Пионерская клятва на крови - Эльвира Владимировна Смелик
Генка тоже так сделал. Но не только из-за лени. Одно дело, если чемодан хранился в шкафу, тогда просто пошел и достал, и совсем другое – у кого-то в комнате. Выбери момент, постучись, объясни, зачем пришел, и так постоянно. А со шкафом ему не повезло, опоздал. Как, впрочем, и с кроватью.
Толкаться и лезть вперед Генка не стал – как обычно, вошел в палату одним из последних, но и тут оказался самым нерасторопным. И конечно, ему осталось самое худшее место: прямо возле двери.
Лежишь как на ладони. И ощущение, что ты на отшибе, один, лишний, что вот прямо сейчас тебе скажут «А ты что тут делаешь? Катись отсюда! Выход рядом», только сильнее. Еще и дверь у доставшейся Генке тумбочки оказалась кривой и скрипучей.
Остальные уже болтали друг с другом, знакомились, что-то обсуждали, смеялись, а Генка по-прежнему чувствовал себя не при делах – никто к нему не подходил, не заговаривал. Даже сосед, с которым Генка делил тумбочку, кудрявый, встрепанный Яша Бауман только чертыхнулся, услышав, как громко скрипнула ее дверь и, не спросив у Генки разрешения, засунул свои вещи на верхнюю полку. Вроде бы ерунда, а в горле опять возник острый комок.
Хорошо, долго вариться в собственном недовольстве не пришлось, в палату заглянул Коля.
– Ну как, устроились? – поинтересовался с вечными своими неунывающе-бодрыми интонациями и воодушевленно воскликнул: – А теперь выходим. До обеда как раз есть время, чтобы пройтись по лагерю и все посмотреть.
На новость отреагировали по-разному. Кто-то радостно загикал, услышав про обед. Кому-то было без разницы, что делать, лишь бы не сидеть на месте. Кто-то снисходительно заявил, что уже не первый раз в «Спутнике» и все здесь прекрасно знает. Кто-то заныл, что устал с дороги и настроился поваляться в кровати.
– Поваляетесь в тихий час, – невозмутимо отрезал Коля. – И на самом деле даже не час, а целых два. А кто здесь все знает, может, тогда сам расскажет и покажет? Мы с Людмилой Леонидовной не против, – произнес и обратился к верзиле: – Тебя как зовут?
– Олег, – сообщил тот с нарочитой бравадой. – Матвеев.
– Ну так что, Олег? – тут же сказал вожатый. – Проведешь за нас экскурсию?
И сразу всю браваду с верзилы будто водой смыло. Он набычился.
– А чё я-то?
– Так ты же сам говорил, что не первый раз в лагере, – напомнил Коля. – А я вот первый. Сам еще не очень ориентируюсь. Ну так как?
– Да не буду я, – возмутился Олег. – Я чё, крайний?
Он даже отступил и едва не налетел на стоящего позади Пашу. Тот уперся в него рукой, останавливая, потом хлопнул ладонью по плечу и распорядился, как делал уже не раз:
– Давай, Мотя, шагай, – посмотрел на вожатого. – Экскурсия так экскурсия.
И больше никто спорить и возмущаться не стал, мальчишки послушно потянулись к выходу. А Генка несколько раз оглянулся, отыскивая взглядом Пашу.
Вот как у него так получалось? Не орал, не угрожал, не давил особым положением или силой, как Мотя, а просто говорил, и никто ему не возражал – почему-то повода не находилось. Ну, будто Паша во всем был прав. А зачем возражать, когда правильно и справедливо?
Лагерь располагался на берегу озера и показался Генке огромным. Кроме обязательного набора из жилых корпусов, двухэтажного административного здания, которое называли штабом, линейки, пищеблока, медчасти, умывальников и прочих крайне необходимых мест, здесь имелся просторный стадион с беговыми дорожками, футбольным полем и отдельной спортивной площадкой, большой клуб со сценой и вместительным зрительным залом, библиотека, помещения для разных кружков.
Людмила Леонидовна специально обратила общее внимание на ярко-синий почтовый ящик, висящий на стене столовой. Под прикрытой крышкой щелью для писем на всякий случай белой краской был выведен индекс и адрес лагеря.
Ребят даже на пляж сводили. Ступив на мягкий светло-желтый песок, они сразу воодушевились.
– Купаться будем?
– Обязательно, – заверила воспитательница, правда, без особого энтузиазма. – Только, конечно, не прямо сейчас. Возможно, завтра, если погода не испортится.
Генка плавать не умел. Поэтому на озеро, подернутое вдалеке заметной даже при свете солнца чуть искрящейся дымкой, посматривал с опаской и неприязнью. Не потому, что боялся утонуть, а потому, что заранее стыдился и злился, зная, что может только по-девчоночьи бултыхаться на мелководье. Когда купался один, или с мамой, или среди посторонних людей, подобное не смущало. Но здесь кто-нибудь, тот же Мотя, обязательно обратит внимание и станет насмехаться.
Широкий в том месте, где они находились, песчаный пляж постепенно сужался. Чем дальше, тем ближе подступали к воде кусты и деревья. Зона купания была отмечена яркими рыжими поплавками, а за ее боковыми границами начинались заросли рогоза и тростника. Ровная зеркальная гладь отражала перевернутый вверх ногами мир: небо в белых барашках редких облаков и берега.
Генка отошел в сторону, загребая кедами песок. Озеро тоже выглядело огромным. Поначалу он даже подумал, что это река. До противоположного берега довольно далеко, а боковых берегов и вовсе не видно. Но, несмотря ни на что, к воде все равно тянуло, и Генка действительно приблизился, затем еще и перепрыгнул на выступающий над поверхностью плоский валун, осторожно присел, наклонился и тут же встретился взглядом со своим отражением.
Или вовсе не отражением?
Из воды на него смотрел кто-то чужой – точно не Генка. И вообще не человек, а какое-то мерзкое существо с бледной чуть ли не до синевы кожей, с развевающимися длинными, похожими на водоросли волосами, с искривленным в усмешке широким ртом и округлыми, по-лягушачьи выпученными глазами.
Утопленник?
Не заорал истошно Генка только потому, что окаменел от ужаса. Язык прилип к нёбу, звуки застряли в горле, мышцы сковало холодом, и несколько секунд он просто не мог шелохнуться, даже моргнуть. Так и пялился на то, что смотрело на него из воды, все сильнее проваливаясь в жуткие, притягивающие темной бездной глаза. Потом все-таки моргнул.
Наверное, только это его и спасло. Генка сдавленно охнул, резко распрямился, словно сжатая до предела пружина, и, конечно, потерял равновесие
