Грег Айлс - По стопам Господа
Я посмотрел дальше на север. Милях в пятидесяти отсюда мой отец был свидетелем взрыва самой первой атомной бомбы. Испытания – оцените злую иронию истории! – имели кодовое название "Тринити шот". Мой отец находился в том же бункере, где стояли скоростные камеры, чтобы фиксировать каждую миллисекунду рождения нового солнца. Многие свидетели оставили воспоминания об этом эпохальном событии, но лучше всех тот момент описал Роберт Оппенгеймер. Когда я преподавал врачебную этику в Виргинском университете, мой любимый абзац из его мемуаров висел в рамке на стене аудитории, где я проводил семинары:
Когда на рассвете она взорвалась, та первая атомная бомба, мы невольно подумали об Альфреде Нобеле и его тщетной надежде, что динамит положит конец всем войнам. Вспомнили мы также и легенду о Прометее и то глубокое чувство вины, которое люди неизменно испытывают, обретая новое могущество, ибо ведают о сидящем в них искони зле. Мы осознавали, что присутствуем при начале совсем нового мира, но вместе с тем мы знали, что сама новизна – старая подружка человечества – и стояла в начале всех наших дорог.
Оппенгеймер тоньше понимал жизнь. Питер Годин хочет в компьютер «Тринити», однако забывает, что для этого ему нужно перестать быть человеком. Доселе ни один человек не переставал быть человеком полностью. Поэтому Годин заранее обречен на неудачу. Человек не может освободиться от человеческого.
Как только вертолет приземлился неподалеку от телефургонов и его роторы замерли, к нам повалила толпа. Мы с Рейчел соскочили на землю и пошли к воротам, но меня уже узнали и окружили со всех сторон. Микрофоны, прожекторы, камеры. Шквал вопросов. Я решительно поднял руку, требуя тишины. Когда все угомонились, я произнес:
– Меня зовут Дэвид Теннант. Это я послал электронное письмо, в котором предал огласке существование "Тринити".
– Зачем вы сюда прилетели? – спросил один из репортеров. – Разве за оградой не те самые люди, которые пытались вас убить?
– Думаю, в сложившейся ситуации это уже не существенно. Но если я ошибаюсь и за воротами этой базы меня ожидает смерть, вы будете свидетелями, как я туда вошел – и не вышел. В случае моего исчезновения не сдавайтесь! Продолжайте задавать вопросы, пока не узнаете всей правды!
– А какова она, правда настоящего момента? – спросила женщина с микрофоном. – Действительно ли весь мир сейчас является заложником сверхкомпьютера?
– Именно эту проблему я намерен как-то разрешить.
– Что вы имеете в виду? – закричали сразу несколько голосов.
Голос с французским акцентом громко спросил:
– Верно ли, что компьютер «Тринити» устроил акт саботажа на речной дамбе в Германии?
– Господа журналисты, вы окажете миру великую услугу, если проявите мужество и останетесь здесь. Что бы ни случилось, не дайте себя прогнать! Спасибо.
Я хотел вырваться из круга репортеров, но журналисты, ребята ушлые, меня не отпускали и, стараясь друг друга перекричать, задавали все новые вопросы. Мое молчание их только раззадоривало. Выручило лишь то, что в центре научного городка поднялся в воздух армейский вертолет и полетел в нашу сторону. Оливково-серый, вооруженный пулеметами, вертолет приземлился неподалеку от нас, и журналисты кинулись к нему.
Из него вышел молодой мужчина в штатском, но с автоматом. Подскочивших журналистов он молча отогнал таким властным жестом, что они попятились и расступились. Мужчина направился прямо ко мне.
– Вы профессор Теннант?
– Да.
– Специальный агент Льюис. Секретная служба. Ивэн Маккаскелл просит вас и мисс Вайс присоединиться к нему в кризисном штабе, который развернут в главном административном корпусе.
Взяв Рейчел за руку, я последовал за спецагентом.
Когда мы сели в вертолет и пристегнулись, Льюис двумя большими пальцами показал пилоту: взлетаем!
Глядя на бесконечные белые дюны под нами, я подумал: как символично, что «Тринити» – новейшая и уродливейшая форма жизни на планете – был рожден в этой безводной пустыне, полной противоположности библейского Рая.
* * *Вертолет приземлился рядом с огромным ангаром, на котором было гигантскими буквами написано «Администрация». У входа дежурили вооруженные солдаты.
