Аномалия №26 - Lars Gert
Мы – любители природы, и решили однажды прогуляться вокруг села. И позвали мы в сопровождающие нашего шофёра – кто, как не он, будет идеальным гидом? Как раз, за одним, помимо показа достопримечательностей он расскажет нам ещё пару-тройку баек. Или не баек? Или и вовсе затея наша опасна? Что-то чаще сомневаться мы стали в последнее время.
И выбрали мы день, и пошли вокруг села. И лицезрели мы ландшафт в виде совершенно убитых, абсолютно никаких дорог – трассы без твёрдого покрытия; там же, где лежало подобие асфальта, всё было в трещинах и ямах. Мы видели самопроизвольно дымящиеся камни, мы видели арыки и котлованы; мы видели болото, мы видели камыш. Мы видели лица, на которых не лежал отпечаток счастья; мы видели дома, которые вот-вот развалятся. И всюду, где мы бывали сегодня, наш провожатый останавливался ненадолго, и пояснял, какие события связаны с тем или иным местом – так, например, он поведал жуткую историю о котлованах, где тоже погибло много людей – по случайности ли, по невнимательности ли, либо кто-то намеренно сыграл с ними злую шутку. Над деревней витал тяжёлый рок безжалостной судьбы…
– Здание, что перед вами – районная поликлиника, но ещё лет пять назад здесь не было ничего; жалкий, заброшенный пустырь, Богом забытое место, куда никто и носа не казал. Теперь тут людно, это так – но очень много лет назад тут стояли бараки, в которых содержались заключённые – своего рода небольшая колония-поселение. За ними зорко наблюдали надзиратели. На том пустыре однажды копали (рядом было картофельное поле), и вырыли однажды женский парик с биркой – вру, даже не парик, а самый настоящий, натуральный скальп; и зубы там валялись… Всё это не просто часть прошлого, не просто чьё-то воспоминание и/или выдумка: и сейчас, на чердаке этой больницы медперсонал часто слышит крики; крики детей. Не те крики, которые типичны для детей, когда они маленькие, когда их просто что-то беспокоит и они хотят кушать – нет; это те крики, которые преисполнены мучений, страданий и страха. Более того, прошлое переходит на настоящее и будущее: здесь работает молодая особа, врач общей практики. И как-то так получается, что в районе высокая детская смертность. Все или почти все догадываются, кто за этим стоит, но ничего доказать не могут, ибо эта тварь всех купила и продолжает убивать. Ей всё сходит с рук…
Мы пошли дальше в полном недоумении, и остановились у другого здания, в виде буквы «Т». Когда же мы его обошли, то поняли, что это не буква «Т», но, скорее всего, плюс или крест. В груди что-то ёкнуло.
– Многие годы это сооружение являлось детским садиком, позднее – больницей. Теперь это снова детсад. Видите вон там, в углу, внизу, на стыке стен полуоткрытую дверь с выцветшей багровой краской на ней? Это вход вниз, в подвал. Туда не заходит никто; боятся до сих пор. Когда-то там было нечто вроде склада всякого хлама – старые вещи, матрацы, и так далее. Их просто складывали, как в чулан. Но ходят не беспочвенные слухи, что подвал этот ведёт очень далеко и очень глубоко – и дети, играющие на площадке данного учреждения среди горок, беседок и качелей – те из них, кто вошёл туда, не вернулись назад. Говорят и то, что их поджидает там людоед-отшельник: старый бомж и/или бич; бездомный, безработный маньяк, бомжарская бомжара по прозвищу Магог, который пьёт детскую (и не только) кровь, расчленяет трупы и варит из них суп… Он живёт там и зимой, поскольку в подвале проходят трубы центрального отопления, всякие там краны и всё такое. Он там греется и чувствует себя вольготно; одинокий серый волк. Работающие здесь стараются обходить это место стороной, остерегаются, не подходят близко.
– Он до сих пор жив? Не умер? – Ахнули и выпали мы, не веря своим ушам.
– Говорят, детская кровь продлевает жизнь. Помните Елизавету Батори? Ей наполняли ванну не водой, но свежей кровью убиенных молодых девственниц. «Кровавая Элизабет»… Загуглите в Википедии, если не верите; сущая правда. Истинно говорю вам.
Мы внимательно слушали, следуя за своим предводителем всё дальше и дальше.
– Вот и микрорайон. Вон там – знаменитая шестиэтажка, а за ней – то самое старое кладбище…
– Мы пойдём на кладбище???
– А вы хотите?
Ноги сами повели нас туда, ведь мы уже плоховато соображали. Мы шли за своим гидом, как послушные агнцы за своим добрым пастырем.
– Вот и ресторан. – Спокойно произнёс шофёр, остановившись.
– Ресторан? Сзади дома, прямо возле кладбища?
– Ну, как ресторан… Для деревни это, конечно же, ресторан; для вас, городских, искушённых и видавших виды это, несомненно, всего лишь кафе – так, забегаловка.
– И что, люди идут сюда и едят? Несмотря на фон? Неужели их ничего смущает?
– Вы видели овощной ларёк-киоск возле мусорки, который мы уже прошли? Видели толпу, как в мавзолей? То-то же! Люди ничем не погнушаются. Хоть говно лежать будет. Так и живём. Ничего, скоро вы перестанете чему-либо удивляться – как и я, впрочем.
– Это жестяная жесть просто!
– Может быть; я уже привык. Но вообще, в этот ресторан подле кладбища ходят справлять поминки – это чаще всего. Но иногда и свадьбы отмечают – хотя, долго эти пары не существуют…
И пошли мы на кладбище, в этот сельский склеп. И обходили осторожно каждую могилу, и многие из них были без памятников и даже без оградки. И терзал наш слух водитель труповозки, рассказывая историю того или иного мертвеца.
– Вот эту женщину зарубил насмерть топором её муж на глазах у детей – не из-за её измены, а потому что муж болел эпилепсией; так уж случилось, а дети с тех пор заики. Вот этот тип пытался показать мастер-класс, вообразив себя обезьянкой, которая скачет по балконам – но то ли кто-то столкнул его, то ли сил не рассчитал: так и шваркнулся на голый асфальт, убившись. Вон того мужчину забили насмерть в подъезде какие-то недоброжелатели – самое странное то, что у него был чёрный пояс по каратэ; или подошли сзади незаметно, или он не был трезв… Вот здесь покоится психически больная женщина, которую задушили, польстившись на старую рухлядь в её серванте, как то: сервис, морские раковины, прочее. Вон та могила – могила человека, которого нашёл однажды на лыжне мой кореш, ныне тоже покойный: катался по