Татьяна Тиховская - Фотограф
Следует заметить, не все ученики были столь же законопослушны – многие из слушателей не желали усваивать заповеди классической школы и предпочитали следовать собственным склонностям. Из них одни становилась гениями, а иные бросали обучение.
Ален был усидчивым учеником. И, не претендуя на Римскую премию [14] и участие в Парижском салоне [15], как минимум освоил ремесло.
Мэтр приветствовал копирование великих мастеров на ранних стадиях обучения. Но не единожды повторял: «Не смейте копировать фотографии! Иначе вы убьете в себе творца и навсегда останетесь дилетантом! С натуры, с натуры пишите!».
Ален запомнил эту фразу как молитву. И долго сопротивлялся соблазну копировать фотографии. Достаточно долго. Пока еще надеялся стать хорошим художником.
Как отличить хорошего художника от художника? Хороший художник продает то, что пишет, а художник пишет то, что можно продать. Очень немногие художники зарабатывали нормальные деньги еще при жизни. Художники же средней руки зарабатывали, чем придется: изготовлением рекламных вывесок для торговых заведений, афиш, иллюстраций в книгах и журналах, календарей, ресторанных меню, приглашений, визитных карточек. Эти занятия худо-бедно кормили художников и позволяли им приобрести небольшой запас самых необходимых красок.
Иные художники зарабатывал тем, что малевали портреты посетителей кафе и таверн. А часть отчаявшихся заявить о себе серьезной живописью облюбовали себе площадь Тертр на холмах Монмартра, чтобы заработать на туристах. Малюсенькая площадь могла вместить одновременно два-три десятка художников с их мольбертами.
В те времена туристов на Монмартре было не то чтобы очень много. И сам район, только недавно присоединенный к Парижу, не выглядел респектабельно: тихая деревенька с разъезженными дорогами, узенькими улочками и обветшалыми мельницами. Но зато здесь было самое дешевое жилье и прекрасный вид на Париж с любой точки холма. И недостатка в дешевых кафе не было. Вот вся нищая богема Парижа сюда и стекалась. Стекались те, кто все еще мечтал заявить о себе как о художнике, а не смириться с уделом ремесленника.
Ален достаточно быстро понял, что не блещет талантом, поэтому хватался за любую работу. Как-то он попытался расположиться на площади Тертр. Но там уже сложилась своя община со своими законами: кого хотели, пускали работать, кого не хотели – прогоняли. Алена, и вообще арабов, они гнали взашей. И Ален в очередной раз с горечью убеждался в том, что он для арабов – не свой, а для французов – чужой.
Найти себе работу ему невольно помог Ташко. Как-то он, желая немного растормошить меланхоличного друга, предложил ему сходить в «одно миленькое местечко». Это оказалось кафе на углу улицы Рише поблизости от бульвара Монмартр.
Вход, правда, был платный. Но оно того стоило. На сцене друг друга сменяли музыкальные, театральные и цирковые представления. Но посетитель в это время волен расхаживать, даже выходить, есть, выпивать, курить. Здесь коротали время представители всех сословий. Попадались и художники, черпающие здесь вдохновение для повседневных сюжетов, а порой и находя клиентов.
У Ташко был свой резон наведываться именно в это кафе – здесь обосновался штаб нелегальной Коммунистической партии Сербии, членом которой был Ташко. Вскоре он уехал на родину. Но Ален успел стать завсегдатаем кафе. А среди пестрой публики, глядишь, и находились невзыскательные клиенты.
Как бы там ни было, работа у Алена появилась. Помимо открыток, рисунков для журналов, афиш он иногда брался изготавливать вывески для не очень требовательных заказчиков.
Работать в маленькой комнате становилось крайне неудобно – Ален столкнулся с необходимостью подыскать себе мастерскую. Помог случай, как нередко бывает, когда упорно о чем-то думаешь.
Алену мясник заказал вывеску для своей лавки. Ален изобразил самого хозяина в длинном белом фартуке и с огромным свиным окороком. Самому Алену его творение казалось полной безвкусицей, но мясник пришел в восторг.
Когда пришло время отдавать заказ, Ален невзначай обмолвился, что ищет недорогое помещение для студии. Мясник, пребывающий в благодушном настроении и не спешащий уходить, спросил:
– А что за студию ты ищешь?
– Да пусть не студию, а хотя бы обычную просторную комнату с хорошим освещением! Здесь же не повернуться!
– Так у меня есть комната – рядом с лавкой. Там, правда, хранится всякое старье, но если его убрать – места много. И освещение нормальное.
