Владимир Аджалов - О Главном. IT роман
Поэтому его жертва была точно здесь, рядом с ним. В этом самолете, в этом салоне. И Пак решил немного поупражняться в математике – посчитать вероятность того, что он угадает жертву. Всего мест в салоне повышенного комфорта было четырнадцать. Пак сидел на последнем ряду слева у окна и мог видеть весь салон. Два места были свободны, остается двенадцать. Минус сам Пак и один ребенок, сидящий на отдельном месте, вот и вся арифметика. Его цель – это кто‑то один из вот этих десяти взрослых пассажиров. Вероятность угадать составляет один из десяти.
Но это если не думать, а просто наугад ткнуть пальцем. Однако Паку хотелось вычислить врага его народа до начала представления. Он хотел получить от своего подвига дополнительное удовольствие. Паку очень хотелось увидеть ужас в глазах врага, понаблюдать его, наверняка недостойное, поведение в условиях неотвратимо приближающейся смерти.
Пока самолет набирал высоту, Паку не удавалось рассмотреть всех пассажиров, но он и не спешил. По его расчетам, у него еще было не менее часа времени. И у Пака еще было более срочное дело.
Как только командир самолета разрешил расстегнуть ремни, Пак первым прогулялся в туалет, располагавшийся рядом с кабиной пилотов. По пути он ненадолго задержался перед дверью основного выхода, медленно скользнув взглядом по ее защелкам и запорам. Убедившись, что ничего нового для себя он не обнаруживает, Пак зашел в туалет.
Если бы посторонний наблюдатель мог увидеть, что пассажир бизнес‑класса делал в помещении для отправления естественных надобностей, то заключение было бы простое – пассажир явно не в себе. Пак не попользовался унитазом, но наклонился и внимательно осмотрел его со всех сторон. Потом он опустил и обратно поднял столик для пеленания младенцев. Затем Пак достал из кармана какую‑то плоскую маленькую упаковку, вскрыл ее и вытащил нечто вроде воздушного шарика нестандартной формы. Залив это шарик водой из‑под крана, Пак слегка закрутил, не завязывая, входной сосок шарика и аккуратно поставил шарик этим закрученным соском вниз на дно унитаза. В заключение он нажал кнопку спуска воды и внимательно посмотрел, как наполненный водой шарик высосался из унитаза и исчез. Когда Пак тщательно мыл руки, его лицо выражало явное удовлетворение результатами проведенных странных манипуляций.
Важное дело было сделано, проверка проведена, не выявлено никаких причин, могущих помешать реализации его подвига.
Возвращаясь из туалета, Пак постарался рассмотреть лица тех пассажиров, которых ему было плохо видно со своего места. Он хотел предельно точно вычислить свою жертву.
Сначала он исключил из дальнейшего рассмотрения большую семью. Вместе летели молодые родители с тем самым отдельно сидящим мальчиком лет трех‑четырех и еще двое старших, которых мальчик называл соответственно бабушкой и дедушкой. Судя по внешности, старшие были родителями молодой мамы. И вся эта семья, по мнению Пака, была не в счет. Если бы кто‑нибудь из них был кореец – еще стоило бы подумать повнимательнее. Но признаков родной крови Пак не чувствовал ни в одном из пассажиров салона. А так, по разумению Пака, старшие члены семьи явно были не в активной форме, а младшие еще не могли стать чем‑то серьезным, опасным для дела великой революции.
Так же уверенно Пак вывел за пределы своего анализа двух пожилых американок. Из их громкого разговора между собой и со стюардом было понятно, что бодрые бабушки относятся к категории вечных путешественниц, поставивших себе целью потратить свои сбережения и остаток жизни на то, чтобы наконец‑то увидеть весь мир.
Одинокий представительный индус с грустным лицом мог бы остаться в списке подозреваемых, если бы Пак не видел своими глазами, как тот покупал билет сразу после Пака. У этого человека был какой‑то печальный повод для срочного вылета. Женщина, которая его провожала, непрерывно плакала. Да и сам он уже сейчас, в салоне самолета, время от времени темнел лицом, доставал платок и украдкой вытирал слезу.
Оставалось трое подозреваемых. Справа, через проход от Пака, сидели двое. Они явно были хорошо знакомы друг с другом, разговаривали легко и, по мнению Пака, откровенно. У Пака была возможность не спеша рассмотреть их лица, почувствовать интонации. Однако разобрать сам разговор ему не удавалось.
