Джозеф Кэнон - Хороший немец
Шеффер кивнул:
— Сначала мне это даже в голову не пришло. Операторы записывают только то, что может представлять интерес — когда слушают. Тебе передают обрывки разговора. А об остальном догадывайся сам. Но если разговор шел о технике, они записывают все.
— А этот разговор не записали.
— Они болтали о личном. То да се. А потом он говорит: «Все, что мы делали, зафиксировано в документах». Смысл, в общем, такой. И ничего странного — все было в Нордхаузене, они ничего не утаили. Тонны документов. Они сами хотят пользоваться ими, правильно? Так зачем что-либо утаивать? Затем он делает ноги, а я просматриваю расшифровки, и думаю: а что, если? Может, он имеет в виду другие документы. Надо проверить. Но там ничего нового, если только вы чего-нибудь не обнаружили. Я вот не нашел. Поэтому и решил, что он имел в виду документы Нордхаузена.
— Но Талли так не думал. И он знал то, чего не знали вы.
— Чего?
— Остальную часть разговора.
Шеффер какое-то время обдумывал это, потом покачал головой.
— Но там ничего нет. Я смотрел.
— Дважды.
— Ну да, дважды. Мой немецкий не так хорош, как ваш.
— А Бреймера? Он тоже в журнале регистрации. Вы поэтому брали его с собой? Или у него были свои причины?
— Он в этом не участвует…
— Рассказывайте, или я сам у него спрошу. Партнер.
Шеффер пристально посмотрел на него, затем опустил плечи и начал ковырять пластырь.
— Послушайте, мы тут ходим по тонкой грани. Эти парни — лучшие ракетчики в мире, с ними никто рядом не стоял. Нам нужно заполучить их. Но они — немцы. А некоторые очень щепетильны в этом вопросе. Одно дело, если они просто исполняли приказы — а кто, черт побери, не исполнял? — но если есть что-то еще, ну, мы не можем ставить в неловкое положение Бреймера. Нам нужна его помощь. Он не может…
— Дать работу нацистам.
— Плохим парням, по крайней мере.
— И вы полагали, что в архивах могло быть нечто щекотливое.
— Нет, я так не думал. — Он отвел взгляд. — Во всяком случае, не оказалось. Я не знаю, что, черт побери, имел в виду Брандт, если он вообще что-то имел в виду. Важно то, что там не оказалось. Эти парни чистые.
— Тайтель не считает их уж такими незапятнанными.
— Он еврей. Чего вы от него хотите?
Джейк посмотрел на него.
— И это я слышу от американца, — сказал он тихо.
— Вы знаете, о чем я. Он, блядь, пустился в крестовый поход. Но этих парней он не получит. На них ничего нет.
Джейк встал.
— Должно быть. То, что Талли решил продать русским.
— Но не то, что они были нацистами. Русским на это плевать.
— Нам тоже.
Шеффер поднял голову, выставив подбородок, как мальчик на плакате.
— В отношении этих парней — да.
На улице темнело, день мягко угасал. В гостинице уже готовятся к ужину, старуха разливает суп. Джейк вышел из джипа и пошел по Гельферштрассе, вспоминая первый вечер, когда Лиз флиртовала с ним в ванной. В это же время Талли, очевидно, просматривал документы, кого-то ждал. Или они появились неожиданно? Проанализируй пункты заново. Талли прибывает в аэропорт. Где-то среди размытых фигур на снимках Лиз, если только они не окажутся очередным пустым досье.
Когда он проходил мимо столовой, старик накрывал на стол. В гостиной пропускали по стаканчику. Избегая их, Джейк прошел наверх. Его комната была убрана и проветрена, розовое синельное покрывало на кровати аккуратно заправлено. Горничная прибралась. Фотографии Лиз аккуратной стопкой сложены на туалетном столике, так, как он их и оставил, не рассортировав. Рухнувший самолет в Тиргартене, в углу — несколько перемещенных лиц. Черчилль. Ребята из Миссури. Еще раз они, но не дубликат, позы слегка другие. Лиз работала так же, как все фотографы, которых он знал: щелкала все подряд, а потом делала вид, что хороший снимок был тем единственным, который она сумела сделать, при этом — наугад. Вот один, который он пропустил: он сам разглядывает развалины на Паризерштрассе, сгорбленный, лицо разочарованно вытянулось. В глянцевом журнале его снимок, напечатанный без подписи, приняли бы за фотографию солдата, вернувшегося с войны. Он взглянул на свое отражение в зеркале. Другой человек.
Аэропорт. Он вытащил фотографию из пачки и стал изучать ее, медленно водя глазами, будто проявлял отпечаток, стараясь придать четкость расплывчатым фигурам. Странно, но впечатление было такое же, как от снимка на Паризерштрассе, — сцена вне контекста. Был ли он там вообще? Пропущенное им мгновение. В центре, самоуверенно улыбаясь, стоит Рон. За ним водоворот толпы в Темпельхофе. Затылок, скорее всего — Брайана Стэнли. Лысина блестит. Французский солдат с помпоном. Ничего. Он взял следующий снимок, почти такой же, но сделанный под другим углом, Лиз переместилась влево. Если быстро перевести глаза с одного на другой, то фигуры шевельнутся, как на старых движущихся картинках. Чуть правее, небольшой отблеск. Начищенные сапоги? Он поднес фотографию к глазам — размылось, затем опять отстранил. Может, и сапоги, рост соответствует, но лицо нечеткое. Он снова быстро перевел глаза, но отблеск остался. Если б это был Талли, он стоял бы неподвижно, боком к камере, и смотрел бы влево.
