Светлана Гончаренко - Продается дом с кошмарами
— Здравствуйте, юноши!
Знаменитый бетонный забор когда-то окружал дачи надёжно, как кремлёвская стена. Однако бури жизни всё-таки пробили в нём небольшие бреши. Эти бреши дачники затягивали металлической сеткой. Пролезть сквозь неё было нельзя, а вот обзор расширялся.
В заборе возле дачи Колдобиных было целых две дыры. В одну дыру виднелись деревенские избушки, другую закрывали заросли. Кое-где настырные кусты уже продели свои тощие руки-крюки сквозь ржавые ячеи, выпустили пробные листочки и даже подвесили несколько красивых ягодок, на вид волчьих. Сбоку в сетке была узкая щель. Бурьян лез в неё изо всех сил — казалось, кто-то просовывает туда букет.
В проёме этой дыры стоял и улыбался странный старик. Одет он был в клетчатую рубашку (полвека назад такие считались ковбойскими) и заскорузлый комбинезон с надписями «Спецстрой» на груди и спине. На голове старик носил синтетическую женскую шляпу. Похоже, этот головной убор лет двадцать пролежал под какой-то кадушкой, потому что пожелтел и сплющился. Зато сохранилась на шляпе выцветшая роза, какие бывают на забытых могилах.
— Это Костя, мой друг, на нашей даче немного поживёт, — в очередной раз объявил Кирилл. — Он писатель.
Костя покраснел, а старик оживился. К сетке он приник так, что его маленький носик расплющился, а клочья пышной бороды влезли в ячейки, потеснив волчеягодник. У него были странные глаза — ярко-голубые, как у недорогой куклы, но с красными белками. Седина бороды и пышной шевелюры отливала зеленью, как шерсть у ленивца, и запутались в ней травинки, сухие листья и даже небольшие сучки.
— Надеюсь, вы пишете о родной природе? — заулыбался старик. — Лучших мест для фенологических наблюдений вам не найти до самого Чулыма! Я покажу вам изумительный пень, обросший с одной стороны мхом, а с другой…
— На опохмел не дадите? — вдруг послышалось из-за спины старика, из кустов.
Вынырнула из зелени голова. Была она тоже старая, плохо выбритая, в кепке и с бурым носом.
— Нехорошо, Владимир Фомич, — пристыдил эту голову старик в женской шляпе. — Не надо пропагандировать алкоголь молодым. Ведь спиться, скажем, этому вот юному писателю ничего не стоит.
— А мне плевать, — сказал Владимир Фомич и в самом деле плюнул в разнотравье. — Кирюха, дай на чекушку!
— Фу, стыд какой! Пошли ко мне, налью, — предложил старик в шляпе.
— Нет уж, профессор! Ты такого нальёшь, что завтра очнусь я на том свете вверх тормашками.
— Зачем ты так, Фомич? Клянусь честью, я заначил полбанки «Столичной». Неплохая штука, производства Оскуевского винзавода. Полина Пухначёва принесла — я ей видеоплеер наладил.
— А ты в «Столичную» своей дряни никакой не сунул?
— Никакой. Только пару соцветий мелиссы.
— Это что за хрень?
— Мята лимонная.
— Точно мята? Не гриб какой?
— Не гриб. Да у меня и сейчас с собой образчик есть. Сам понюхай — божественный аромат.
Старик в шляпе вынул из кармана какую-то скрюченную травку, растёр меж пальцев и поднёс эти пальцы к бурому носу собеседника. Тот боязливо втянул ноздрями запах, чихнул негромко, как кот, и решился:
— Ладно! Пошли, Леопольдович.
Когда странная пара скрылась в кустах, Кирилл заторопился:
— Всё, Костян, пора мне. Вот всегда приедешь сюда и завязнешь! А у меня вечером самолёт. Ещё надо вещи забрать и за Катькой заехать. Пока!
И он влез в свою бледно-зелёную машину.
Костя только успел спросить:
— А что, этот чудак с розой в самом деле профессор?
— Ну да, — ответил Кирилл уже из машины. — В универе что-то там преподавал. Оттуда его выперли, вот он и засел на даче. Конечно, одичал малость, но большого ума дедок! Дача его сразу за шлагбаумом. Только если выпить захочется, к нему не ходи! Лучше уж к бабке Разиной — дом у неё в деревне, с крыльцом. У Бабая классный товар, но дороговато всё-таки, а бабка совесть имеет. Всё, еду. Бай!
Машина тронулась. Шины прошуршали по асфальту мягко, будто были сделаны из теста.
Костя остался один.
Значит, это и есть свобода? Ни души кругом, листва шумит, и кричат в ней неведомые птицы. Яблоки, обещанные Бабаю, то и дело падают на землю: тум! тум! тум! Так сердце стучит. А облака перестроились в ватные замки и порозовели с одного боку. Красота!