Почему‑то эти люди вызывали у него какую‑то симпатию. Пытаясь понять причину своих чувств, Пак сделал вывод, что у этих двоих какие‑то очень честные и добрые глаза, особенно у одного, темноволосого, с небольшой бородкой. И был у Пака еще довод – они были какие‑то сдержанные. Сдержанные во всем: в негромком разговоре, в одежде, в еде и питье. В общем, они совсем не были похожи на тот образ акул капитализма, который Паку вложили в свое время его учителя.
А вот последний из пассажиров, сидевший один на переднем ряду справа, привлек внимание Пака еще на посадке. Это был высокий плотный мужчина, одетый во все новое, явно дорогое, но ужасно безвкусное. Он вел себя бесцеремонно, если не сказать нагло, еще в зале ожидания пассажиров бизнес‑класса, переключая каналы общего телевизора по своему усмотрению. Потом он отказался ехать на заднем сиденье в мини‑автобусе, из‑за чего пришлось организовать второй рейс и немного задержать весь самолет. Ну и в завершение, сразу же после посадки этот пассажир умудрился поскандалить со стюардом, который попытался не дать ему второй бокал «приветственного» шампанского.
Теперь, завершив свой анализ, Пак с удовлетворением отметил, что его предполагаемая жертва не только определена практически наверняка, но и находится в удобном обзоре. Пак внутренне широко улыбнулся, заранее представляя себе будущие метания слабовольного негодяя по мере предстоящего развития событий.
Скоро, совсем скоро Пак должен будет еще раз уединиться в туалете и сможет снять с себя, наконец, искусственные грудь и спину. Разработчики теракта назвали это приспособление «жидкожилет» по аналогии с бронежилетом. Уже почти неделю Пак носил на себе, спереди и сзади, по три с половиной литра жидкой взрывчатки в латексных мешках под слоем натурального материала (Пак старался не задумываться над термином «донорская кожа»). Даже в случае личного досмотра, в смысле обыска на ощупь, все было вполне естественно. Пак даже мог раздеться и опять одеться, не выдавая себя. Но в такую проницательность и тщательность досмотра никто и не верил. Тем более что на груди и спине вообще ни в одном аэропорту мира не принято чего‑либо искать. Уж если что и ощупывают, то бока, ноги и руки.
Пак мысленно стал повторять многократно отработанную последовательность действий. Сначала опустить столик для пеленания. Разобраться с рюкзаком. Потом снять жилет, положить его на столик. Привести себя в порядок. Достать из «жидкожилета» по очереди обе половинки, оба латексных мешка, и спустить их в унитаз, один за другим. Отправить туда же таблетку катализатора. Набросить куртку и вернуться на место. Примерно через десять‑двенадцать минут будет слышен негромкий хлопок, корпус самолета дрогнет, и вот тогда начнется самое интересное.
Стюард выкатил столик с напитками. Пак не сомневался, что вычисленный им враг сразу начнет пить крепкие напитки. Получив очередное подтверждение своей проницательности, Пак попросил простой воды, отказался от обеда и позволил себе еще раз задремать. Почему‑то при пробуждении на взлете ему вдруг показалось, что именно сегодня есть шанс наконец‑то узнать, что же будет дальше, как себя поведет страшная Годзилла. И Пак закрыл глаза.
Глава 22
Где‑то около Земли
Премьер Черчилль стоял у огромного холодного окна и смотрел, как порывистый февральский ветер колышет торчащие вверх ветки каких‑то вечнозеленых высоких деревьев.
«Ну, конечно. Я помню этот вид из окна и это место. Это было в Советском Союзе, а место называлось полуостров Крым. За моей спиной огромный холодный зал. В этом самом зале нам троим – Сталину, Рузвельту и мне – штабные работники обычно докладывали согласованные предложения. А вечером я занимал этот же зал для работы с моими ребятами. Сколько их тогда сопровождало меня в этой поездке? Наверное, можно не напрягаться и не вспоминать. Теперь‑то я уже догадываюсь, что сзади меня сейчас вовсе не аппарат британской миссии на переговорах в Ялте».
Черчилль медленно повернулся лицом к залу и увидел ровно то, что ожидал. Кто в штатском, кто в форме, вокруг большого стола скромно стояли двенадцать молодых людей, ожидающих его помощи в поиске ни много, ни мало, а смысла своей новой жизни.
«Надо же, как интересно все складывается, – подумал Черчилль, медленно подходя к столу. – Если мне не изменяет память, в такой вот ветреный вечер мы с президентом Франклином Рузвельтом и премьером Джозефом Сталиным определяли здесь послевоенное устройство мира. Сложно и тяжело договаривались. Но договорились. Потому что тогда каждому из нас этого очень хотелось».
