Николай Волынский - Год беспощадного солнца
– Из четвертого отделения, – ответила Клементьева.
Мышкин пролистал эпикриз. Опухоль желудочков головного мозга. «Почему не оперировали? Ага, неоперабелен. Вливали бывший югославский, а теперь швейцарский цитоплазмид. Двадцать четыре капельницы. Почему не помогло? Поздно проснулся. Тогда зачем капать? Глупый вопрос: теперь такое лечение называется у них «терапия отчаяния». Оперировать поздно, а изображать лечение надо, потому что заплачено и клиент богатенький, можно до смерти обдирать…»
Он бросил взгляд на лицо мертвеца. Широкая, не успевшая осунуться морда. Типичный бай. Березовский из Киргизии. Или Абрамович из Казахстана. «Что ж ты так поздно спохватился, Абрамович косоглазый? Решил, если денег мешок, то и болезнь подкупить можно, как следователя прокуратуры? Что для тебя одна капельница цитоплазмида – восемь тысяч долларов. Залился бы. На весь курс всего-то сорок капельниц. Копейки».На шее у яремной вены у бая едва видна черная точка: след шприца. Похоже, в реанимационной вливали, пытались вытащить с того света, но без толку. И не помогли большие деньги косоглазому Абрамовичу: оказывается, смерть взяток не берет.
Он вспомнил, как на предпоследней конференции главврач Демидов огласил свежую статистику по онкологии. Выходило, что в России свирепствует самая настоящая эпидемия. Со всеми формальными признаками. Особенно страшно, что рак добрался до массы детей. Главврач утверждал, что основная причина широкого и необычайно быстрого распространения опухолевых заболеваний – системное ослабление иммунитета большей части населения России.
– Обратите внимание, коллеги, – сказал он на конференции. – Мне самому не нравится то, что я хочу вам сообщить, но вынужден. Эпидемия имеет место, и индуцирована она, прежде всего, факторами социальными. Богатые болеют меньше. По моим данным, которые, конечно, надо еще проверять и уточнять, сегодня основной причиной эпидемического распространения онкологических заболеваний по-прежнему остается то перманентное стрессовое состояние, в котором уже второе десятилетие пребывает большинство населения России. Но не менее важен и второй фактор – качество питания. Человек состоятельный не ест сосисок за двести рублей из генно-модернизированной сои, не ест генно-модернизированную картошку или помидоры, фаршированные генными вирусами. Он не пьет молоко из генно-модернизированного крахмала. Вся эта смертельно опасная и фантастически дешевая дрянь предназначена для бедных, которых у нас, даже по официальной статистике, не меньше семидесяти процентов от численности всего населения. Эти семьдесят процентов приговорены, безо всякой вины, к смертной казни, причем в самой мучительной ее форме. Эти люди никогда не смогут платить за цитоплазмид. Но, конечно, на самом деле приговоренных больше семидесяти процентов. Нозологический профиль различных новообразований становится все разнообразнее и, что характерно, все больше фиксируется у сельских жителей…
– У остатка сельских жителей, – буркнул Мышкин себе под нос, но его услышали все.
– Можно и так, – согласился главврач. – В любом случае, из абсолютно медицинских категорий вытекает вывод парамедицинский… Государство не имеет права равнодушно смотреть на эту ситуацию хотя бы потому, что если исчезнут эти бедные, то некому будет работать на богатых.
Он иногда позволял себе фрондерские выходки, но они всегда воспринимались в клинике как профессорское кокетничанье. Но в этот раз на Демидова кто-то донес, и его вызвали в горздрав.
Что там было, Демидов не сказал никому. А Мышкин поинтересовался.
– Я предложил задуматься о тех самых… о бедных, – хмуро проговорил Демидов. – Иначе государство останется вообще без подданных, а богачи без обслуги.
– Догадываюсь, что вам ответили, – кивнул Мышкин.
– Не догадываетесь. Что, по-вашему?
– Дескать, нет свободных денег, потому что экономический кризис у нас на дворе, и поэтому надо помогать в первую очередь банкирам.
– Ошибаетесь, любезнейший мой доктор! [3] Мне сказали другое: «Откуда ты взял столько бедных?» Предложили посмотреть в окно: вон сколько на улице автомобилей. Откуда бедным взяться, в самом деле, при таком количестве фордов и тойот?
– Су-ки, – медленно произнес Мышкин. – Это их главный аргумент. И ведь на кого-то действует: автомобиль ведь большой, у нас во дворе их полтора десятка, а кажется, что весь Питер загроможден. Пусть бы в Кострому съездили…
Главврач достал из бокового кармана алюминиевую тубу из-под кубинской сигары «белинда», вытряс оттуда на стол черный, еще жирный окурок («Бразильская! – определил Мышкин) и закурил. Сделав две затяжки, поплевал на окурок и снова сунул в тубу.
