Дэвид Хьюсон - Убийство-2
— Конечно, — ответил Бук. — Я вам обещаю. Мы только хотели поговорить об одном старом деле — по военному ведомству. Вы еще делали о нем запрос. До того, как… — Он кивнул на кровать. — Ну, вы понимаете.
— О чем тут говорить? — слишком быстро заговорил Монберг. — Странная история, мне о ней рассказала Анна. Хотела, чтобы я ею занялся, попросила, так сказать, по старой памяти.
— И? — ждал продолжения Бук.
— Мы встретились. Вспомнили прошлое, обменялись новостями. Она как раз оформляла развод. Мне показалось, что Анна немного… зациклилась на том солдатском деле. Когда я уходил, она оставила мне папку с документами. Было похоже, что это много для нее значило. Я так и не понял почему. И конечно же, не успел выполнить ее просьбу.
Бук выслушал тираду Монберга, ни слова не говоря, только тяжело вздохнул, когда бывший министр умолк.
— Почему вы об этом спрашиваете, Томас?
— Вы знали о том деле еще до того, как к вам пришла Анна Драгсхольм. У вас были причины на то, чтобы отправить конверт с полученными от нее документами на несуществующий адрес. Прошу вас, будьте откровенны с нами. Мы знаем, что министр обороны даже созывал совещание ради одного солдата, упомянутого в том деле.
Карина извлекла из сумки бумаги, передала Буку, тот протянул Монбергу.
— Его имя Йенс Петер Рабен.
Монберг взял документы, но лишь на мгновение задержал на них взгляд.
— Боюсь, я еще не полностью оправился.
— Давайте обойдемся без вранья! — Бук повысил голос неожиданно для себя. — Просто расскажите, о чем шла речь на том совещании с Россингом. Это важно.
Монберг пожал плечами, дотянулся до очков, лежащих на тумбочке, нацепил их на нос.
— Это было так давно, — сказал он, пробежав глазами текст.
— Вы скрыли информацию о серьезном расследовании военной прокуратуры! Вы не сообщили о нем ни полиции, ни службе безопасности, ни сотрудникам своего министерства! — Он взял стул, поставил его перед кроватью и сел. — Почему? Что вы с Россингом скрываете?
Монберг обернулся к Карине в надежде на поддержку. Она хранила молчание.
— Зачем понадобилось созывать совещание о Рабене? — давил на него Бук. — Что сказал вам Россинг? Почему не велся протокол совещания?
— Да что происходит, Бук? О чем вы вообще говорите?
— Вы встречались с Россингом. Позже с вами на ту же тему говорила Драгсхольм. Но вы молчали. Молчали, даже когда ее убили. Мне нужно знать…
— Если вы пришли, чтобы обвинить меня в своих ошибках, то можете убираться! — отбивался Монберг.
— Что сказал Россинг на том совещании?
В дверях появилась женщина в темно-синем костюме. Ее сопровождал врач. Жена Монберга, Бук узнал ее по газетным фотографиям.
— У тебя опять посетители, Фроде? — воскликнула она, бросаясь к мужу, целуя его в макушку. Монберг при этом поморщился, как ребенок. — Так дело не пойдет. — Она уставилась на Бука. — Я ценю ваше внимание, но сейчас моего мужа должен осматривать доктор.
Монберг поднял руку с документами. Карина забрала бумаги, отошла к окну и стала перебирать открытки с пожеланиями скорейшего выздоровления.
— Ему вредно волноваться, — продолжала жена.
— Да, сейчас мне нужен отдых и покой, — согласился Монберг.
Карина легонько подтолкнула Бука, тот обернулся. У нее в руках была открытка с розами. Внутри — стандартное пожелание, напечатанное типографским способом, и приписка от руки: «Очень рад, что тебе лучше, Фроде. Мы братья навсегда».
Бук кивнул.
— Полагаю, министр как раз собирался уходить, — многозначительно произнес Монберг.
— Да, — сказал Бук. — Поправляйтесь поскорее, Фроде. — Он бросил открытку Россинга на одеяло в ногах Монберга. — Все ваши друзья желают вам этого.
В коридоре, среди больничных запахов и писка аппаратов, доносящегося из палат, Бук замедлил шаг, дожидаясь, когда его догонит Карина.
— Все-таки Россинг опередил нас, — мрачно буркнул он, когда она поравнялась с ним.
— Да, он уже знал, о чем вы будете спрашивать. И знал, как нужно отвечать.
— Черт, — пробормотал Бук и внимательно посмотрел на нее. — Карина, расскажите мне о Монберге. Что он за человек?
— Остроумный. Забавный. Обаятельный. — Она еще подумала. — Слабый.
— Надо искать другие пути, — сказал он, даже не представляя себе, в каком направлении вести поиски.
