Николай Волынский - Год беспощадного солнца
– Совершенно верно, – согласился Мышкин. – Больше ничего интересного?
– Не гони! Терпеть не могу торопыг. Среди обнаруженных соединений легко определяется хорошо известный цитоплазмид – препарат югославского производства, предназначенный для химиотерапии. Глянь сюда!
Он щелкнул мышью, на дисплее компьютера появилась густая разноцветная молекулярная решетка.
– Он? – спросил Кокшанский.
– Это я у тебя должен спрашивать. Откуда же мне знать? А до таких подробностей и дойти не мог.
– И никто не дойдет! – заявил Кокшанский. – Дойдет лишь тот, у кого есть такой замечательный помощник, – он снова с любовью погладил бок анализатора. – А теперь, Дима, крепче держись за кресло…. То, что ты видишь на дисплее, – цитоплазмид. Но он здесь – всего лишь основной компонент другой композиции. Смотри в верхний правый угол. Там какая-то аномалия, так?
Он обвел часть решетки указателем мыши.
– Ну-ка, ну-ка, – забеспокоился Мышкин и уткнулся носом в монитор.
– Не надо так волноваться, – посоветовал Кокшанский. – На дисплее – только символ, абстрактное изображение вещества. Условность.
– Но ведь она указывает на что-то конкретное…
Кокшанский резко повернулся вместе с креслом к Мышкину.
– Ты мне ничего не хочешь рассказать? – неожиданно спросил он.
Он смотрел на Мышкина в упор – круглоголовый, налысо бритый, в двояковогнутых очках с круглой роговой оправой – и напряженно ждал.
Мышкин медленно покачал головой.
– Просто нечего.
Кокшанский с усилием выбрался из кресла, подошел к принтеру и вернулся с пачкой отпечатанных листов.
– Почему ты у себя не сделал анализ? И наверняка скрыл от начальства свои интересы?
– Скрыл, – признался Мышкин. – Потому что оно от меня тоже кое-что скрывает. И даже нагло врет. Поэтому возник ряд странных обстоятельств. И я, сам того не подозревая, оказался в них замешан. И пришел к тебе за выручкой.
– Боюсь, как бы я тебе еще хуже не сделал… – озабоченно произнес Кокшанский. – Идем дальше. Сейчас у нас начнется танец на проволоке под куполом цирка. Без страховки. Готов? Еще не поздно отменить.
– Попробуем. Начинай.
– Эта примочка здесь посторонняя, – Кокшанский снова мышкой обвел часть решетки, – Обычными методами ее не обнаружить. Что особенно интересно: она даже не встроена в основную структуру, а пристроена и потому не влияет на основные характеристики главного носителя. И потому внешне не выдает себя. Знаешь, я два дня рылся везде, где мог, но нигде ничего похожего не обнаружил. Что это? Как оно работает? Зачем? Две ночи не спал! Тогда я решил на помощь позвать своего папахена.
– Он тоже химик?
– Хуже – биохимик.
– А я думал, он у тебя военный.
– Правильно. Именно военный биохимик. Полковник в отставке.
– И в каких войсках?.. – спросил было Мышкин, но до него дошло раньше. – Биохимик, говоришь? Ах, мать честная!.. Вот оно что! Понятно…
– Хорошо, что понятно. Глянул он на картинку и схватился за нитроглицерин.
– Так серьезно?
– Очень серьезно, Дима, – тихо ответил Кокшанский. – Примочка ему знакомая. Иностранного происхождения… Ты знаешь, что такое избирательный вирус?
– Избирательный вирус… Если не ошибаюсь, это широкая категория болезнетворных вирусов, предназначенных для ведения бактериологической войны. То есть, это боевые вирусы. Убивают не всех подряд, а только те объекты, на распознавание которых запрограммированы. Допустим, людей определенной расы. Или определенной этнической группы…
– Это ты правильно отметил – определенные этнические группы.
– Не может боевой вирус содержаться в лекарственном препарате! – возразил Мышкин. – К нему прикасаются по ходу десятки и сотни людей. Он должен себя проявить еще до атаки!
– Вопрос ты задал грамотный, – одобрил Кокшанский. – Однако твои знания о вирусах остались на школьном уровне.
– Не спорю. Я не вирусолог.
– Я тоже! Но знаю, что кроме обычных, органических вирусов, существуют кристаллические. Понял? Вирусы в форме кристаллов! Их никто никогда при экспертизе искать не будет. Да и не сможет. Потому что генный конструктор-технолог сконструировал их так, чтобы их приняли за непонятную примесь, какую-то случайную грязь, не поддающуюся дефиниции. И я никогда не обнаружил бы, если б не мой новый друг Sserkhej Stcherbakov.
– Ничего себе! – только и выговорил потрясенный Мышкин.
