Обряд - Валентина Вадимовна Назарова
Насте хочется кричать, выбраться из клетки и разорвать его голыми руками, пальцами, выдавить ему глаза, вырвать ногтями кадык, смотреть, как он кровью захлебывается. Знакомая бессильная злость, от которой она бьется о стенки клетки, как зверь, стучит в нее лбом, пока не чувствует во рту металлический вкус крови.
— Ну, уймись, уймись. И подумай, ведь я прав. Ты — конченая, обреченная, как и мать твоя. Не жить тебе среди людей, не стать тебе нормальной. Ты — зло. Тебе не место среди нас.
Его слова бьют ее куда-то в центр солнечного сплетения, больнее кулака, так что ей перекрывает дыхание. Она вспоминает всех, кого любила и кто любил ее: мать, дед, бабушка, Матвей, Артур… все мертвы. И это даже не весь список. Может, стоит уже прекратить эту борьбу? Да и за что она борется? За свою жизнь? Но разве есть ей ради чего жить? Может, он прав? Она затихает, свернувшись в углу. Лица проплывают у нее перед глазами, они улыбаются ей, они хотят ей помочь, а она…
— Простите меня, — произносит она пересохшим ртом, достаточно громко, чтобы он мог расслышать.
— Господь простит, — отзывается Слава с водительского сиденья.
— А куда мы едем? — спрашивает Настя, ей стыдно от того, каким слабым и тихим кажется ее голос.
— К маме.
Она сглатывает подступивший к горлу комок.
— Куда мы едем?
— Ты не волнуйся, скоро все закончится. Осталось чуть-чуть.
Она спрашивает его снова и снова, но он молчит, делает радио громче.
Кругом становится совсем темно. Музыка на радио начинает кашлять и прерываться, Слава крутит колесико приемника до тех пор, пока тот не ловит единственную волну, но вскоре и она переходит в хриплый шепот, а потом и вовсе затихает. Настя знает, куда они едут. Там, где все началось, там все и закончится. Странно, но от этой мысли ей совсем не страшно — наоборот, она испытывает что-то похожее на облегчение.
* * *Последний километр они движутся в полной темноте и тишине, если не считать шелеста асфальта под покрышками и тяжелого Настиного дыхания. Совсем скоро машина замедляет ход, и Настя ударяется головой о прутья клетки, когда УАЗ входит в резкий поворот. Теперь, по снегу, колеса плывут беззвучно, будто они въехали не в лес, а в открытый космос.
И тут пузырь вакуума, в котором они плывут, резко лопается. Раздается хлопок, машина оттормаживается, ее заносит вбок и закручивает. Слава шепчет сквозь зубы то ли проклятие, то ли молитву — впрочем, между этими вещами нет разницы, не для него. Он открывает дверь и выпрыгивает на снег.
— Что же это такое делается? Совсем с ума посходили, накидали в лесу гвоздей, что ли?
Он распахивает дверцы багажника и шарит рядом с клеткой в поисках чего-то. Настя чувствует его запах, близко, звук его дыхания, и ее выворачивает наизнанку. Она зажимает себе рот ладонями и вжимается в угол клетки, потом взгляд ее падает в темноту за его спиной, и она вскрикивает.
— Да погоди ты бояться, не до тебя сейчас, за домкратом я.
Но Настя боится не его. В разлившемся по поляне красном свете противотуманных фонарей она видит, что от черного, как зрачок, камня отделяется тень и движется прямо на них. Слава только и успевает обернуться, когда на мгновение поляну освещает вспышка, звучит еще один хлопок. Он снова шепчет сквозь зубы и медленно съезжает вниз, придерживаясь руками за распахнутую дверцу багажника.
В этот момент Настя верит в сатану. В этот момент Настя верит в бога, потому что они невозможны друг без друга, как молитвы и проклятия. Она зажмуривается и слушает, как шаги приближаются к ней.
— Настя, — произносит голос рядом с ней, и она открывает глаза. Перед ней лицо.
Подсвеченное красным, оно кажется ей чужим, но через мгновение она уже различает огромные испуганные глаза и шапку, сдвинутую на макушку.
— Миша!
— Я сейчас тебя выпущу!
Он шагает прямо к багажнику, он так близко, что ей уже не видно его лица, только куртку, но слышно, как ерзает под его пальцами тяжелая ржавая задвижка.
— Вот, почти… — Он не успевает договорить. Его слова растворяются в темноте вместе с паром его дыхания, потом он со свистом втягивает в себя воздух и пятится назад. Позади него стоит Слава. Мишаня отходит все дальше и дальше, пока не доходит до камня и ложится на него спиной. В свете красного фонаря кровь кажется черной и капает на снег, как тайная азбука, вырисовывая послания кому-то, кто найдет их потом, когда все закончится.
Настя