— У меня идея, — сказала Карина, когда они уже снова сидели на заднем сиденье служебного автомобиля и, преодолевая пробки, возвращались в министерство. — Надо опубликовать официальное извинение за эксгумацию того солдата.
Бук проворчал что-то нечленораздельное, глядя на субботнее оживление на торговых улицах. Обычные люди жили обычной жизнью. Как же он им завидовал.
— Томас, — убеждала его Карина. Теперь, когда они были наедине, она стала обращаться к нему по имени, и Буку это нравилось. — Такое извинение помогло бы разрядить обстановку. Краббе опять наседает. Замучил Плоуга просьбами о срочной встрече с вами.
— Пусть Плоуг посоветует Краббе сесть перед дверью премьер-министра и вымаливать у него встречу, если ему так хочется.
— Извинение от имени министерства было бы сейчас весьма кстати.
У Бука в машине, в небольшом баре, где другие обычно хранили алкоголь, было припасено несколько пачек шоколадного печенья. Он распечатал первую попавшуюся упаковку, предложил сначала Карине — та отказалась, потом взял себе парочку.
— Как мне извинятся за то, о чем я даже не знал?
— Вы министр. Ситуация типичная.
— Но это не значит, что она мне нравится. Чья вообще это была идея выкопать несчастного парня?
— Одной женщины из полиции. Ее уволили.
— Оперативно реагируют.
— Она довольно известная личность. Помните дело Бирк-Ларсен пару лет назад?
Бук передернул плечами:
— Да… Ужасное убийство.
— Она раскрыла его. И после этого ее уволили, как сейчас.
На его лице появился интерес.
— По одной из версий в том убийстве были замешаны городские чиновники и политики, — продолжала Карина. — И она не захотела молчать о том, что узнала. Если вы упомянете в своем заявлении, что она уже имела дисциплинарные взыскания… или что-нибудь насчет того, что от всех сотрудников полиции мы ожидаем соответствия высокому уровню и замечательным традициям…
Бук в замешательстве уставился на Карину.
— Да, вы правы, — согласилась Карина. — Это не ваш стиль. Тогда формулировка останется за вами.
— Как ее зовут?
— Сара Лунд.
— Я хочу поговорить с ней.
Карина расхохоталась. Как ни странно, Буку стало теплее на душе оттого, что он сумел рассмешить эту тонкую умную женщину.
— Но вы, наверное, не сможете с ней поговорить. Ее же только что выставили из полиции.
— А я министр юстиции. И могу говорить с кем захочу. Если эта Лунд сумела раскрыть дело Бирк-Ларсен, значит она неглупа. Может, ей что-то известно.
Он еще раз протянул ей пачку печенья. На этот раз она взяла одно.
— Встреча с ней может усложнить ваши отношения с полицией.
— Усложнить? Можно подумать, они мечтают подружиться со мной! Нет. Если Монберг не желает говорить с нами, нам придется пойти другим путем. Найдите мне, пожалуйста, Сару Лунд.
— Томас, — сказала она тоном матери, отчитывающей ребенка. — Если об этом узнают, у вас будут большие проблемы.
— У меня и так проблемы. Если я не раскопаю это дело, моей карьере крышка. Так что не будем переворачивать вопрос с ног на голову. — Он улыбнулся лукаво. — Вы так хорошо управляетесь с телефоном, Карина… Для вас не составит труда найти эту самую Лунд. И тогда мы отправимся к ней прямо сейчас.
Обычная датская свадьба. Гостиничный зал для банкетов полон друзей и родни. Счастливая пара по центру. Негромкая музыка. Чиновник службы регистрации гражданских актов провозглашает тривиальное:
— Объявляю вас мужем и женой. Теперь вы можете поцеловать невесту.
Бьорн, маленький веселый человек, полный юмора и озорства, ухмыльнулся во весь рот, словно порочный эльф, и сделал так, как ему велели.
Лунд порадовалась, видя, что ее торт не причинил серьезного вреда. Бьорн был очень славным, и мать, после стольких лет горького одиночества, наконец-то обрела счастье.
Поэтому сама Лунд, в лучшем из своих нарядов, а именно в платье из фиолетового шелка, аплодировала им обоим и улыбалась Марку, который стоял рядом с ней, высокий и красивый.
Весь мир жил, двигался, менялся со временем. Но только не она. Она оказалась точно на том же месте, что и два года назад, после той черной ночи, когда ранили Майера, и вся ее жизнь словно пошла под откос. Вот почему она чувствовала неловкую, виноватую радость, глядя на лицо матери, которое излучало то безмятежное счастье, какое приходит лишь тогда, когда человек бескорыстно отдает свою жизнь другому, растворяясь без остатка в той общей любви, что расточает свои извечные лживые обещания.
