Елена Чернышева - Ремиссия

Выходят Сергей Данилович, Вася, Нина Антоновна, Павел, обнимающий за плечи рыдающую Оксану, какие-то незнакомые люди, женщины в черных платочках.

Бравые ребята из фирмы ритуальных услуг выгружают гроб и несут по дорожке, следом за гробом несут венки и большую фотографию Анны Даниловны на проволочной подставке…

Поляна, усыпанная одуванчиками.

Сережа в трусиках и панамке с сачком в руках охотится на бабочек.

Надя и Олег сидят на расстеленном покрывале, едят бутерброды, запивая соком из пластмассовых стаканчиков.

Невдалеке стоит их машина.

Олег на работе, говорит по телефону, одновременно записывая что-то…

Едет с работы привычными улицами сквозь «тополевую метель».

Надя и Олег ночью, в постели, занимаются любовью.

Больница.

Олег — бледный, дрожащий от боли, со стиснутыми до желваков на скулах зубами, лежит на передвижной части большого рентгена, медленно въезжая внутрь аппаратуры.

В крохотном помещении гаснет свет.

Олег видит врачей, заглядывающих в помещение через светящееся окно.

Врачи передвигают какие-то рычажки на пульте.

Олег зажмуривается и шепчет…

Утро.

Павел просыпается, садится в кровати.

Оксана лежит рядом, спиной к нему.

Павел склоняется, нежно целует ее в обнаженное плечо… И вздрагивает, словно от удара током.

Оксаночка! — полушепотом выдыхает он.

Резко поворачивает Оксану. Ее голова откидывается на подушку — и Павел видит бледное мертвое лицо, полуоткрытые посиневшие губы, засохшую белую пену на щеке… В руке Оксаны, свисающей с кровати, зажат пластиковый пузырек, из которого на пол со стуком высыпаются таблетки.

Лето.

Лес.

Надя, Олег и Сережа собирают ягоды.

Дача.

Надя в соломенной шляпе копается на грядке.

Сережа собирает огурцы в парнике.

Олег лежит в тени на шезлонге с книгой в руках.

Раннее утро.

Река.

Олег и Сережа удят рыбу, сидя в лодке.

Солнечный летний день.

Дачный домик.

Олег лежит поперек кровати, свесив голову, его рвет в тазик, подставленный Надей.

Сережа плачет, спрятавшись в углу и заткнув уши.

Надя отбегает с тазиком в руках.

Олег шепчет что-то окровавленными губами…

Маленький Костя рисует дракона с разверстой пастью цветными мелками на асфальте во дворе.

Во двор на большой скорости въезжает машина.

Визг тормозов…

Костя оборачивается…

Кладбище.

Идет дождь.

Три свежие могилы, все в цветах и венках, обтянутые целлофаном фотографии Анны Даниловны, Оксаны и маленького Кости.

Опираясь на ограду, с непокрытой головой, в легком летнем пальто стоит Павел. Струи дождя текут по его лицу.

1 сентября в городе.

Нарядные Олег и Надя ведут в школу счастливого и гордого Сережу. В руке у него огромный букет георгинов, за спиной — новенький ранец.

Свободной рукой он вцепился в руку отца. Отца, а не матери…

Вечер.

Олег и Надя читают, лежа в постели.

Наконец, Олег откладывает книгу, гасит свет и притягивает к себе смеющуюся, шутливо отбивающуюся книгой Надю.

Театр.

Олег и Надя слушают оперу — какая-то оригинальная, новаторская постановка.

Олега в залитой черной кровью рубашке везут в машине «скорой помощи». Все его тело содрогается в конвульсиях, рот приоткрыт, глаза выкатились из орбит.

Церковь.

Обряд отпевания.

В гробу лежит Вася, почти неузнаваемый под слоем специального грима.

Плачущий Сергей Данилович обнимает плачущую жену.

Среди присутствующих — Надя в черном платочке, с горящей свечкой в руках: потрясенная, бледная.

Олег, Надя и Сережа завтракают в угрюмом молчании, выражение лица у всех троих — отрешенное и испуганное.

Мрачный Олег сидит на работе, на совещании и, кажется, совсем не слушает, о чем идет разговор.

Поздняя осень.

Вечер. Темно. Идет мелкий дождь. Светят фонари и окна домов.

Олег едет на машине знакомыми улицами. Он бледен и угрюм.

Остановив машину во дворе, не спешит выйти. Сидит, откинувшись на спинку сиденья, закрыв глаза.

Выходит. Запирает машину. Идет через темный двор.

Входит в квартиру. Там темно и тихо. Только под дверью Сережиной комнаты — полоса бледного света.

