Арсен Ревазов - Одиночество-12
Бенедикт Туинский
Да. Но Мулиер? Он так волновался!
Иешуа
И что Мулиер? Он живет на том же этаже. Но в его келье не нашлось ни камина, ни проса ни мышиного дерьма. Мулиер в смысле ваших теологических споров – ребенок. Откуда он знает, за что положен костер, а за что нет? Я и сам долго разбирался с вашими неслитно и неизменно (против монофизитов), нераздельно и неразлучно (против несториан), объясняющее сочетание в Иисусе Христе божественной и человеческой природы. А ведь сколько людей лишилось жизни за эти слова? Сколько церквей откололось?
Бенедикт Туинский
Почему у Фруктуса в келье нашелся большой нож?
Иешуа
Потому что он взял его с собой в келью, забыв оставить на кухне.
Бенедикт Туинский
А как попала голова Доминика на кухню?
Иешуа
Ее туда принес Тенебрис. Скорее всего немедленно после того, как вы выгнали всех из корпуса перед обыском. Возможно, Фома надеялся закоптить ее у себя в камине, но, его дымоход оказался небольшого размера. Но если вы еще сомневаетесь, то почему бы вам не заглянуть еще раз в келью Фомы, не найти у него эту двухголовую змею и не убить ее, наконец?
Бенедикт Туинский
Почему двухголовую??!! Может быть, там две змеи?
Иешуа
А вы можете представить себе, чтобы две змеи, даже впущенные в комнату одновременно, укусили человека в одно и то же место?
Бенедикт Туинский
А зачем ему было убивать Доминика?
Иешуа
Чтоб покарать отступника.
Авва и Бенедикт переглядываются.
Авва Марий
Прости Фруктус!
Бенедикт Туинский
Прости Фруктус. Пошли с нами! Нет-нет. Нож бери с собой.
Иешуа
И если вы хотите идти сражаться с змеями, то возьмите еще и палку. А я пойду. А то мне не добраться до Аосты засветло.
Авва Марий
Ты не хочешь участвовать в допросе Тенебриса?
Иешуа
Я не люблю действий. Тем более жестоких. Я люблю творение. Созидание.
Авва Марий
(удивленно)
Разве созидание – не действие?
Иешуа
Когда Бог создавал небо, землю и всякую тварь, он никак не действовал. Ему не с чем было действовать, и в нем не было действия. Тогда он сказал: Мы сотворим Наше подобие. Немудрено создавать. Это делается когда и где угодно. Когда я что-нибудь делаю, то делаю это сам в себе и из себя самого, и отпечатлеваю там свой собственный образ.
Авва Марий
Подожди. Ты даже не хочешь увидеть подтверждения своих размышлений?
Иешуа
Боюсь, что я смогу увидеть подтверждение моих размышлений с дороги. Попросите, чтобы мне открыли ворота.
Уже в дверях Иешуа останавливается
Иешуа
Как зовут того молодого послушника, что проводил меня к тебе сегодня?
Авва Марий
Алинард. Из Готта Ферры. Толковый мальчик.
Иешуа
Да. Умный, способный и честный. Он проживет много лет. Очень много. К сожалению, его главное желание в жизни не исполнится. А концу жизни он станет совершенно одинок. Безнадежно одинок. Желаю вам всем удачи! Прощайте!
Бенедикт Туинский
Одинок? Откуда ты знаешь?
Иешуа
Откуда я знаю? Да у него это на лице написано.
Авва Марий
Но это надо уметь читать.
Иешуа
Это правда. Надо уметь читать.
* * *Конец истории был прост и краток. Иешуа, действительно, увидел подтверждение своим словам и развязку истории, если вовремя обернулся.
Фома Тенебрис, когда Авва и Бенедикт увлеклись охотой на вырвавшуюся из своего логова двухголовую змею, уловил момент, оттолкнул Бенедикта, выбежал из кельи, добежал до колокольной башни, поднялся на нее и бросился вниз. Очевидно, столкнуться с пытками инквизиции и неизбежным костром ему не хотелось.
Авва и Бенедикт, поломав голову над текстом Доминика, решили, что в цифрах закодированы слова коптского алфавита. Они попытались обратиться к коптам, и писали им несколько раз, но не получили ответа. Они думали, что письма не доходят (работа межконтинентальной почты с распадом Римской империи испортилась), но я уже знал, копты не захотели отвечать. Тогда Авва счел за лучшее отправить отчет об этой истории в Ватикан и на том закрыть тему. Отчет заканчивался так:
«Актуальная бесконечность божественной природы требует потенциальной бесконечности своеволия, а потому свобода воли Бога подчиняет себе Божественный разум, и Бог творит мир не в соответствии с неким исходным каноном разумности, а в акте абсолютно свободного волеизъявления, так что текущая действительность мира – лишь одна реализовавшаяся из многочисленных возможностей Божественного творения, и наш мир – не более чем игра случая в проявлениях Божественной воли. Бог пожертвовал своим Сыном, чтобы спасти нас. Я был готов пожертвовать собой, чтобы спасти Сына, но моя жертва не была принята. На все воля Божья».
