Константин Образцов - Молот ведьм
Я решил попытаться. Глупо, конечно, но это нужно было сделать.
Поэтому, выехав на шоссе, я поехал не в город, а в сторону ближайшего поселка с административным центром, железнодорожной станцией, почтой, строительным гипермаркетом и отделением полиции.
Дорога была пустой и до места я доехал за полчаса. Полицейский участок располагался в унылом, как протокол, двухэтажном кирпичном здании, с решетками на окнах, патрульным автомобилем на парковке и государственным флагом над входом. Можно было бы сказать, что трехцветное полотнище видало и лучшие времена, но это было не так: лучших времен флаг не видал, был мокрым, грязным и печально вздрагивал под ударами ветра.
Я остановился напротив небольшого крыльца, ведущего к входным дверям. Некоторое время сидел, собираясь с мыслями и духом, потом включил тусклую лампочку в салоне, открыл портфель и достал два листа бумаги и ручку. Чистых листов у меня не оказалось, так что писать пришлось на обратной стороне распечатки лекции по истории Кипрского королевства крестоносцев. Через четверть часа два заявления были готовы. Одним из них была подробно написанная явка с повинной, и видит Бог, я намеревался признаться в том, что совершил, если у меня примут другое заявление. В нем сообщал о ковене из одиннадцати ведьм, ведущем деятельность на территории города и области, в ходе которой наносится вред здоровью и жизни граждан, а также совершаются ритуальные убийства детей, предположительно младенческого возраста. Я перечитал оба документа, сложил их пополам, сунул под пальто и вышел из машины, придерживая шляпу и прикрываясь от ветра и снега с дождем.
За металлическими двойными дверями оказался квадратный, серый холл с низким потолком, тусклым светом и столом с двумя стульями. Слева и справа были закрытые двери, а прямо напротив — похожий на аквариум пост дежурного, закрытый толстым стеклом в половину стены, испачканным полустертыми трафаретными надписями. Пахло казенным учреждением, в котором не рады гостям. Я подошел к окошку в стеклянной стене. Сидящий за низкой стойкой полицейский молча посмотрел на меня. Он был молод, но глаза смотрели с усталым цинизмом пожившего человека.
— Здравствуйте, — сказал я.
Дежурный молча смотрел.
— Я хотел бы подать заявление, — я полез под пальто, вытащил лист бумаги и просунул в окошко.
Полицейский бегло пробежал взглядом первые строчки, еще раз пристально посмотрел на меня, и стал читать дальше, как мне показалось, уже гораздо внимательнее. Я ждал. Он дочитал, аккуратно сложил лист пополам и потянулся вправо к кнопке селектора.
— Мужчина, алкогольные напитки употребляли сегодня? — резко просипело из динамика у меня над ухом.
— Нет, — ответил я, не зная, куда говорить, и на всякий случай повторил в динамик. — Нет, не употреблял.
Взгляд полицейского оценивающе коснулся моей шляпы, остановился на лице, прошелся по одежде. Я занервничал и поправил воротник белой рубашки. Дежурный покачал головой, просунул обратно листок с заявлением и из динамиков снова заскрипело:
— Идите домой, не мешайте работать.
В какой-то момент я подумал, что все-таки нужно отдать ему явку с повинной. Тогда бы я точно привлек его внимание. Тогда бы меня стали слушать. Впрочем, я уже понял, что заставлять себя слушать и слышать мне придется другими методами.
Я молча взял свое заявление, повернулся и вышел. Стоя на крыльце, порвал оба документа и выбросил их тут же, в урну у самой двери.
Мне стало легче от того, что я не переложил ни на кого другого ту миссию, которую предстояло исполнить мне и только мне. Как будто поставил последнюю точку, выполнил необходимую формальность, после которой уже мог начать действовать.
Что делать, если видишь Зло, которое никто не замечает и не хочет замечать, ибо Зло стало нормой? Если, подобно несчастному Алонсо Кихано, видишь гибельных великанов там, где все видят лишь привычные глазу мельницы? Если не можешь обратиться к властям, чей первейший долг защищать общество от преступлений, но которые бездействуют перед лицом самых ужасающих из всех мыслимых злодеяний? Выход тут только один: самому стать преступником, палачом, монстром в глазах смертельно больного общества, чьи гнойные раны вскрываешь, прижигая очищающим пламенем, чьи чумные бубоны срезаешь с болью и кровью, сжимая в руке вместо скальпеля окровавленный меч. Апостол Павел говорил: «мудрость мира сего есть безумие перед Богом»[22]. И так же точно высшая мудрость — безумие в глазах нынешнего века, а подвиг — преступление.
