Елена Чернышева - Ремиссия
— А вот это я — маленький, — говорит с улыбкой Олег. — Теперь самому на себя смотреть смешно… Штаны какие-то куцые… Клюшка эта дурацкая… Я ее даже поднять не мог, а туда же — хоккеист! Это летом-то…
— Ну, существует же хоккей на траве, — примирительно говорит Сережа. И потом, ты здесь не маленький совсем, а большой.
— Для тебя — большой. Мне здесь девять лет. Но на самом-то деле — маленький…
— Нет. Большой. И не смешной, — Сережа прижимается головкой к отцовскому плечу. Берет его руку в свои, гладит. Переворачивает — и видит четкий темный кружок на запястье:
— Ой, что это, папочка?
— Синяк. Не обращай внимания, — Олег выдергивает руку из рук сына, торопливо натягивает край рукава, чтобы закрыть пятно, и переворачивает страницу альбома. — О, а это я в пионерском лагере! Ты-то, небось, и не знаешь, на свое счастье, что такое эти пионерские лагеря?!
Мария Петровна и Надя снуют между кухней и комнатой, потом задерживаются на кухне, оттуда доносятся их голоса:
— Салат осталось заправить и смешать, — говорит Мария Петровна.
— Давайте, я сделаю, — предлагает Надя.
— Спасибо, детка… А я пока духовку запалю. И через пол часа можем уже подавать горячее…
С кухни доносится позвякивание посуды, треск зажигалки.
Сережа указывает на противоположную стену, где, над комодом, оправленный в красивый багет, висит большая черно-белая фотография юной девушки в нарядном платье.
— Это бабушка?
— Бабушка.
— А ты уже был тогда?
— Нет. До меня еще десять лет ей жить… Это она в платье для выпускного вечера, ей семнадцать лет, — отвечает Олег, с любовью глядя на фотографию.
— А сколько… вообще жить? До смерти? — робко, задумчиво спрашивает Сережа.
— Кому? — пугается Олег.
— Бабушке…
— А, бабушке… Она умерла, когда мне было девять лет. Значит, эта фотография сделана за девятнадцать лет до ее смерти, — спокойно отвечает Олег, но взгляд его, устремленный на макушку сына, встревожен.
— Папа… А бабушка Маня скучает по бабушке? У нее поэтому так фотографий много?
— Да, она очень скучает по бабушке, — с печалью в голосе отвечает Олег.
— А ты? Ты скучаешь по ней, да? Все время?
— Скучаю. Все время.
— А когда был маленький, больше скучал?
— Больше.
— А… — хочет что-то еще спросить Сережа, но умолкает.
— Что, Сергуня? — Олег обнимает сына и прижимает к себе. — Что ты?
— Когда ты в больнице лежал, я тоже скучал… Очень, — Сережа принимается плакать. — Я так боялся, что ты умрешь! Но ты ведь не умрешь? Никогда не умрешь?
— Сережа… Все люди когда-нибудь…
— Но ты не умирай! Пожалуйста! — перебивает отца Сережа. — Не умирай!
С кухни прибегает Надя, сжимая в руках вымазанную салатом ложку.
— Что случилось, мальчики?
— Да вот… Сережа расстроился. Увидел фотографию бабушки и расстроился, — растерянно говорит Олег, прижимая к себе рыдающего сына.
Надя садится на диван рядом с ними, принимается гладить Сережу по спине.
Входит Мария Петровна.
— Ох, Сереженька! Что случилось? Детка…
Сережа, все еще всхлипывая, отстраняется от отца. Вытирает слезы. Надя и Олег молчат. Мария Петровна всплескивает руками… И скрывается на кухне.
* * *Олег, Надя и Сережа сидят за столом, накрытым уже для чая. Мария Петровна вносит огромный, красивый «наполеон».
— Какой тортик! — восхищенно восклицает Сережа.
— Мария Петровна, вы волшебница! — вторит Надя.
— Ох, тетенька! Как давно я не ел твоего «наполеона»! — с улыбкой говорит Олег и помогает установить торт на подставку. — Ну, кто разрезает? Может, Сереже доверим?
— Нет, пап… Я боюсь, — смущенно отвечает Сережа.
Все смеются. Олег берет тонкий нож с костяной ручкой, заранее положенный возле подставки и, хищно оскалившись, принимается крутить его в руке, словно ниндзя из боевика, угрожающий противнику. Наконец, вонзает нож точно в середину торта. Сережа издает восторженный вопль. Олег медленно, изображая свирепость, разрезает торт на аккуратные треугольные кусочки.
— Ой, Олежек, а я ведь и не спросила: тебе можно торт-то? — всполошилась вдруг Мария Петровна.
— Можно, тетенька. Мне теперь все можно, я уже совсем здоровый человек.
Надя подает ему тарелки, он раскладывает. Мария Петровна наливает чай.
— Олег надкусывает свой кусок:
— Оу! Вкус, знакомый с детства!