Предложенная цена была настолько заманчивая, что Ален сразу же, не мешкая, отправился к мяснику посмотреть помещение.
Домик мясника был трехэтажным. На первом этаже располагалась лавка, где хозяин продавал мясо, на втором жила семья хозяина, а на третьем – пару слуг. Пустующая комната находилась на первом – точнее, цокольном, – этаже, который традиционно являлся не жилым. Сразу было видно, что ее используют как склад – дворовых сарайчиков в Париже не строили, все службы находились в доме, под общей крышей.
Комната и вправду была большая, а два окна по разным сторонам давали рассеянный дневной свет. Внутри комнаты стояла автономная печка, так что Ален мог сам решать, когда ему топить, а не зависеть от хозяина. Вглубине была коморка без окон, которую можно было приспособить под кладовую. А кровать поставить на антресолях, которые делили высоту комнаты примерно пополам и куда вели несколько деревянных ступеней.
Двери были так называемые конюшенные. Они состояли из двух половинок, верхней и нижней, каждая из которых имела собственные петли и замки и распахивались в обе стороны. Это были весьма удобные двери. Можно было закрыть верхние створки, а нижние открывалась для домашних животных, что позволяло сохранять в доме тепло. Можно было, наоборот, закрыть нижнюю половину, а через верхнюю занятая готовкой хозяйка могла переговариваться с соседкой.
А еще через верхние створки можно по любому поводу моментально выглянуть на улицу, так как парижане всегда были любопытны. Справедливости ради добавим, что и из своей жизни тайны они не делали. Много времени они всей семьей проводили под порогом своего дома, на узеньком тротуаре – дворов как таковых не существовало. Женщины здесь чистили овощи, ощипывали птицу, штопали белье. Мужчины что-то мастерили, дети играли. И в то же время все глазели по сторонам.
Заметим, что и поныне во многих парижских кафе хозяева круглый год выносят на узенький тротуар маленькие круглые столики, ставят спинкой к стене несколько стульев – и посетитель, заказав круасан с кофе, может бесконечно наблюдать за бурлящей городской жизнью.
Ален остался доволен и даже сразу уплатил задаток.
Когда он пришел во второй раз, комната уже была пустая. Почти пустая, если быть точным, так как на полу у печи развалился хозяйский пес.
Ален в растерянности остановился на пороге.
– Да вы не бойтесь, он смирный! – весьма кстати появился хозяин. – Это его мамаша ощенилась и первое время жила здесь, вот его и тянет «на родину»! Гастон, Гастон, домой!
Гастон радостно тявкнул, дружелюбно помахал хвостом, но уходить не собирался. Тогда хозяин за ошейник увел упирающегося пса.
В дальнейшем Гастон таки частенько наведывался к Алену. Если нижняя дверца была не заперта, он без лишних церемоний заходил внутрь. Пес и вправду был смирным и достаточно смышленым. Хозяин потехи ради даже приучил его относить Алену пакет с мясом. Так что визиты Гастона перестали быть праздными.
Позднее в цепочке необъяснимых смертей у Гастона будет своя собственная роль.
Часть вторая
1
– Привет, искусник! – воскликнул Жорж.
Окрик относился к Алену, который сидел в кафе за своим любимым столиком с блокнотом для эскизов. Ален невольно вздрогнул: никак не мог привыкнуть к насмешкам Жоржа. Жорж, которого все без исключения называли Жожо, работал в кафе платным танцором, жиголо. Он был ладно скроен, очень красив, если вам нравятся смазливые мужские физиономии, и имел бешеный успех у женщин, чем без зазрения совести пользовался. Одним словом, это был прирожденный жиголо.
Его заветной мечтой было встретить богатую старушенцию и обаять ее настолько, чтобы она переписала на него все свое состояние, даже если для этого Жожо довелось бы пойти в мэрию зарегистрировать брак с вожделенным денежным мешком.
А пока такой оказии не представлялось, Жожо довольствовался более или менее ценными подарками престарелых дам за удачное партнерство в танцах – и не только в танцах. Поскольку он не склонен был экономить каждый сантим, а для поддержания внешнего лоска требовались отнюдь не шуточные затраты, денег ему постоянно не хватало. И тогда он не брезговал одалживать мелкие суммы даже у далеко не богатых артисточек кафе.
Внешне у Алена с Жожо были приятельские отношения, хотя в душе они презирали друг друга: Жорж Алена – за неказистую внешность, а Ален Жоржа – за неказистую душу. У Алена была еще одна причина недолюбливать красавца Жожо: женщина. Старо как мир.