Не раздеваясь и не разуваясь, прямо в мокром плаще и ботинках, Олег подходит к двери, приоткрывает, заглядывает…

При слабом свете ночника он видит Сережу, спящего в объятиях спящей Нади.

Постояв минутку, Олег закрывает дверь и идет в прихожую раздеваться.

Олег в магазине игрушек. Выбирает среди конструкторов подарок сыну.

Внезапно его скручивает боль, он падает на пол…

К нему бегут люди, окружают его…

Олег корчится от боли и кричит, лица людей кажутся ему причудливо-искаженными.

Олег сидит в темной комнате на диване, одетый в черный костюм с черной водолазкой. Он плачет.

Заходит Надя — тоже в черном. Подходит к нему, обнимает за плечи.

Олег обхватывает ее руками, утыкается головой ей в живот. Плечи его вздрагивают.

За окном идет снег. Синий свет уличного фонаря разливается по стене, высвечивая фотографию Сергея Даниловича в рамке с траурным черным уголком.

Новый год. Олег и Сережа наряжают елку в печальном молчании.

Сережа подает игрушки.

Олег вешает их на елку.

Луч света падает на его запястье.

На запястье — симметричный темный кружок.

Солнечный зимний день. Каток.

Сережа и Надя катаются на коньках.

Олег сидит на лавочке и с грустью смотрит на них.

Больница.

Длинный коридор. Двери палат. В конце коридора смутно белеет окно. Санитарка моет пол, вяло макая намотанную на швабру тряпку в ведро и возя ею в луже на линолеуме.

Надя медленно идет по коридору. На ногах — тапочки, в одной руке — сапоги, она их держит за голенища, в другой — пакет. Здоровается с санитаркой. Та отвечает хмурым взглядом и, словно нехотя, кивает.

Возле поста медсестры Надя останавливается. Настольная лампа горит, медсестра склонилась над журналом. Надя здоровается — медсестра поднимает голову.

— Как он сегодня? — тихо спрашивает Надя.

— Без изменений, — быстро отвечает медсестра и отворачивается к шкафчику за спиной, открывает, достает из баночки таблетку, заворачивает в бумажку и кладет на стол: — Вот, возьми. А то ведь сразу прибежишь просить…

— Ему так… больно? — дрожащим голосом спрашивает Надя.

— Больно.

— А укол… Нельзя?

— Строго по часам. Сама ведь знаешь… — медсестра сочувственно смотрит на Надю:

— В шесть делали. Теперь — только в двенадцать.

— Но ему ненадолго хватает, — шепчет Надя.

— Привыкание, — бормочет медсестра, снова утыкаясь в журнал. — Естественная реакция организма. Только твой как-то уж очень быстро привык… Но здесь уже ничего нельзя поделать.

Надя берет со стола таблетку в бумажке и идет в самый конец коридора, к крайней палате, у окна.

Дверь палаты приоткрыта. Из палаты доносятся хриплые стоны — человек стонет мерно, словно капает из крана вода или тикают часы:

— А… А… А…

Надя на мгновение задерживается у двери палаты, глубоко вдыхает, сглатывает — и толкает дверь плечом. В палате — три кровати. На одной спит мужчина, накрыв голову подушкой. На другой — молодой парень, иссохший, лысый, к руке тянется трубочка капельницы. На третьей — Олег. Он страшно исхудал, лежит, запрокинув голову, небритый, глаза полузакрыты, из широко раскрытого рта доносятся хриплые стоны. К его руке тоже тянется трубочка капельницы.

Молодой парень с соседней кровати с ненавистью смотрит на Надю и капризно говорит:

— Хоть бы ты его скорее забрала, что ли! День и ночь орет, никаких сил больше нету… Тот-то, — он кивает на спящего соседа, — полуглухой, он хоть спать может. А я… Я здесь для лечения лежу, мне тоже сон нужен!

— Олег тоже для лечения здесь лежит, — спокойно отвечает Надя, ставя сапоги — на пол, пакет — на стул.

— Да какое ему лечение?! У него уж четвертая стадия! Лечение… Другим только мучение — его лечение! Забери ты его, пусть дома умрет… В кругу семьи.

При этих словах Надя вздрагивает и пристально смотрит на парня с соседней койки. Но ничего не говорит. Склоняется к Олегу, гладит его кончиками пальцев по лбу, касается щеки, шепчет нежно:

— Олежек! Олежек, я пришла…

— Он не слышит тебя! Он ничего уже не понимает! — злобно бормочет парень с соседней койки и передразнивает Надю: — «Олежек», «Олежек»…