– Ты хоть обратил внимание, что объединяет всех твоих пациентов?
– Смерть.
– Тонкое замечание. Все твои клиенты принадлежат разным расам и этническим группам. Азиат, семит, славянка, индус, негр… И у каждого из них оказался свой вирус.
– Но мы с тобой! – закричал Мышкин. – Нас они не тронули? Мы не заболели! Почему?
– Если я не ошибаюсь – а я не ошибаюсь, – то для нас может быть опасен только тот вирус, что у Салье. Почему он дальше не пошел? Куча объяснений. Возможно, он срабатывает только при внутривенном или парентеральном введении. Или через респираторные каналы. А может, он настроен только на женщин. Но может быть, здесь элементарная техника безопасности. Нельзя выпускать из лаборатории такой вирус без массы строжайших ограничений. Он должен срабатывать только при одном или при двух особенных условиях. Иначе будет косить всех подряд. В том числе и своих создателей.
– Но почему в нашу клинику? – сдавленно выговорил Мышкин.
– Потому что такого рода оружие, цель которого умертвить человека, лучше всего испытывать в естественных условиях, и не просто в естественных, а в тех, где смерть дело привычное. Вот твой первый срез. Здесь прибамбас типа «А», настроенный, грубо говоря, на европейца. А папахен уточняет: на европейца славянского генотипа. Этот, – на мониторе появилась другая молекулярная решетка, почти не отличимая от первой, – этот на негроида. Третий – «антиазиат». А четвертый, совершенно новый, с иголочки, – «антисемит».
– Кошмар! – пробормотал Мышкин.
– Это еще не кошмар, – возразил Кокшанский. – Кошмар будет сейчас. Это настоящее ноу-хау. Они не вызывают болезней, температуры, лихорадки и тому подобной симптоматики. Никакой холеры. Никакого СПИДа! При определенной концентрации в организме твой вирус инициирует внезапную остановку сердца. И ни следа. Отчего оно остановилось? Кто скажет? Да никто не скажет! Или, может быть, ты что-нибудь скажешь?
Мышкин ничего не мог сказать. Страх парализовал голосовые связки и сжал сердце. Мышкина затрясло, мелко застучали зубы.
Посмотрев внимательно ему в лицо, Кокшанский добавил:
– Папахен говорит, что твои вирусы – не самое последнее слово в производстве генетического оружия. Но у нас, в России, нет стратегических запасов антидота даже против простеньких возбудителей холеры, чумы, сибирской язвы, оспы. Случись другу Обаме захочется бросить на Питер бомбочку с обыкновенной бубонной чумой, то пока наши кремляди расчухают, что произошло, и даже дадут команду на производство антидота, то восьмидесяти двум процентам жителей он уже не понадобится. Никогда. Цифра верная, с отцом вместе считали. Тем более, нет никаких средств против боевых кристаллов. Но это еще не все. В Пентагоне уже сейчас разработаны еще более тонкие штаммы. Настраиваются очень легко. Нужно уничтожить всех рыжих на земле? Пожалуйста. Или мужчин призывного возраста – нет проблем. Или русских пенсионеров, но только лысых. А можно и не лысых…
Качнув круглой головой, Кокшанский выбрался из кресла и прошлепал к шкафу. Он держал там коньяк. Налил полстакана и протянул Мышкину.
Дмитрий Евграфович выпил одним духом, как воду, и даже не почувствовал вкуса.
– Еще! – попросил он.
После второго стакана зубная дробь понемногу прекратилась.
– Но самое отвратительное, Дима, что вывели эти новые штаммы наши люди. Русские. Молодые и очень талантливые ученые, которых сначала Ельцин, а потом Путин с Медведевым вытолкали в эмиграцию. За ненадобностью. А за границей их приняли как родных – только работай. Конечно, они уже не наши… И у них тоже нет антидота. Но будет. Думаю, скоро. Денег немерено, жилье, почет, уважение, уверенность в завтрашнем дне, пенсия в сто раз больше наших зарплат…
– Мерзавцы, – пробормотал Мышкин.
– Конечно, мерзавцы, – легко согласился Кокшанский. – Как большинство людей на земле. Ни плохие, ни хорошие, а что-то среднее, на подвижничество не способные, а за хорошие деньги сделают много. Но главное, у их детей там меньше шансов стать наркоманами или жертвами педофилов, которых так любят наши либерасты.
– А ты согласился бы за деньги сделать штамм, чтоб убили твоих родственников, или друзей, или просто соотечественников? – спросил Мышкин.
Кокшанский не ответил. Он записывал информацию на компакт-диск.
– И бумаги тоже отдай мне, – попросил Мышкин. – Не надо тебе носить с собой бомбу. Еще взорвется.
– Это уж точно! – согласился Кокшанский и бросил Мышкину диск в пластмассовой упаковке.
