Ларс Кеплер - Соглядатай
Евангелия направляют взгляд на пустую могилу, но за обеденным столом мы говорили о том фрагменте из Ветхого Завета, где описывается разорение Египта. Моя дочь сказала, что Бог любит кровь, и сослалась на пасхальные библейские слова: «И будет у вас кровь знамением на домах, где вы находитесь, и увижу кровь и пройду мимо вас».
Мы с женой не делим спальню уже год. Я поздно ложусь и храплю, как экскаватор (ее слова). Но по ночам мы часто прокрадываемся друг к другу. Иногда я провожаю Анну вечером в спальню только для того, чтобы посмотреть, как она готовится ко сну. Мне всегда нравилось смотреть, как она снимает украшения, нажимает на стерженьки сережек, кладет серьги в футляр, одну возле другой. Анна относится к мелочам как-то умиротворяюще вдумчиво. Снимая лифчик, она не тянется себе за спину, а мягко сбрасывает бретели с плеч, стягивает лифчик на талию, поворачивает – и вынимает крючки из петель.
Когда я вчера сидел на ее постели и смотрел, как она заплетает косу на ночь, мне показалось, что я видел чье-то лицо в темном окне. Я поднялся и подошел к окну, но ничего не увидел; тогда я прошел дальше на веранду и в сад, но все было спокойно, и я поднял лицо к звездному небу.
Йона бросил взгляд на окно. Роки все еще сидел под деревьями, закрыв глаза и вытянув ноги. Йона продолжил читать.
Вчера я видел того бледного священника из Лербу в супермаркете «Обс», но решил, что здороваться необязательно.
Четвертый день Великого поста.
Итак, мы достигли середины Великого поста. Голова раскалывается, пил вино допоздна, читал и писал.
Сегодня мы думаем о Хлебе жизни. Скоро начнутся дни Святой Пасхи, и тяжкий кулак существования придавит нас к земле.
Йона полистал еще, скользнул взглядом по страницам – день Святой Троицы и переход к менее насыщенному церковному полугодью, потом он вдруг остановился и прочел:
Оно случилось – чудовищное, немыслимое. Я пишу об этом здесь, молю Бога о прощении и никогда больше об этом не упомяну. Руки дрожат, когда я пишу об этом два дня спустя.
Словно старый Лот, я был введен в обман и нарушил Божью заповедь, но пишу, чтобы понять свою роль в этом, осознать свою вину и позор. Было поздно, я выпил вина больше, чем могу выпить, больше, чем пью обычно, пьяный лег в постель и уснул.
Сейчас, позже, я думаю, что каким-то образом знал, что не Анна прокралась ко мне в темноте. Она пахла, как Анна, на ней были украшения и ночная сорочка моей жены, но она была напугана и дрожала всем телом, когда я лег на нее.
Она ничего не шептала, вздыхала не как Анна, она дышала, словно не желая поддаться боли.
Я хотел зажечь ночник, я все еще был настолько пьян, что лампа упала на пол. Шатаясь, я встал и, опираясь о стену, зажег верхний свет.
В моей постели сидела моя дочь. Она была накрашена, в украшениях и улыбалась, несмотря на свой страх.
Я заорал, закричал, бросился к ней и вырвал серьги Анны из ее ушей, я ткнул ее лицом в окровавленную простыню, я протащил ее по лестнице и дальше в снег, я споткнулся и упал, снова поднялся и толкнул ее.
Она замерзла, у нее из ушей текла кровь, но она пыталась улыбаться.
Я буду наказан, я должен быть наказан, мне следовало понять, что происходит. Уединение, цветение, крадущиеся шаги, подглядывание, вечное желание брать украшения и косметику Анны.
Йона прервал чтение, посмотрел на ржавый ключ и черные серьги в витрине, на строки о возможности унаследовать жену прежнего священника. Он покинул экспозицию с дневником в руке, прошел мимо фотографии трех исхудалых вдов. Эллинор расставляла кофейные чашечки с блюдцами на полке позади стойки. Она собирала фарфор в стопку, он слегка позванивал. Вялая муха влетела в открытые двери кафе и ударилась об окно.
Когда Йона вошел, Эллинор обернулась. По ее лицу было ясно видно: она раскаивается, что рассказала о братнином дневнике.
– Можно спросить, как умерла жена Петера?
– Этого я не знаю, – коротко сказала Эллинор, продолжая расставлять чашки и блюдца.
– Вы говорили, что дружили с Анной.
Подбородок старухи задрожал.
– По-моему, вам пора уходить, – сказала она.
– Я не могу уйти.
– Я думала, вы интересуетесь проповедями Петера, поэтому я… – Эллинор покачала головой, взяла поднос с кофе и печеньем и пошла к двери.