Последний солдат разбитой армии. Партизан-одиночка на территории, оккупированной так давно, что ее граждане давно забыли времена своей доблести и свободы. Единственный зрячий среди тысяч слепцов, танцующих на краю пропасти под визгливые дудки новых Крысоловов.
Я знал, что должен делать.
«Зло, случающееся с отдельными особями (например, повешение вора или закалывание какого-нибудь животного для человеческого питания), не совершается в ущерб совокупности особей, а помогает людям сохранить жизнь и пребывать в благоприятных условиях жизни. Таким образом, и для Вселенной происходит отсюда добро. Для того, чтобы виды сохранились на земле, уничтожение отдельных особей является подчас необходимым»[23].
На сегодняшней день таких особей на моем счету три, и я не собираюсь останавливаться на достигнутом.
С полицейскими я снова встретился в понедельник: двое оперативников пришли на факультет с закономерными вопросами о Лолите: когда я ее последний раз видел, сколько мы провели времени вместе, чем занимались, не говорила ли она о том, куда пойдет после занятий — обычная процедура, к которой я был готов, причем гораздо лучше, чем требовалось. Никто не спросил, например, почему она так часто звонила мне почти два месяца подряд, в том числе среди ночи; не показывал фотографий моей «Волги» с камер видеонаблюдения на шоссе; проницательно щурясь, не интересовался причинами моего разрыва с женой. У полицейских явно было уже свое видение этой истории, и я в ней был лишь временной или пространственной вехой, мимо которой Лолита прошла перед тем, как кануть в небытие. Я ответил, что последний раз видел ее вечером четверга, и это вполне всех устроило.
А через несколько дней я снова встретил Лолиту. Она смотрела на меня с листовки, приклеенной на павильон автобусной остановки: «ПРОПАЛА! РОЗЫСК!». И знаете, что? Выражение ее лица на той фотографии было точно таким же, какое я видел на лице обгорелого трупа в лесу: смесь насмешки и обещания. «Ты задушил меня, ты сжег меня, ты закопал меня, но там, под слоем прошлогодних листьев и рыхлой холодной земли, я жива», — как будто говорила она. А на следующую ночь явилась сама: вошла ко мне в дом, оставляя цепочку из грязных следов на полу, и залезла в постель, прижимаясь холодным, мокрым, тронутым тлением телом. У меня нет ответов на вопрос, почему это происходит: ведь я защищен от чар ведьм святынями, которые не снимаю даже во сне, а еще благодатью, данной мне вместе с призванием: «ведьмы не могут вредить инквизиторам и другим должностным лицам потому, что последние отправляют обязанности по общественному правосудию»[24]. Я делаю ту работу, которой ныне пренебрегает и Церковь, и Власть; как представитель Власти, вершу свой скорый и праведный суд; и проповедую вместо Церкви, смирившейся с поражением от духа века сего, только проповедь моя не в словах, а в делах, и теперь-то уж я точно буду услышан, гораздо лучше, чем когда невнятно бормотал об истинах на своих лекциях перед толпой безразличных студентов. Иллюзий я не питаю. Очень скоро я буду смят, уничтожен, растерзан той самой Властью, за которую выполняю ее прямые обязанности. Пусть так. На мой путь я был поставлен жесткой рукой Провидения, и если удастся хотя бы на миг замедлить падение в бездну локомотива, на которым обезумевшее человечество летит навстречу бесславному концу своей земной истории, то буду считать, что жизнь прожил не зря.
Вот только Лолита… Может быть, дело в том самом рыболовном крючке, что так и остался во мне, засев в глубине души; может быть, это мое наказание, епитимья, которую должно нести ради собственного блага, ибо «никто, творящий усердно плотский грех по прошествии срока телесной жизни Христа, а именно после 33 лет жизни, не может получить отпущения этого греха, кроме как по особой милости Спасителя»[25] — а я такие грехи творил на исходе пятого десятка своих земных лет, и более, чем усердно. Знаю только, что испытал неистовый, ни с чем не сравнимый ужас, когда Лолита пришла в первый раз, а теперь даже жду, когда среди ночи звонко щелкнет замок на входной двери…
P.S. Пока я писал эти заметки, лента новостей в Социальной Сети порадовала интересным известием: издательство, отвергнувшее мою «Апологию Средневековья» с загадочной формулировкой «не формат», проводит в центральном магазине сети «Литерофаг» встречу с некоей Викторией Камской, отрекомендованной как «социальный психолог, автор программ по личностному росту, и писательница, известная своими бестселлерами «Игра по твоим правилам», «Рецепты чужого несчастья» и «Будешь счастливой!». В рамках встречи была обещана презентация нового масштабного творения госпожи Камской «Эра Иштар». Надо полагать, что все перечисленное для нынешнего издательского рынка как раз и есть тот самый «формат». Начало сего действа назначено 19.00. Я, пожалуй, схожу.