— Тот самый торт? — со смехом включается в игру Надя.
Тот самый… — сглотнув, хотел было ответить Олег, и вдруг согнулся пополам от пронзившей его боли. Блюдечко с тортом выпало из его руки.
— Олег! — вскрикнула Надя.
— Папа! Папа! — вскочил Сережа.
Олег, скрючившись, свалился со стула на пол, под стол. Боль была так сильна, что в первые мгновения он даже не мог кричать, только немо разевал рот, как рыба. Но потом его вырвало кровью и он закричал… Он кричал, корчась на полу, полускрытый скатертью. Надя и Сережа упали на колени рядом с ним, Мария Петровна склонилась, опираясь на стол.
— Олег!
— Олежек, миленький!
— Папа! Папочка! Не умирай! Папа, не умирай!
Олег, крича, корчился на полу.
— Я вызываю «скорую»! Потерпи, вызываю «скорую», — пробормотала Надя, схватила в охапку упирающегося, орущего Сережу, и выволокла его в коридор, ногой захлопнув дверь в комнату.
Мария Петровна, дрожа, склонилась к Олегу, попыталась погладить его по голове, но Олег, встав на четвереньки, принялся извергать потоки кровавой рвоты. Казалось даже странным, что столько крови может выходить из человека, а он продолжает жить и кричать… На ковре расползалась лужа темной крови. Олег осмысленно, с ужасом смотрел на этот кровавый поток.
— Папа! Не умирай! Не умирай! — доносились из коридора истерические крики Сережи. — Папочка, миленький, не умирай!
Эти крики донеслись до Олега сквозь ослепляющую и оглушающую боль, он с усилием поднял голову, посмотрел в заботливое лицо Марии Петровны… И, пользуясь кратковременным перерывом между приступами рвоты, прошептал окровавленными губами:
— Возьми другого вместо меня… Возьми тетю Маню!
— Олежек, о чем ты? — успела спросить Мария Петровна, как вдруг лицо ее исказилось, глаза закатились, рот скривился… Она хотела что-то сказать, поднесла руку к голове — и рухнула, как подкошенная, рядом с Олегом.
Олег тяжело перевел дыхание. Нового приступа рвоты не последовало, и по выражению облегчения, разлившемуся по его лицу, было видно, что боль внезапно отпустила его. Он вытер пот и кровь с лица. Сел, привалившись к ножке стула, закрыв глаза.
— В комнату заглянула Надя:
Олег, «скорая» уже… Боже мой! Мария Петровна! — Надя бросилась к лежащей женщине. — Мария Петровна! Олег! Олег!
— Ей стало плохо, — прошептал Олег, не открывая глаза.
— А ты как?!
— А мне полегчало…
* * *Олег в окровавленном свитере лежит на диване. Мария Петровна — по-прежнему на полу. Рядом с ней — Надя и два сотрудника «скорой помощи» в синей форме. Один стоит на коленях, слушает грудь пожилой женщины через стетоскоп. Потом снимает стетоскоп. Поднимается с колен.
— Можем констатировать смерть до прибытия бригады. Инсульт. Но уточнять причину смерти будет вскрытие, — сухо сообщает он.
— Вскрытие… — механически повторяет Надя и, всплеснув руками, принимается рыдать.
Олег тоже плачет, закрыв лицо руками.
* * *Глава 4
Олег в своей конторе, просматривает бумаги, звонит кому-то по телефону, диктует что-то своей секретарше.
Выходит на улицу, прощается с Димой, Колей и Андреем. Садится в машину.
Коля тоже садится в машину.
Дима и Андрей идут вниз по улице, оживленно болтая.
Олег едет в машине, мелькают дома, цветущие деревья в скверах.
Въезжает во двор, ставит машину.
Вылезает, подходит к цветущей черемухе и, подпрыгнув, срывает ветку.
Входит в подъезд.
* * *Кухня в квартире Говоровых.
Олег, Надя и Сережа ужинают.
* * *Олег сидит в пижаме у постели сына, читает вслух большую книгу.
Сережа со счастливым видом слушает.
Надя в ночной рубашке и халате, с зубной щеткой в руках, заглядывает в комнату и, улыбнувшись, исчезает.
* * *Больница.
Олег сидит на кровати, мерно раскачиваясь, обхватив руками живот. К руке его тянется трубочка капельницы.
Все в палате спят.
Олег поднимает искаженное болью, залитое потом лицо, губы его что-то шепчут…
* * *Кладбище.
Подъезжает автобус из фирмы ритуальных услуг.
Выходят Сергей Данилович, Вася, Нина Антоновна, Павел, обнимающий за плечи рыдающую Оксану, какие-то незнакомые люди, женщины в черных платочках.
Бравые ребята из фирмы ритуальных услуг выгружают гроб и несут по дорожке, следом за гробом несут венки и большую фотографию Анны Даниловны на проволочной подставке…