М. Роуз - Меморист
Стиснув зубы, женщина уронила голову, стараясь думать о том, что она скажет, когда доберется до дома — минимум слов, чтобы объяснить случившееся, — но дело было не в словах, а в мелодии, которую Бетховен хотел скрыть от людей. Вот о чем ей надо будет предупредить Антонию… чтобы она позаботилась о том, чтобы никто не украл тайну музыки.
Меер пробиралась по проходу, сквозь толпу. Наконец она достигла сцены, взобралась на авансцену и двинулась мимо музыкантов оркестра; те, как и зрители, находились в состоянии крайнего смятения. Один музыкант катался по полу, крича, что он горит, и старался сбить с себя воображаемое пламя. Другой забрался под стул и закрыл лицо руками, защищаясь от незримого врага, снова и снова выкрикивая одну и ту же фразу на языке, который Меер не узнала. Одни исполнители испытывали физические страдания, у других было расстройство психики. Те немногие, на кого мелодия не произвела никакого действия, пытались помочь тем из своих товарищей, кто находился в самом тяжелом состоянии.
Не обращая ни на кого внимания, Меер упорно продвигалась к Себастьяну. Тот, бесчувственный к всеобщему хаосу, творению его рук, продолжал играть. Глаза у него были закрыты, поэтому он не заметил приближения молодой женщины, не увидел, как она протянула руку… Наконец Себастьян вздрогнул, ощутив прикосновение ее руки. Меер попыталась вырвать у него флейту, чтобы освободить всех этих людей от мучительных воспоминаний.
Музыкант открыл глаза, и Меер, заглянув в них, увидела лишь отчаяние. Крепче стиснув флейту, он исполнил последнюю ноту. Она старалась оставаться в настоящем, сосредоточила все свои силы, чтобы опять не упасть в пучину прошлого, и с каждым дыханием у нее в спине усиливалась боль.
— Ты уже сделал то, что хотел. Нельзя исполнять мелодию снова и снова, Себастьян. Ты и так уже сделал все, что мог. Отдай флейту. Оглянись вокруг; видишь, что ты наделал? Ты причиняешь нам боль. Всем нам.
Краем глаза Меер увидела нескольких полицейских, пробиравшихся к сцене. Себастьян также их заметил, и на мгновение его пальцы, державшие гладкую костяную трубку, разжались. Меер удалось вырвать флейту у него из рук и спрятать ее за пазухой. Отступив в сторону, она освободила дорогу полицейским в форме, окружившим Себастьяна. Похоже, на нее никто не обращал внимания. Видел ли кто-нибудь, как она забрала флейту? Сообразили ли полицейские, что Отто играл не на серебристо-черном гобое, лежавшем перед ним на пюпитре? Меер так не думала. Она рассказала про флейту следователю Фиске, но вряд ли у него было время кого-либо предупредить. В любом случае она не собиралась ждать и выяснять это.
Меер продолжала пятиться, все больше отдаляясь от Себастьяна и полицейских. Никто ее не преследовал; трое полицейских остались рядом с музыкантом, а остальные подходили к тем, кто получил физическую травму, предлагая свою помощь. У Меер разрывалось сердце. Ее отец умер. И виноват в этом Себастьян Отто. Он ужасно обошелся с ней, с ее отцом, со всеми теми, кто сейчас находился в зале, но при этом он также раскрыл тайну, мучившую Меер всю ее жизнь. Эта костяная трубка, находившаяся в ее руке, была всем, что осталось от Девадаса. Тем, ради чего погиб Каспар. Ради чего рисковал ее отец. И больше никто не отнимет у нее этот инструмент. В голове у Меер лихорадочным вихрем носилось множество мыслей, но одно не вызывало сомнений: на протяжении долгого времени, в течение нескольких жизней она оберегала этот предмет, и вот теперь снова стала его хранителем. Что бы ни случилось, каких бы усилий от нее ни потребовалось, она обойдется с «флейтой памяти» так, как нужно. В этом заключается ее карма. Так было прежде. И теперь все опять вернулось на круги своя.
ГЛАВА 101
Четверг, 1 мая, 20.25
Симфония была безнадежно испорчена, как и план Давида. Но время еще оставалось, нужно было только действовать быстро. Однако у него раскалывалась голова, и боль была невыносимой. Как и печаль. Давид подумал о женщине с темными волосами и миндалевидными глазами… об Охане… и ее отце… и… это невозможно… он увидел свою собственную смерть. У него по лицу потекли слезы. Ялом протянул руку к детонационному шнуру. Он должен привести его в действие, пустить ток по проводам.
