Светлана Гончаренко - Продается дом с кошмарами
Однако, похоже, мотоциклы тут не ездили и даже никто не ходил — бурьян у дыры стоял девственный, нетоптаный. Свою дыру Колдобины не стали заделывать сеткой, а просто прикрыли грязным листом ДВП.
Продравшись сквозь бурьян, Костя отодвинул ДВП и очутился в таком же бурьяне, только не принадлежащем Колдобиным. Оказалось, сад выходит к обрыву. Вид был отсюда потрясающий — внизу зелёной бездной темнел овраг, а его противоположная гряда казалась далёкой, лежащей за тридевять земель.
По краю обрыва, вдоль забора, шла под уклон тропинка. По ней Костя быстро сошёл к деревне. Здесь не так оглушительно лопотали деревья, и было, казалось, теплее. Пахло помидорной ботвой, курами и сдобным дымком. Деревенские заборы тоже заросли всякой зелёной нечистью (похоже, у копытинцев до них просто руки не доходили). Но всё-таки эти заборы были не так высоки и неприступны, как дачная ограда.
Костя медленно шёл задами огородов. Поверх заборов он разглядывал зелёные и пожухлые грядки. Страх перед пятернёй, что задёрнула полосатую штору, прошёл. Вздрогнуть пришлось лишь однажды — когда Косте под ноги упал и тут же скрылся в кустах кот, невероятно худой и крупный. В зубах кот нёс полный круг ливерной колбасы. Костя свистнул вслед. На душе стало легко и весело. Даже мошки-толкуны отстали. Костя был бы абсолютно счастлив, если бы в кеды ему не набились какие-то колючки, а к штанам не липли бы репьи.
— Кристинка! Это что же деется? Ещё утром у меня тут кабачок лежал! — услышал вдруг Костя пронзительный старческий голос.
Он заглянул через забор в ближайший огород. Там стояла маленькая старушонка в белом платочке. Несмотря на летнюю жару, поверх ситцевого платья старушонка надела такую же древнюю и ветхую, как она сама, жилетку из овчины мехом внутрь.
Гневные слова старухи не остались без ответа. Они подняли во весь богатырский рост молодку, которая до того возилась в соседнем огороде, стоя в традиционной позе труженика полей, то есть раком. Молодка была румяная, крепкая, загорелая, в бикини и напоминала сдобную, хорошо пропечённую булку.
Будучи толще и выше старухи раза в три, молодка тем не менее отвечала почтительно, тоненьким голоском:
— Да что вы, Марья Афанасьевна! Не видала я вашего кабачка! Я и в огород только что вышла — с утра помидоры закручивала.
— Врёшь, лихоманка тебя возьми, — не поверила старуха. — Лежал тут кабачок сорта Фромантен! Они у меня нынче что-то плохо взошли, я их всех наперечёт знаю. Лежал кабачок! Лежал!
— Лежал, ваша правда. Помню. Ой, неужто его спёрли? Вот жалко! Миленький такой был. Только не брала я его, ей Богу! — лепетала Кристинка
запредельно писклявым, срывающимся голосом.
По голосу ясно было — врёт.
— Это не я, Марья Афанасьевна, это дачники стащили! Они бесстыжие, они всё могут. Вот хоть бы тот бугай, у которого велосипед к веранде приделанный. Сидит он, педали крутит и думает, что едет. Полоротый! Такой стащит кабачок и не охнет!
Старуха возмутилась:
— Что ты несёшь? У этого бугая денег куры не клюют. Станет он по огородам шастать! Твоя это работа, Кристинка, уж я знаю!
Кристинка со страшной скоростью замотала головой и замельтешила руками, защищаясь от старухиных подозрений. Но та стояла на своём. Она сверлила несчастную крошечными птичьими глазками, блестевшими из-под стрехи небрежно повязанного платка.
— Гляди, и врёт ещё! — кипятилась старуха. — Что ж, есть в кого! И мать твоя врала, и бабка, и прабабка! Лежал у меня Фромантен пузатенький, а ты…
Старуха так разошлась, что даже топнула тощей ногой, обутой в башмак, каких теперь не делают.
Костя никогда не писал деревенской прозы и теперь не собирался. Однако он засмотрелся на огородную перепалку и не заметил, что всё вокруг переменилось. Делось куда-то лучезарное небо, полное розовых облаков — вместо него стояла теперь сплошная чернота. Исчез и ветер. Каждый листок, который до того беспечно болтался и производил неимоверный шум, теперь либо мертво повис, либо замер торчком, живой, но на вид железный. Овраг скрылся в рыжеватых потёмках.
Стало тихо, как в комнате. Костя даже подумал, что он оглох, и почесал пальцем в ухе. Шорох пальца был, к счастью, слышен, но более — ничего.
