Ларс Кеплер - Соглядатай
Может быть, они нашли серийного убийцу. Проповедника из кошмарных воспоминаний Роки. Того старого священника с нарумяненными щеками и истыканными шприцем руками.
Церковь была закрыта, окна – темные.
Йона вытащил из кобуры свой «Кольт комбат» и заметил, что скотч стал грязным и начал отставать. Обычно Йона обматывал нижнюю часть рукоятки серебристым скотчем, чтобы оружие не скользило в руке во время долгой перестрелки.
Вытащив магазин, Йона убедился, что он полон, вернул на место и послал патрон в ствол, хотя вряд ли «грязный проповедник» поджидал их в церкви.
Все не так просто.
Гравий на площадке был выравнен граблями, кладбище ухоженное. Солнце пробивалось сквозь густую листву дубов.
Проповедник – очень опасный человек. Он не торопится, выжидает, он наблюдает и делает тонкий расчет – а потом что-то берет над ним верх и он превращается в зверя.
Его слабое место – самонадеянность, нарциссический голод.
Йона взглянул на церковь и поля. В одном кармане у него были два запасных магазина с обычными боеприпасами, и магазин с пулями в цельнометаллической оболочке – в другом.
Даже если проповедника здесь нет, подумал он, даже если его никогда здесь не было, это – конец пути.
Если он не найдет здесь ничего, что убедит Марго, то все кончено. Эрика ждет обвинительный приговор, хотя он и невиновен, – точно так же Роки приговорили за убийство Ребекки Ханссон много лет назад.
А маньяк останется на свободе.
Именно сегодня все решится. Эрик не может больше оставаться в бегах, ему некуда податься, облава выгонит его из леса.
А сам он устроил побег заключенного из тюрьмы, взял в заложники сотрудника пенитенциарной системы, угрожал его жизни.
Диса сказала бы, что ему просто не хватает остроты ощущений и пора снова браться за работу. Сейчас уже слишком поздно, но судьба подкинула ему неважные карты, поэтому результаты так ничтожны.
Йона открыл дверцу, Роки проснулся и посмотрел на него осоловелыми сонными глазками.
– Подожди здесь, – велел Йона и вылез из машины.
Роки вышел и сплюнул на гравий, оперся о крышу машины и провел ладонью по пыльному металлу, оставив след.
– Узнаешь? – спросил Йона.
– Нет. – Роки глянул на церковь. – Но это ничего не значит.
– Я хочу, чтобы ты подождал в машине, – повторил Йона. – Вряд ли маньяк здесь, но вдруг возникнет какая-нибудь опасная ситуация.
– Да наплевать, – отрезал Роки.
Следом за Йоной он двинулся между могилами. Воздух был свежим, словно только что прошел дождь. Какой-то мужчина в джинсах и футболке курил и говорил по телефону, стоя у дверей церкви.
Йона и Роки почти ослепли, войдя с яркого солнечного света в темный притвор.
Йона быстро шагнул в сторону, готовый рвануть пистолет из кобуры.
Он поморгал, подождал, пока зрение адаптируется, потом пошел между скамьями под органом. Могучие колонны несли потолок со звездчатым сводом и фресками в завитушках.
Что-то стукнуло, и по стенам метнулась тень.
На одной из передних скамеек сидел человек.
Йона остановил Роки, вытащил оружие и спрятал его у бедра.
Птица билась о стекло. Похоже, галка зацепилась за шнур и бьется, пытаясь вылететь в окно.
Дверь в ризницу приоткрыта. На стене проступали неясные контуры креста, очерченного кругом.
Йона осторожно приблизился к фигуре, съежившейся впереди, и увидел, как морщинистая рука хватается за спинку передней скамьи.
Птица снова забилась о стекло. Сгорбленная фигура медленно повернула голову на звук.
Перед Йоной была старая китаянка.
Йона прошел мимо, опустил оружие и искоса взглянул на женщину. Она уставилась в пол с непроницаемым лицом.
Возле средневековой купели сидела Мария, словно ребенок подле матери. Широкое деревянное платье тяжелыми складками спускалось к ее ногам.
Посреди запрестольного складня висел на кресте Христос – на фоне золотого неба, точно как описывал Роки под гипнозом.
Именно здесь он впервые увидел «грязного проповедника», и тогда в церкви было полно священников.
И вот Роки вернулся.
Роки встал в черном дверном проеме под кафедрой органа.
Трубы органа возвышались над ним, словно перья.
Он стоял тихий, растерянный. Словно изгой, он не смел поднять глаз на алтарь, а смотрел на свои большие руки.
Китаянка поднялась и исчезла.
Йона постучал в дверь ризницы, мягко толкнул ее и заглянул в темноту. Казула висела, готовая к службе, но помещение казалось пустым.