В смятении, журналист попытался унять дрожь. Ему нужно перестать думать о прошлом, вот только он по-прежнему ощущал аромат цветов священного дерева Ашоки, чувствовал страшные удары. Видел старика, снова поднимающего над головой камень. Испытывал жуткую боль, обрушившуюся на Девадаса.
Усилием воли Давид попытался заставить пальцы взять шнур, но они не шевелились. Он лежал на земле. Боль ослепила его, а затем — поразительно, сквозь боль он ощутил ту самую радость, которую чувствовал умирающий Девадас, вызванную сознанием того, что он спас жизнь любимого человека.
Жена как-то сказала Давиду, что он спасает человеческие жизни своими статьями. Лисла ненавидела насилие. И она бы ему сейчас сказала, что карма его не в том, чтобы нести смерть.
Вот только он не может отказаться от намеченного. Он должен сделать это ради нее, ради остальных. Протянув руку к детонационному шнуру, Давид взял его и растерянно застыл, стараясь вспомнить, что нужно делать дальше. Два шага. Осталось всего два шага.
Старик снова опустил камень.
Нет! Осталось сделать всего два шага, замкнуть электрическую цепь и вызвать взрыв. Уставившись на самодельную бомбу, Давид ощутил такую скорбь, навалившуюся на него, что ему показалось, что он больше никогда не сможет подняться. Быть может, лучше будет просто навсегда остаться лежать под землей, превратиться в камень, стать частью древнего захоронения.
«Сделай же то, что должен! — мысленно крикнул себе Ялом. — Сделай же это прямо сейчас! Покончи с этим раз и навсегда!» Он держал в руках два провода, но ощущал тяжелые пряди волос Лислы.
Он никогда не мог никого убивать. Даже крыс, обитающих в подземелье. Но если он не сделает это сейчас, вся его оставшаяся жизнь превратится в бесконечную петлю горькой утраты. Если он останется жить, каждый день вспоминая своих родных, его расставание с ними станет более окончательным и мучительным, чем все предыдущие восемнадцать месяцев.
Камень снова опустился Девадасу на голову, на этот раз с еще большей силой. Он раскинул руки, роняя их на землю. Перед ним раскрылся бесконечный мрак. Сколько бы любимых он ни потерял, сможет ли он сделать с другими то, что было сделано с ним самим? Сможет ли стать тем, кто разорвет тонкие нити, связывающие людей между собой во времени, сквозь время?
«Сделай то, что должен. Сделай это прямо сейчас!»
Почувствовав внезапный прилив решимости, Давид схватил провода, семтекс и взрыватель, но вместо того чтобы соединить их вместе, сделал одно последнее усилие и запихнул все в колодец, в ту полость в скале, куда он выпускал крыс, в тот самый канал, по которому распространялась музыка.
Ему нужно было торопиться. Его компьютер настроен меньше чем через час разослать в автоматическом режиме статью в ведущие информационные издания. Сохранялась крошечная вероятность, что он успеет вернуться в гостиницу и помешать этому. У него оставалось всего пятьдесят четыре минуты, чтобы выбраться отсюда, подняться на поверхность и поспешить в гостиницу, если он собирался сегодня вечером спасти свою жизнь. А ведь совсем недавно Давид и предположить не мог, что собственная жизнь будет иметь для него какое-то значение.
ГЛАВА 102
Четверг, 1 мая, 20.27
Меер стояла в левом углу сцены, глядя на то, как полицейские уводят Себастьяна Отто. Позднее будет время разобраться в происшедшем и в том, какие последствия будет иметь то, что здесь, в Вене, он сегодня заставил тысячи людей вспомнить жуткие, страшные события из предыдущих жизней. Давно прожитых и оборвавшихся.
Не раз отец, пытаясь объяснить дочери таинственный свет мудрости, описывал, как после смерти душа покидает тело в виде луча чистого света, рассыпающегося на тысячи осколков, а затем каждый из этих осколков возвращается в другое время в виде новой души. И высшая цель заключается в том, чтобы когда-нибудь все эти осколки снова собрались в единое целое.
Чья душа обитает в теле Себастьяна? Действительно ли это один из осколков той самой души, которая когда-то жила в Арчере Уэллсе? Все указывает на это. Сначала Арчер, а затем Отто поддались низменным, корыстным устремлениям, осквернив предназначение флейты. Ну почему он не смог усвоить кармический урок? Что он так и не смог понять? И почему при этом пришлось страдать многим? Неужели Меер было предначертано дать ему возможность сделать верный выбор, исправить прошлые ошибки?
Если и так, то она лишь помогла Себастьяну ошибиться еще раз.
Вдруг Меер почувствовала, как ее сзади схватила чья-то рука. Сильная и уверенная. Прозвучавший участливый голос был ей знаком.
