Башня из слоновой кости - Паола Барбато
– Полиция знает об этом доме, но пресса – пока нет. Видимо, у нас еще остались друзья, умеющие хранить тайны, – сказал он, положив трубку на стол.
Звонить он ушел в другую комнату, в ту, что раньше была кабинетом отца. Когда Мара пообещала сдаться в присутствии дочери, Лука решил сделать ей кое-что – прежде всего остального.
– Прошло тринадцать лет, пора вам встретиться. Если все пойдет, как надеемся, и твоя невиновность будет доказана – будут и другие встречи.
а если меня снова закроют и выкинут ключ – рассчитывать будет не на кого.
никто не придет и не напишет
Они сидели за большим столом в гостиной и ждали. Не разговаривали, друг на друга не смотрели, но в этом не было вражды. Так бывало и раньше, в их «прежние» времена: они могли сидеть в одной комнате, не обмениваясь ни словом. Это были последние минуты состояния, которое хотя бы отдаленно напоминало покой – и она это знала. Момент показался ей подходящим, чтобы сказать:
– Лука, прости меня.
Он снова коснулся ее руки, но лишь на миг, затем убрал ладонь. Он был добрым человеком и сделал больше, чем мог, но прощение – это другое. Они услышали, как у дома припарковалась машина. Лука улыбнулся, чтобы подбодрить ее, и встал открыть дверь. Мара представила полицию, карабинеров[18], армию или даже своих преследователей, вооруженных флаконом с едким ядом, которые явились ее отравить.
Но это был ее сын.
Увидев его, она встала, как вставала перед судом. И это был суд – другой, но все же суд.
и судья, и палач
На фотографии в досье Мойры Андреа казался стройнее. Сейчас он был довольно плотным, широким. Сходство с Серджо Пировано, гибким и слегка сутулым мужчиной, стало менее заметным, но да, семейные черты угадывались. Взгляд молодого человека был стеклянным, как у акулы. Он скользнул по ней глазами, словно по незначительной детали, которую встречаешь каждый день и уже не замечаешь: фонарный столб, край тротуара. Но он смотрел, потому что его попросили, а он был послушным сыном. Лука подошел к нему.
хочет показать, что готов защитить его от меня – снова, всегда
– Андреа, это твоя мама.
– Знаю. Я ее помню.
Сердце Мары ухнуло в ледяную воду, но все же она хоть что-то почувствовала.
– Она собирается сдаться, – продолжал Лука, – и вам стоит перед этим увидеться – так будет правильно.
Андреа нахмурился. Его явно не спросили, хочет ли он этой встречи.
– По телефону ты сказал, что она невиновна, – ответил он, будто Мары в комнате не было.
– Поэтому она и сдается, – натянуто улыбнулся Лука, сжав ему плечо.
Андреа снова посмотрел на нее, не видя, молча.
Мара искала в себе силы что-то сказать, но взгляд девушки за спиной Андреа остановил ее. Вся злость, которую сдерживал сын, отражалась в глазах и дрожи пальцев его невесты, Иларии. Лука назвал ее обычной девушкой, и, возможно, единственным его промахом в безупречно корректном отношении к людям было суждение о ее внешности. У Иларии были большие темные глаза, волосы ниже плеч, выкрашенные в красно-фиолетовый, пышная, хорошо сложенная фигура. В ней чувствовалась воля, любовь к Андреа, уважение к Луке. И ненависть всей душой к Маре, или Мариэле, или как там звали эту проклятую мать ее жениха.
Не замечая безмолвного противостояния двух женщин, Андреа наконец решился заговорить, держась за Иларию:
– Это Илария.
– Я Мариэле.
– Знаю, – отрезала девушка.
– Присядем? – предложил Лука.
– Нет. – Тон сына не оставлял сомнений. – Я увидел ее, она увидела меня, мы можем идти.
Илария тут же взяла его за руку, потянув к двери.
– Подожди сестру, – остановил его Лука.
Наступила тяжелая пауза.
– Вы серьезно? – не сдержалась девушка с фиолетовыми волосами.
Очевидно, это был первый раз, когда она позволила себе такой тон с будущим свекром. Осознав это, она тут же попыталась сгладить впечатление:
– Простите, но я правда не понимаю, зачем эта встреча. Кому она нужна? Вам? Ну, если только вам – этого недостаточно. Ни Андреа, ни Кларе этого недостаточно. Не после всего, что…
Андреа остановил ее взглядом. Она отступила, напоследок оглянувшись на Мару.
Нет
эта девушка «не как все»
Послышались шум второй машины и резкий щелчок ручного тормоза. От холодности Андреа у Мары леденело сердце, но она знала, что худшее впереди. Дверь медленно открылась, и отец с сыном одновременно шагнули к ней. На пороге появилась высокая худая девушка в слишком большом, не по размеру, свитере, с волосами, собранными в низкий хвост, – должно быть, Сильвия. Она пришла проверить обстановку, прежде чем ввести внутрь ту, которую, очевидно, оберегала как могла. Прошептав что-то мужчинам, она вышла и вернулась, ведя за собой девушку, словно инвалида. Клара была такая же бледная, в таком же не по размеру свитере, но миниатюрная, еще меньше ростом, еще худее. На фото Мойры она выглядела вполне здоровой – Мара даже подумала, что та немного напоминает Беатриче. Но в реальности между ними не было ничего общего. Клара выглядела выглядела больной, нервной, надломленной.
Она вошла, держась за руку другой девушки. К ней сразу же подошел отец и обнял за плечи. Брат встал перед ней, ничего не говоря.
просто чтобы заслонить меня – лишь бы она меня не увидела
Из далекого уголка души, где она годами хоронила это чувство, пробудился первобытный инстинкт. Мара шагнула вперед – чтобы поддержать Клару, помочь ее, спасти.
ТЫ ДОЛЖНА БЫЛА ЕЕ СПАСТИ!
Но тут она вспомнила, что она не Мара, а Мариэле, и спасать ее дочь, навсегда плененную травмой, которую нанесла ей мать, – нужно лишь от той самой матери. Она осталась стоять, не шелохнувшись, пока Андреа не отступил, пока девушка в слишком большом свитере не отпустила ее, пока Лука не подвел ее ближе – остановившись всего в паре шагов.
– Вот, Клара, это твоя мама.
Их взгляды встретились, и в тот же миг Мариэле устыдилась той женщины, которой она была, а Мара – той, которой стала. Девушка же казалась лишь слегка растерянной.
– Привет, – сказала она, – я тебя помню.
– Привет, – ответила Мара сдавленным голосом.
В детстве у Мары недолго был пес. Она хорошо помнила, как