Йона отошел в сторону и заглянул в щель возле петли. Увидел каменную стену во вмятинах, похожую на заколыхавшуюся ткань.
Он открыл дверь пошире и вошел, пряча пистолет. Быстро окинул взглядом облачения. Высоко вверху бледный дневной свет пробивался сквозь глубокую оконную нишу.
Йона шагнул к туалету, открыл дверь, но никого не обнаружил. На полочке над раковиной лежали наручные часы.
Йона поднял пистолет и распахнул дверь в гардероб. Казулы, альбы и столы висели бок о бок, разобранные по цветам, соответствующим церковному году и событиям жизни. Йона резким движением отвел облачения в сторону и заглянул в шкаф.
Что-то белело в углу. Стопка журналов о спортивных машинах.
Йона вернулся к скамьям, прошел мимо Роки, приблизился к мужчине, курившему у дверей, и спросил о священнике.
– Это я, – улыбнулся мужчина и ткнул сигарету в кофейный стаканчик у своих ног.
– Я имел в виду другого священника, – пояснил Йона.
– Здесь только я.
Йона уже успел разглядеть его руки – чистые, без следов от инъекций.
– Когда вы стали священником? – спросил он.
– Меня назначили викарием в Катринехольме, и четыре года назад я стал пастором здесь, – приветливо ответил мужчина.
– Кто служил здесь до вас?
– Рикард Магнуссон… а до него – Эрлинд Лудин и Петер Леер Якобсон, Микаэль Фриис и… не помню.
Мужчина, видимо, чем-то порезался – на ладони приклеен грязный пластырь.
– Я задам странный, может быть, вопрос, – сказал Йона. – По каким случаям в церкви собирается много священников… и они сидят на скамьях, как прихожане?
– Во время рукоположения, но тогда мы говорим о кафедральном соборе, – услужливо ответил священник и поднял стаканчик.
– А здесь? – настаивал Йона. – Неужели в здешней церкви никогда не собиралось много священников?
– Такое возможно на панихиде при погребении священника… но кого пригласить, решает семья… каких-то особых правил для священников не существует.
– Здесь бывали панихиды по священникам?
Мужчина взглянул на надгробия, на узкие дорожки и ухоженные кусты и тихо ответил:
– Я знаю, что здесь погребен Петер Леер Якобсон.
Они вошли в притвор. Тонкие руки молодого пастора покрылись гусиной кожей от холода, идущего от каменных стен.
– Когда он умер? – спросил Йона.
– Задолго до того, как я приехал сюда. Может, лет пятнадцать назад. Не знаю.
– Есть ли список тех, кто присутствовал на его погребении?
Мужчина покачал головой, подумал.
– Списка нет, но его сестра наверняка знает всех, она по-прежнему живет в доме вдового священника… Якобсон был вдовцом и содержал ее…
Йона вернулся в полумрак церкви. Роки стоял и курил в среднем проходе, прямо под средневековым триумфальным крестом. На кроваво-красном кресте висел Христос. Все его истощенное тело было в мелких ранах, как у заядлого героинщика.
– Что означает «Ossa ipsius in pace»? – спросил Йона.
– Почему ты спрашиваешь?
– Ты сказал это под гипнозом.
– Это значит «Его кости покоятся с миром», – хрипло сказал Роки.
– Ты описал мертвого священника. Поэтому он и был подкрашен.
Они быстро прошли под сводом к выходу. Йона думал о том, почему Роки описал церемонию похорон с открытым гробом. Скончавшегося священника подгримировали и одели в белое облачение, но не он был «грязным проповедником». Роки увидел его в первый раз только во время панихиды.
Глава 117
Булыжная дорожка, выложенная под воротами чугунного литья со словом «Фридхем», вела к дому вдового священника, где старшей сестре Петера Леера Якобсона, Эллинор, разрешили жить после смерти хозяина. Вместе с женщиной помоложе из Шёлдинге она содержала кафе и скромную экспозицию, которая рассказывала о том, как в разное время жили в этих местах священники и их семьи.
Фридхем являл собой три красных домика с белыми оконными переплетами, открытыми ставнями и старой черепичной крышей. Дома сгрудились вокруг ухоженной лужайки со столиками кафе под плакучими березами.
Йона и Роки вошли в кафе – тесную комнату с черно-белыми фотографиями под стеклом. Йона скользнул взглядом по снимкам построек, рабочих бригад и семей священников. В трех витринах лежали траурные украшения из каменного угля, письма, чертежи и сборники псалмов.
Йона заказал две чашки кофе и печенье – за стойкой была старая женщина в пестром переднике. Она тревожно взглянула на Роки, который не улыбнулся в ответ, когда она сказала про бесплатную добавку кофе.