– Хоть бы сдохнуть поскорей, – прикрыв глаза, произнес Демидов. – Мне. Надоело все.
– Ни в коем случае! – возразил Мышкин. – Нам с вами, Сергей Сергеевич, надо досмотреть это кино до конца.
– Какой смысл?
– Большой! – убежденно ответил Дмитрий Евграфович. – Все удовольствие от любого боевика – в конце. Когда хорошие парни побеждают, смеются, пьют виски и хвалят билль о правах вместе со второй поправкой к конституции США. А плохие с пулями в головах плачут, играют на балалайках, пьют кружками водку и танцуют с медведями.
– Ворье пришло в Кремль надолго. Оттуда их никакими демократическими выборами не вышибить. Разве что танковыми пушками. Танк – да, он для них знакомый аргумент… Нет, не дождемся.
– Дождемся. На гнилом фундаменте ничего долго не устоит, – заявил Мышкин. – А в основании нашего химерического государства – фундамент хуже не придумаешь: несправедливость, алчность и ненависть к собственному народу.
– Нет, – покачал головой Демидов. – Эти, повторяю, надолго. Власть у них можно вырвать только вместе с руками…
Он снова вытащил окурок, сделал пару затяжек и стряхнул белый пепел в пепельницу из настоящего человеческого черепа, инкрустированного бронзой.
Пепельницу из настоящего человеческого черепа подарил главврачу Литвак, когда еще был заведующим. Дело случилось на всеобщем сборище в конференц-зале по случаю дня рождения главврача.
Голову для пепельницы он взял от невостребованного трупа какого-то бомжа. Литвак дело никому не доверил и два дня собственноручно вываривал голову и тщательно выскабливал. Вонь стояла по всей клинике и выходила на улицу, но обошлось.
На день рождения Литвак явился с черепом подмышкой, вручил его юбиляру и, не дожидаясь команды, сел за стол и набросился на выпивку.
Стол, накрытый в конференц-зале, был обычным – бутерброды с докторской колбасой, с ветчиной нескольких сортов, но с одинаковым вкусом хозяйственного мыла, и с балтийской килькой, выложенной на хлеб без сливочного масла. Был май, раньше женщины мариновали специально ко дню рождения Демидова знаменитую питерскую корюшку, но правящее ворье города засыпало часть Финского залива под бизнес-застройку и корюшка пропала. Теперь ее подают только в ресторанах по цене норвежской семги.
Выпивка была тоже традиционная: разбавленный водой из крана и охлажденный спирт, разлитый по химическим ретортам и по банкам для хранения человеческих органов. В спирте плавали лимонные корки.
Торжественная часть еще шла, но Литвак сумел опустошить две реторты подряд. Больше ему не дали: Демидов запретил.
Тогда сильно Литвак огорчился. Грустно посидел минут пять и спустился в патанатомическое отделение.
Большая молочная фляга на сорок литров была, как всегда, заперта на цепь и обычный амбарный замок. Литвак пошарил по карманам – ключа не оказалось.
– Странно, странно… – пробормотал он. – Кто-то меня обокрал. Мышкин – кто еще… Давно, гад, под меня копает.
Ключ от фляги со спиртом в ПАО – это скипетр и держава одновременно, символ реальной власти, терять его – плохая примета. Литвак сначала внимательно осмотрел свой стол, пошарил в бумагах, одновременно сбросив на пол тот самый ключ, который лежал на виду, рядом с настольной лампой. Обыскал ящики и тяжело задумался. Потом полез в стол к Мышкину.
Он хорошо знал, что в нижнем ящике Мышкин прячет самые любимые свои инструменты – хирургический молоток и долото фирмы «Becker-Solingen». Даже прикасаться к ним он никому не давал. Ага, вот он, Золинген.
На третьем ударе по замку долото выскользнуло у Литвака из рук и улетело куда-то в темный угол, звякнув на кафельном полу. Тогда он ударил по замку молотком. Замок остался на месте. Молоток отломился, упал на пол, в руках Литвака осталась только хромированная ручка.
– Немецкое качество! – возмутился Евгений Моисеевич. – Дерьмо, а не Золинген. Надули тебя, Дима, с твоим Золингеном.
«Что же теперь? – задумался он. – Не в ларек же за водкой бежать».
Он огляделся и остановил взгляд на стеллаже, уставленном банками со спиртом, в котором плавали препарированные человеческие органы. Тут Литвак хлопнул себя по лбу:
