард рейса настойчиво просил Пака застегнуть ремень безопасности.
Бокал шампанского, поднесенный на посадке пассажирам бизнес‑класса, успел выключить чертовски усталого Пака минут на пятнадцать. Это было естественно, ведь ему не удавалось сомкнуть глаз больше двух суток. Кроме признаков явной усталости, в его внешнем виде за последнюю неделю произошли и другие изменения. Те, кто давно знал Пака, уверенно сказали бы, что обычно субтильный командир группы экстремальных парашютистов вдруг заметно прибавил в теле.
Пак послушно поискал концы ремней, на ощупь соединил их, тихо щелкнув застежкой, откинул голову на подголовник и опять закрыл глаза. Никому на этом свете он не мог даже объяснить, как страстно и нестерпимо он многие годы жаждет узнать наконец, что же будет потом. Нет, не здесь, где он сейчас, а там, в его возвращающемся страшном сне. То ли Она, страшная Годзилла, сразу проглотит его. То ли гадкое чудовище не заметит неподвижного маленького Пака и будет дальше вылезать из воды, крутя головой в поисках жертвы, громко рыча и разбрасывая из своей страшной пасти клочья зловонной пены.