Раздался еле слышный вежливый стук. Джейк повернулся и увидел, что в дверь просунулась голова старика.
— Извините, герр Гейсмар. Не хотел вас беспокоить.
— В чем дело?
Секунду он просто смотрел, моргая, и Джейку показалось, что вместо него старик видит свою дочь, которая сидит и пудрится на своем обычном месте.
— Герр Эрлих сказал спросить вас о подвале. Фотооборудование? Я вас не тороплю, но понимаете, нам нужно помещение. Когда удобно.
— Извините. Забыл. Сейчас я все оттуда уберу.
— Как вам будет удобно, — сказал он и попятился.
Джейк последовал за ним вниз по лестнице и был уже почти в подвале, когда из гостиной с бокалом в руках вышел Рон.
— Мне показалось, ты проскользнул мимо. Поужинаешь сегодня с нами? — Та же ухмылка, что и на снимке.
— Не могу. Я заберу вещи Лиз. Куда их отослать?
— Не знаю. В пресс-центр, наверно. Послушай, не убегай, у меня для тебя кое-что есть. — Он вытащил из кармана сложенный листок. — Не спрашивай почему, но мне дали разрешение. Сказали, она потребовала. Между вами было, о чем я не знаю? Ладно, в общем, тебе дали добро. Просто покажи им это. — Он протянул листок. — И помни, это не только для тебя, каждый имеет право на свою часть.
— Часть чего?
— Интервью. С Ренатой Науманн. То, о котором ты просил, помнишь? Боже, я тут только что на руках не хожу перед русскими, а тебе и дела нет. Как всегда.
— Она попросила свидания со мной?
— Она, очевидно, подумала, что ты опишешь ее положительные стороны. Я бы на это не рассчитывал. Русские меняют мнение каждые пять минут. Кроме того, ты можешь воспользоваться этим материалом. Немцы начинают волноваться. — Из того же кармана он вытащил телеграмму и показал ее Джейку.
— Читал?
— Пришлось. Таковы правила.
— И?
— «Великолепная почта историю героем, — процитировал он, не открывая телеграммы. — Высылайте материал как можно скорее. Крайний срок пятница». — И похлопал листками по груди Джейка. — Тебя спас гонг, герой. Ты мой должник.
— Ага, — сказал Джейк, забирая листки. — Запиши на мой счет.
Фотолаборатория Лиз представляла собой небольшую пропахшую плесенью комнатенку рядом с ларем для угля. В одном углу стояли глубокие деревянные ящики для овощей. Стол с тремя кюветами для растворов под свисающим с потолка абажуром, в который она вкрутила переносную красную лампу. Несколько банок с проявителем, на веревке, как белье, висело несколько отпечатанных снимков. Пачка матовой бумаги. Может, отдать все старикам? За это явно можно что-то получить на рынке. Но кто сейчас занимается фотографией? Разве сейчас проводят свадьбы в Берлине?
Лиз, во всяком случае, наснимала много. Стол был завален контрольными листами, пухлая пачка придавлена тяжелой лупой. Такой пользуются библиотекари, чтобы читать мелкий шрифт. Джейк посмотрел в нее, и кадры величиной с почтовую марку выросли до реального размера. Достаточно мощная, чтобы разглядеть, идет ли тот отблеск от сапог. Он положил лупу в карман, затем сложил все фотооборудование на одном краю стола. У стены стоял приставной столик с другим комплектом фотографий. Он просмотрел их. Те же снимки, что и у него наверху, но другой ракурс, не такие четкие — отбракованные, такие редакторам не показывают. Рейхсканцелярия. Снова аэропорт. Рон со своей ухмылкой, но задний фон размыт еще больше. И только когда он поднес фотографию к тусклому свету, рассматривая на ней сапоги, он заметил матовый отблеск пистолета, висящего на стене.
Джейк положил снимок, взял кобуру и поднес ее к свету. «Кольт 1911». Но такой у каждого — штатное оружие. Он вытащил «кольт» из кобуры и удивился его тяжести. С этим «кольтом» она, очевидно, была в Потсдаме. Трое на рынке. Некоторое время он внимательно его рассматривал. Ему не хотелось углубляться в размышления. Из него стреляли? Можно сравнить пули, следы от сгорания пороха такие же четкие, как и отпечатки пальцев. Но это безумие. Он оттянул затвор. Патронник пуст. Поднес дуло к носу. Только намек на старую смазку — ну а чего он ожидал? Остается ли в патроннике запах выстрела, как нагар, или все улетучивается? Но патронов не было. Даже не заряжен, экспонат для отпугивания волков. Так и фрау Хинкель окружила его обманом. Он бросил пистолет на фотографии, затем сгреб всю кучу обеими руками и понес наверх.