В центре этой рукотворной исполинской пещеры находился кризисный штаб, обилием компьютеров и экранов похожий на центр управления космическими полетами. Вокруг овального стола восседали Джон Скоу, Рави Нара, Ивэн Маккаскелл и незнакомый мне генерал. Большой экран показывал группу мужчин и женщин вокруг огромного стола в комнате без окон; я узнал четырех сенаторов и среди них Барретта Джексона, старшего сенатора от штата Теннеси.
Невдалеке от овального стола стояла больничная кровать, на которой лежал Питер Годин. Похоже, без сознания. Около кровати дежурили две медсестры и седовласый представительный мужчина в белом халате – вероятно, лечащий врач. На стуле чуть в стороне, спиной к нам, сидела женщина-телохранитель в черном. Если бы не забинтованная шея, я бы только скользнул по ней взглядом и отвернулся…
Рейчел признала Гели Бауэр одновременно со мной. В этот момент Гели оглянулась, на миллисекунду встретилась со мной глазами и тут же перевела взгляд на Рейчел. Глаза ее вспыхнули, а губы изогнулись в хищной улыбке. Юнион-стейшн она не забыла!
Ивэн Маккаскелл указал нам на стулья с правой стороны стола, а когда мы сели, быстро представил присутствующих. Я был удивлен, что фамилия белокурого генерала Бауэр, но потом вспомнил краем уха слышанные сплетни о том, что Гели на ножах со своим отцом-генералом. Людей на экране нам представили как неполный состав сенатского комитета по делам разведки; именно они будут принимать решения в кризисной ситуации. Стало быть, судьба всего мира теперь в руках этой небольшой группы политиков.
– Профессор Теннант, – начал сенатор Джексон на экране, – мы очень рады, что вы с нами. В вашем электронном послании из Израиля вы выдвинули серьезные обвинения против мистера Скоу и Агентства национальной безопасности. Позже мы тщательно расследуем это дело. Однако пока что нам следует временно забыть прошлое и полностью сосредоточиться на угрозе со стороны "Тринити".
– Я для того и прибыл сюда, сенатор, – сказал я, – чтобы покончить с кризисной ситуацией.
– Мы слышали все, что вы говорили репортерам у ворот, – сказал Маккаскелл. – Вы действительно знаете способ отключить этот компьютер, не вызвав чудовищных актов возмездия с его стороны?
– Нет.
На лице Маккаскелла отразилось разочарование.
– В таком случае объясните, профессор, что именно вы имели в виду, говоря, что прибыли сюда покончить с кризисной ситуацией?
– Я должен поговорить с компьютером.
Руководитель администрации президента растерянно посмотрел сначала на генерала Бауэра, потом на Скоу. Последний насмешливо пожал плечами: я же вас предупреждал!
– Что же вы хотите сказать компьютеру «Тринити», профессор? – вкрадчиво спросил сенатор Джексон.
– Я должен задать ему несколько вопросов.
– А именно?
– Пожалуйста, позвольте мне временно оставить это в секрете.
Никому из присутствующих и слушающих в форте Джордж-Мид мой ответ не понравился.
Джон Скоу посмотрел на меня с притворным беспокойством.
– Дэвид, – сказал он, – надеюсь, вы не исходите из ложной предпосылки, что компьютер «Тринити» все еще идентичен Питеру Годину. Потому что…
– Я эту предпосылку ложной не считаю, – возразил я. – Разумеется, к настоящему моменту нейрослепок Година пополнил свою память в масштабах невероятных, но я не верю, что вся его человеческая натура коренным образом изменилась. Годин в компьютере практически тот же человек, которого мы знали. Пока что.
– А что случится потом? – спросил Маккаскелл.
– Этого никто не знает. Годин верил, что его нейрослепок в компьютере разовьется в своего рода императора-философа, некоего метачеловека с бесстрастной мудростью бога. По-моему, он решительно заблуждается. И Эндрю Филдинг, кстати, соглашался со мной в этом вопросе. Если в ближайшие несколько часов я не сумею убедить нейрослепок Година отключить себя, то есть практически совершить самоубийство, тогда человечество, вероятно, окажется под властью этой машины на веки вечные… или вплоть до своего вымирания.
В кризисном штабе и среди сенаторов воцарилось гробовое молчание.
Наконец Маккаскелл промолвил:
– Профессор Теннант, чем вы аргументируете свое мнение?
– Со времен индустриальной революции люди страшились, что миром однажды начнут править машины. И чем совершеннее становились машины, тем чаще наше воображение рождало ужасы человеческого рабства. Трагическая ирония в том, что мы верно провидели саму опасность, но кошмар воплотился в жизнь самым непредвиденным образом. Не машины как класс взяли власть, а одна машина. Разработанная и созданная по нашем образу и подобию! Нас угораздило создать ницшеанского суперчеловека, мистер Маккаскелл!