Вдруг где-то на горизонте, между небом и землёй, возник длинный столбик дыма. Вихляясь и приплясывая, он быстро приближался. Двигался он совершенно бесшумно и то ширился, то свивался наподобие песочных часов. Тишина давила уши.
«Что происходит?.. Да это же смерч!» — наконец догадался Костя.
Он видел смерчи по телевизору и тут же вообразил, как неумолимая сила вздымает его в воздух, несёт ввысь и бьёт головой о спутниковую тарелку ближайшего деревенского дома. Чтоб этого не случилось, он изо всех сил вцепился в какой-то куст.
Между тем смерч, вращаясь и немного клонясь набок, приблизился к огородам. Ботва под ним гнулась, укладывалась воронками и сочно хрустела. Костей вихрь погнушался, зато стал крутиться над Кристинкиным огородом. Он наломал подсолнухов, чуть изогнулся и вдруг слился с Кристинкой в один шевелящийся кокон.
— Ай-яй-яй! — донеслось из кокона.
Вопила теперь Кристинка непритворным, довольно грубым голосом.
Костя не верил своим глазам: смерч вдруг исчез, будто его никогда и не было. Зато посреди огорода осталась стоять Кристинка, с ног до головы облепленная мусором. Она едва шевелилась под грузом хвороста, сухих листьев, клочьев плёнки от парников. Помимо лесного и сельского, экологически чистого сора пристали к Кристинке какие-то пёстрые бумажки, мятые пластиковые стаканчики, куски упаковочного картона и множество окурков.
— У, ведьма проклятая! — хныкала Кристинка, сдирая и стряхивая с себя мусор и вытаскивая из мелких кудрей репьи, горелые спички и липкую жвачку. — За что? За какой-то долбанный кабачок! Да когда б я знала…
Старухи в огороде уже не было, зато снова сиял закат. Розовые облака стали перестраиваться в прощальную вереницу, а деревья опять зашумели, как сумасшедшие.
Глава 3
— А! За вдохновением отправились? Спросите-ка меня: с чего стоит начинать молодому дарованию? Отвечу без раздумий — с фенологических заметок. Без этюдов с натуры никуда!
Старик в битой женской шляпе имел привычку возникать внезапно и ниоткуда. Так появляются из-под земли черти в старых фильмах-сказках.
Например, вчера Костя засмотрелся себе под ноги, а старик тут как тут. Пришлось узнать, что зовут старика Федором Леопольдовичем Безносовым, а домишко его, аварийно покосившийся, без занавесок и, кажется, без всяких запоров, стоит между дачами и деревней. У калитки лавочка, в огороде непролазная дичь, за огородом избы, в которых живут сплошь старухи, одна из которых умеет притягивать смерчи.
Сегодня профессор Безносов материализовался из кустов бузины.
— А блокнотик ваш где? Впечатления куда записывать будете? — сходу пристал дотошный старик.
— У меня всегда всё в голове, — соврал Костя.
На самом деле у него в голове вместо свежих впечатлений крутилась навязчивая идея: он очень хотел посидеть вечерком у роскошного колдобинского камина.
Вчера, как только стемнело, он впервые попытался это сделать. Но в доме и во дворе не нашлось не только поленьев, которые нужны для подобных каминов, но и вообще никакого топлива. Упрямый Костя уселся-таки в кресло. Он спалил в камине комок туалетной бумаги, упаковку от корейской лапши и немного колбасных шкурок. Вся эта дребедень сгорела быстро и некрасиво, напустив в комнату вони. Костя решил завтра же поискать каких-нибудь дров.
Это оказалось делом нелёгким. Почему-то сад Колдобиных находился в отличном состоянии — ни лишних чурок в нём не нашлось, ни пней, ни сухостоя. Наверное, хозяева готовились к продаже и прибрались. Сунуться на соседний участок Костя не посмел — слишком помнилась страшная рука, задёрнувшая полосатую штору. Поэтому он, подобно героям братьев Гримм, отправился за хворостом в лес.
Тут-то и возник перед ним бывший профессор Безносов.
Старик, кажется, встреч не искал. Он просто собирал дары леса: в его оранжевом пластиковом ведре было полно грибов. Грибы все были какие-то странные, с ярко-зелёными шляпками и на тоненьких бледных ножках, сулящих верную смерть. Красные ягоды, очень похожие на искусственные, тоже среди них попадались.
— Вы всё это будете есть? — изумился Костя.
Профессор крякнул:
— А как же! С молочком и целинным хлебцем!
Вчера в местном магазинчике Костя видел караваи этого популярного сорта. Были он тёмные и так осыпаны зерновой шелухой и жёваной соломой, что напоминали коровьи неожиданности. Однако экономные копытинцы брали только такой хлеб. Белый дачники привозили из города.
— А это точно не поганка? — спросил Костя, показывая на бледный и тщедушный гриб, который венчал гору профессорских трофеев и робко выглядывал из ведра.
