Страна потерянных вещей - Джон Коннолли
– Мы едем в правильном направлении? – спросил Лесник. – Даже небольшое отклонение может стоить нам драгоценного времени.
– Сейчас попробую понять, – отозвалась Церера.
Как это ни странно, но отделяющее ее от Калио расстояние вроде не только облегчило ее физическую боль, но и вызвало некий душевный дискомфорт, напомнив о том, что она чувствовала, когда Феба вдруг оказывалась вдали от нее больше чем на одну ночь. Ночевка в доме подружки, совсем короткое отсутствие – вот и все, что Церера могла вынести, прежде чем начинала скучать по своей дочери, особенно по звуку ее голоса. Молчание Фебы и было тем, что сделало месяцы, прошедшие после наезда, такими трудными.
И Церера поняла и кое-что еще. Если бы прямо сейчас перед ней возникло дерево, кора которого раздалась, открывая дверь, ведущую обратно в ее собственный мир и к Фебе, она бы не вошла – пока что нет. Может, она и не сумела вернуть своего собственного ребенка, как бы сильно ни старалась, сколь бы страстно ни желала этого и ни молилась, но своими собственными действиями могла спасти чужих детей, чтобы их родители не страдали так, как страдала она.
Солнце позади них уже низко нависло над горизонтом, а Церера с Лесником продолжали неуклонно ехать дальше.
XLVI
ATTERCOPE (староангл.)
Паук (буквально: «ядовитая голова»)
Ехали они до тех пор, пока вечер не перешел в ночь, хотя Церере не требовался дневной свет, чтобы выслеживать Калио. Теперь, когда она поняла природу своих видений, а также приливов и отливов боли в запястье и в своем сердце, то ощутила уверенность, которой давно уже не испытывала. То, что Церера расценивала как свою неспособность защитить дочь, изменило ее представление о себе, причем не в лучшую сторону. Теперь же у нее появилось чувство цели, собственной миссии. Наверное, именно для этого ее и призвали сюда – чтобы она вернула потерянных детей и поняла, что может это сделать, что у нее есть способность спасать, восстанавливать порушенное, возвращать то, что…
Нет, она просто увлеклась. И хотя кое-что из этого могло соответствовать истине, оказалась она здесь не по собственной воле. Если верить Охотнице, появление в этих краях Цереры было делом рук Скрюченного Человека. Но шли дни, и по мере того как более непосредственная физическая угроза в виде фейри все больше заявляла о себе, опасность Скрюченного Человека понемногу уходила на задний план. Он и вправду где-то здесь? А коли так, то почему же никак не дает знать ей о своем присутствии? Если Скрюченный Человек жив, то должен чего-то хотеть от нее, иначе не стал бы загонять ее из ее собственного мира в этот – фактически вынудив ее бежать из одного в другой, если Лесник был прав.
Первые капли дождя, холодные и твердые, упали ей на лицо. Церера с Лесником уже оставили равнины позади и снова оказались в лесу.
– Надо где-то укрыться, – сказал Лесник.
– Я не устала, – отозвалась Церера, – и могу найти Калио даже в темноте.
– Может, ты и способна выследить дриаду, но ночью мы оба слепы к другим угрозам, тогда как они могут оказаться не столь слепы к нам.
Остановив кобылу на укромной поляне, он спешился. Церера последовала его примеру, и они привязали лошадей к дереву, прежде чем стреножить им передние ноги. Их не беспокоило, что лошади могут разбрестись по сторонам, – это была лишь мера предосторожности на случай, если ночью те чего-нибудь испугаются и убегут. В полумрак взмыла какая-то невидимая птица. Церера проследила за треском крыльев, пытаясь определить его источник, но безуспешно. В памяти у нее всплыли образы мертвого ястреба и грача, который одолел его. Дождевые облака начали собираться примерно через час после того, как они с Лесником отправились своей дорогой, но она думала, что птица так и летела за ними – просто скрылась из виду, когда небо затянуло тучами.
– Давай не будем шарахаться от теней, – сказал Лесник, – или от каждого взмаха крыльев.
– Звук этих конкретных крыльев становится неприятно частым, – ответила ему Церера. – Я могла бы спросить, насколько это необычно, что нас преследует грач, но в данный момент мы выслеживаем фейри-убийц в краях, где Рапунцель стреляла в нас из арбалета, так что подобное определение вряд ли уместно.
– Известно, что грачи, равно как и вороны, выслеживают добычу для волков в обмен на свою долю добычи, – заметил Лесник. – Когда-то давным-давно их услугами пользовались ликантропы, и я встречал людей, которые приручали этих птиц с той же самой целью. Я даже знавал одного трактирщика, утверждавшего, будто он обучил ворона играть в карты – и, как оказалось, жульничать тоже. Увы, но кто-то убил его.
– Ворона?
– Трактирщика. Ворон улетел – мудрая была птица.
– Ладно, еще раз повторюсь: если под рукой у вас окажется лук и подвернется такая возможность, то будет лучше, если вы просто подстрелите этого грача, чтобы он тут не отсвечивал, – сказала Церера. – Независимо от вашего мнения о его интеллекте.
– Но как я узнаю, что это та самая птица? – спросил Лесник.
– Потому что, – ответила она, – у него будет только один глаз.
* * *
В некоем древнем месте, глубоком и темном, – в пещерах, по человеческим понятиям безграничных, – затаилось в ожидании призрачное существо. Оно обитало в этих гротах и галереях, в этих подземных туннелях, наглухо отгороженных от внешнего мира, хоть и знало места, где стены растрескались, а острые обломки камней располагались так, что позволяли свободно проникать внутрь и выскальзывать обратно всяким крошечным юрким созданиям, – где поверхностный слой был настолько тонким, что проскрести его могла любая решительно настроенная мышь, куница…
Или грач.
Здесь, внизу, не должно было быть света – сеть шахт и подземных полостей была слишком запутанной, чтобы позволить ему проникать с поверхности, – и все же свет там был, хоть и довольно безрадостного вида: подарок существу от фейри – подтверждение заключенного договора. Так что, если б какой-нибудь бесстрашный старатель нашел путь в это обширное подземное пространство, в этот лабиринт из тысячи комнат, каждая из которых могла много о чем рассказать, может, ему и было бы позволено стать свидетелем скрытой истории этого царства, написанной Скрюченным Человеком. Но там не было никаких путников – только одноглазый грач, следующий давно проторенным путем.
Грач скользнул