Йона придержал ей дверь, подождал, пока она поставит поднос перед посетителями в саду.
– Я не хочу говорить об этом, – слабым голосом проговорила она.
– Это был несчастный случай? – резко спросил Йона.
Лицо Эллинор сделалось совсем беспомощным и перекосилось от плача.
– Не надо, – попросила она. – Неужели не понимаете? Прошлого не вернешь…
Она опустила голову и тихо заплакала.
Подошла ее помощница и положила руки на содрогающиеся плечи Эллинор. Гости, взяв печенье, встали и перешли за другой столик.
– Я из полиции, – настаивал Йона. – Я могу узнать, но…
– Будьте добры, уходите, – сказала женщина и обняла Эллинор.
– Это был просто несчастный случай, – плакала старая сестра священника.
– Я не хочу бередить вам душу, – не отступался Йона, – но мне необходимо знать, что произошло, и выяснить это мне надо сейчас.
– Автомобильная авария, – всхлипнула Эллинор. – Лил дождь… они врезались в кладбищенскую стену, Анну заклинило в машине, лицо оказалось настолько изуродовано, что…
Она неуверенно села за один из столиков, глядя прямо перед собой.
– Продолжайте, – спокойно попросил Йона.
Женщина посмотрела на него, вытерла слезы и кивнула.
– Мы видели это из усадьбы… Брат выбежал, заспешил вниз по дороге… я бежала за ним под дождем, видела, как дочь изо всех сил пытается освободить ее, ударила домкратом… прямо по машине… а я только кричала, бежала через заросли ивы… – Голос женщины прервался, она несколько раз открыла и закрыла рот, потом продолжила: – Повсюду осколки стекла и обломки жести, пахло бензином и горячим металлом… Дочь сдалась, она просто замерла на месте и ждала, когда придет отец… Помню ее потрясенные глаза и странную улыбку…
Эллинор подняла руки и посмотрела на ладони.
– Господи, – прошептала она. – Девочка только-только приехала домой из школы Клокхаммар, и вот она стояла в своем желтом плащике, смотрела на мать. Лицо Анны было все изрезано, везде кровь, далеко за…
Голос снова оборвался. Она сглотнула и медленно продолжила:
– Странное воспоминание. Я точно помню, что слышала тонкий голосок, когда подбегала, говорил как будто ребенок… В этот момент машина загорелась, я увидела, как вокруг Анны образуется голубой пузырь, а в следующий миг я лежала в мокрой траве в канаве, и огонь закручивался вокруг машины спиралью. Ближняя береза занялась, и я…
– Кто вел машину?
– Я не хочу говорить об этом…
– Дочь, – ответил Йона вместо нее. – Как ее звали?
– Нелли, – сказала старуха и измученно посмотрела на него.
Глава 119
Пробираясь к Роки между столиками кафе, Йона пытался дозвониться Эрику.
Телефон выключен.
Йона набрал личный номер Марго. Она не ответила. Тогда он позвонил своему прежнему начальнику из управления уголовной полиции, Карлосу Элиассону, и оставил короткое голосовое сообщение.
Роки так и сидел в тени березы, подбирая крошки с живота. Он снял ботинки и носки и шевелил пальцами в траве.
– Нам пора, – сказал Йона, подходя к нему.
– Получил ответ на свои вопросы? Йона прошел мимо Роки и сбежал по лестнице к парковке. Петер хранил дневник номер двадцать четыре отдельно от остальных тетрадей: содержание было слишком постыдным. Именно поэтому Нелли не нашла этот дневник, когда уничтожала прочие.
На последних страницах дневника Петер описывал, как дочь отправили в консервативный христианский интернат для девочек.
Йона остановился возле угнанной машины и подумал, что Нелли было четырнадцать, когда она уехала в школу Клокхаммар неподалеку от Эребру. Она провела в интернате шесть лет. Возможно, все это время она не виделась с родителями, но зацикленность на отце не прошла.
Из-за ощущения того, что она любила – и ее отвергли, она отдала все – и у нее все забрали, у девочки развилось глубокое расстройство личности.
Она внимательно наблюдала за матерью, пыталась стать похожей на нее и занять ее место.
Роки снова надел ботинки, однако носки нес в руке; в таком виде он спустился на парковку и открыл дверцу машины.
– Тот «грязный проповедник» – женщина? – спросил Йона.
– Вряд ли. – Роки взглянул ему в глаза.
– Помнишь Нелли Брандт?
– Нет. – Роки уселся на пассажирское сиденье.
Йона поднял разломанный пластиковый пенал над замком зажигания, соединил красные проводки, оторвал скотч с коричневых прикуривателей, свел концы; проскочила искра, и мотор завелся.