Костя расставил руки и поймал струю ветра. Этот ветер оказался таким сильным, что если б были у Кости под мышками перепонки, как у летяги или у Бэтмена (или Бэтмен без перепонок обходится?), то можно было бы запросто спланировать с горы и сверху посмотреть на дачи, на деревеньку, на лес. Что там, за холмами, где всё голубое? Такая же дичь и глушь?
«Наконец-то! — сказал себе Костя. — Никто не достаёт, не дёргает, не лезет с советами. Бунина читать нарочно не буду — и без него вокруг вон такие дебри. Прямо начало кайнозойской эры. Да здесь я гениальное что-нибудь сотворю! Прямо сейчас!»
Широкой, свойственно гениям походкой Костя двинулся в дом. По дороге он старался дышать всей грудью, глубоко забирая в себя свежесть и дивные садовые запахи. Даже в носу от ароматов зачесалось, как от сильно газированного тоника.
В комнате с розовыми обоями (и чёрт с ними!) Костя уселся за стол. Открыл ноутбук. Быстро навалял крупный, заранее придуманный заголовок «Амулет вечности». Ниже меленьким вкусным курсивом уточнил — «Роман». Ещё ниже шли дежурные «Часть первая» и «Глава 1». Ахая и от удовольствия подскакивая на стуле, Костя всеми десятью пальцами отчебучил первую фразу: «Вечерело. В высоких сапогах Баррекра хлюпала зловонная жижа».
Именно зловонная! Когда сияет солнце, шумит за окном сад, пахнет яблоками и — этой, как её?.. мелиссой? — тогда писать хочется о чём-то жутком и зловонном.
Придумывая следующую фразу, Костя сощурился и поглядел в окно. Там мельтешили на ветру какие-то деревья. За ними стояла довольно уродливая дача в финском стиле — та самая, где никто не живёт.
Поскольку комната для гостей располагалась на втором этаже, покинутая дача была перед Костей как на ладони. Он видел: окна там плотно занавешены полосатыми шторами, двор зарос бурьяном, на крышу и балкон нанесло ветром сору. Сбоку на карнизе даже успело вытянуться нахальное деревце. А вокруг ни души…
Или нет?
Костя готов был поклясться, что полосатые шторы вдруг колыхнулись, и не от сквозняка. Сначала образовалась меж ними тёмная щель, а затем вполне реальная, с пятью пальцами рука штору задёрнула и щель ликвидировала.
В животе у Кости повеяло гнусной прохладой. Кто только что шевелил шторы? Вор? А может, в пустую дачу забралась целая шайка грабителей? Что они там делают? Жрут просроченные домашние заготовки? Или прячутся, совершив что-то ужасное?
Зловонная жижа в сапогах Баррекра тут же показалась Косте пустяком. А вот закрыл ли он входную дверь на задвижку — вопрос, на который мог быть и леденящий душу ответ.
Через три ступеньки Костя снёсся с лестницы и кинулся в прихожую. Амбарный засов на двери был в полном порядке. Нет, нельзя быть таким пугливым, иначе творческий процесс побоку!
Чтоб прийти в себя, Костя вышел на крыльцо. Он закрыл дачу Колдобиных на ключ и огляделся. Деревья в саду по-прежнему лопотали, облака розовели, но пахучий воздух свободы уже не так беспрепятственно лился в Костины ноздри и не достигал глубины души. Глаза Кости так и косили на заброшенную дачу. Там всё было тихо, неподвижно, мертво.
«Почудилось! Наверное, у меня галлюцинация была — от излишка кислорода, с непривычки, — решил Костя. — Я про такое слышал. Нельзя пугаться всякой ерунды! Лучше буду глядеть на Шнурковых: у них всегда полно народу и весело».
Однако у Шнурковых теперь тоже не было ни души — наверное, они пошли обедать. Лишь на газоне валялась, задрав ноги, голая, лысая, жалкая кукла Барби. От её вида стало ещё тошнее.
«Наплевать! Баба я, что ли? — разозлился Костя. — Надо для бодрости прошвырнуться по саду. Если не поможет, сделаю пятьдесят приседаний».
Костя постоял немного у фонаря и отправился в самую гущу сада. Он лихо отбрасывал ветки, которые осмеливались преградить ему дорогу, и отплёвывался от мелких тусклых мошек. Эти мошки, как и положено в августе, толклись на одном месте бессмысленными столбами. Один такой столб почему-то увязался за Костей, золотясь на солнце и норовя влезть в глаза и рот.
Костя энергично отбивался от глупых насекомых и потому не заметил, как добрался до границы владений Колдобиных. Он уткнулся в забор. Это был всё тот же бетонный забор, что, подобно китайской стене, отделял дачные угодья от прочего дикого мира. В заборе зияла пробоина. Была она такая широкая, что мог в неё не только вор пролезть, но и въехать мотоцикл с коляской.
Однако, похоже, мотоциклы тут не ездили и даже никто не ходил — бурьян у дыры стоял девственный, нетоптаный. Свою дыру Колдобины не стали заделывать сеткой, а просто прикрыли грязным листом ДВП.