Очевидно он имел в виду опасность для христианства, которую несли хаты. За почти 800 лет, прошедших со времен Аввы Мария, палимпсест, на котором волею судьбы оказались последовательно Августин, Катулл и первое свидетельство о хатах оказался утрачен. (Катулл, по счастью, дошел в других списках). Но доклад Аввы Мария сохранился и ватиканская секретная полиция про него не забыла. Интересно. Значит, секретные службы занимаются делом хатов уже довольно долго.
Я поставил точку, просмотрел мельком, что получилось. Получилась не то, чтобы настоящая готическя мистерия: не хватало типовых персонажей и канонического сюжета – рождественского или пасхального. Но и не то, чтобы новелла. Все-таки – новелла – не пьеса. С другой стороны и пьесой то, что получилось назвать было нельзя, не смотря на единство места и действия: уж слишком был силен компонент классического закрытого детектива. Шесть подозреваемых и кто-то из них убийца. Но если это детектив, то при чем здесь Катулл, да еще и матерный? Я махнул рукой на жанр и подумал, что теперь, кажется точно знаю, кто следил за мной в северном православном монастыре. Если, конечно, ризничий – любимая хатская должность.
Я посмотрел на часы: до приезда Антона оставалось еще не меньше двух часов, а я уже очень проголодался. К тому же Антон мог поесть в дороге. Поэтому я не спеша вышел из номера и отправился в приглянувшийся мне еще вчера ресторанчик. На берегу Адидже, весь в плюще с видом на поросшую мхом крепость по ту сторону реки. По дороге, на темной узкой средневековой улице я офигел. Прямо навстречу мне шел хат.
Глава 27
«Начинается, – подумал я. – Доигрались. Паранойя». Но на всякий случай посмотрел на человека, показавшегося мне хатом, внимательней. Человек быстро прошел мимо. Серый, непривлекательный. Обычный. Невыразительный. Скучный. Неприметный. Но я точно знал, что он хат. Также как встретив на улице негра, я был знал, что он – негр. А не китаец и не скандинав. Но с негром-то все просто. А откуда я знал про проходящего мимо итальянца? Неожиданно выросший третий глаз? Иного объяснения у меня не было. То-есть было, конечно. – Паранойя. Чтобы разобраться, в ком из нас проблема – во мне или в нем, я развернулся и пошел за человеком. На почтительном расстоянии. Есть мне совершенно расхотелось. Я шел за хатом обычным шагом и раздумывал. Выбритого треугольника на затылке – нет. Значит не вторая степень посвящения. Значит, третья. Потому что хаты первой степени по улицам не разгуливают, и главное, их вообще очень мало. Но откуда я знаю, что он хат? Нет, ну вот откуда? «Оттуда, – ответил мне внутренний голос. – Оттуда!»
Я опасался, что хат откроет дверь какой-нибудь конторы и исчезнет, но мне повезло. Он свернул в кафе. Я принял самый туристический вид, какой смог и, озираясь по сторонам, вошел в то же кафе. Хат уже сидел, развернув Corriere della Sera. Я уставился на грифельную доску, на которой было мелом выведено примерно двадцать пять разных видов кофе, и растерявшись, заказал двойной эспрессо. Сел за соседний столик и начал соображать. В голову ничего не лезло, кроме того, что в трех метрах от меня сидит настоящий итальянский хат. Н-да… А как там лечится паранойя? Кажется, легкая форма – никак. Покой, крепкий сон. Свежий воздух. Здоровая еда. Пешие прогулки. Всего этого у меня в Японии было хоть отбавляй. «Да не хат он никакой», – сказал я сам себе из последних сил. И сам себе не поверил. И тут меня осенило. Я спросил у официанта ручку, написал на салфетке 222 461 215 подошел к хату, прокашлялся и сказав, excuse me, sir показал хату число.
Хат взял салфетку. Посмотрел на нее. Потом на меня. Потом опять на нее. Потом взглядом предложил сесть за его столик. На вопрос, который он задал мне, ответа у меня не было. А вопрос был самый естественный из всех возможных.
– Что вам нужно?
– М… я подумал, что вам знакомо это число.
– Почему вы решили, что оно должно быть мне знакомо?
