Дэвид Хьюсон - Убийство-2
— На какой стадии сейчас переговоры? — спросил Бук.
— Нам предстоит заключить соглашение с Краббе и Народной партией. Оппозиция отказалась сотрудничать. Вы можете сами прочитать обо всем.
— Прочитаю, — сказал ему Бук. — Только сначала вы должны узнать мою точку зрения. Мы находимся в состоянии войны. Нравится нам это или нет, но мы должны объединиться. И с Краббе, и с прогрессистами. Я намерен работать над созданием широкого, всеобъемлющего соглашения. Война не время для межпартийных разборок.
Плоуг вздохнул:
— Прекрасная позиция. Монберг разделял ее. К сожалению…
— Я не Монберг.
Бук перелистывал бумаги, приготовленные для него Плоугом, и вдруг замер. В одной из папок лежало несколько фотографий, таких кровавых и жестоких, что Буку показалось, что его день из сновидения превратился в кошмар.
Женщина в голубом халате, привязанная к столбу, покрытая кровью, на шее и на груди ужасные раны. Крупным планом бледное лицо, мертвое, но все еще полное боли и страха.
Плоуг шагнул к нему, сконфуженно приложив руку ко рту.
— Простите. Я не проверил содержимое папок, собирая документы.
— Это та женщина из Минделундена? — спросил Бук, припомнив газетные заголовки.
— Монберг проявлял к делу особый интерес и просил держать его в курсе всех подробностей.
— Я не знала об этом, — сказала Карина. — Он не говорил…
— Он просил держать его в курсе, — повторил Плоуг довольно сердито.
— Если нужно было знать Монбергу, то, значит, нужно знать и мне, — сказал ему Бук.
Вид крови его не шокировал. В душе он оставался фермером, практичным человеком, и не сторонился суровой действительности.
— Чуть позже, — пообещал Плоуг и, подойдя к столу, сложил фотографии обратно в папку.
Рабен провел день в тюремной мастерской, сколачивая птичьи кормушки для парков. Одной и той же формы, снова и снова. У него стало хорошо получаться. Может, настолько хорошо, что ему удастся устроиться где-нибудь плотником.
Ему обещали, что во второй половине дня будет получен ответ на его последнюю просьбу об освобождении. Он ждал до четырех, а потом, измученный скукой однообразного труда и ожиданием, выскользнул из боковой двери, прошел к проволочному забору, что отделял тюрьму от больницы.
По другую сторону забора по дорожке в направлении автомобильной парковки шагала директор тюремной больницы Тофт — бледная светловолосая женщина, красивая, как снежная королева, и знающая это.
Рабен встал у забора, просунул пальцы в проволочную сетку и дождался, когда она остановится около него. Один из охранников заметил это, заорал, чтобы Рабен отошел от забора. Тофт улыбнулась, сказала охране, что все в порядке. У Рабена упало сердце. Обычно такая любезность сопровождала плохие новости.
— Как вы думаете, что они решили? — спросил он, когда охранник удалился.
— Я не могу говорить с вами об этом. Вам следует спросить у своего адвоката.
— Адвокат придет только на следующей неделе.
Она пожала плечами:
— Придется подождать.
И Тофт снова направилась к машинам.
— Я же не для себя! — вскричал он, двигаясь за ней вдоль забора. — Моя жена очень волнуется. Она ждет моего звонка. Я не знаю, что ей сказать.
— Скажите правду: вам еще не сообщили.
— Я смогу найти работу через клуб ветеранов-афганцев. Мне помогут с жильем.
— Жаль, что вы не сказали мне об этом чуть раньше.
— Если новости плохие, ради бога, скажите сразу.
Тофт остановилась. Рабен изо всех сил старался сдержать свою вспыльчивость.
Эта женщина наслаждалась властью над заключенными и с удовольствием демонстрировала ее им.
— Медицинская комиссия дала положительное заключение. Но это только начало. Окончательное решение будет принимать служба пробации и Управление тюрем.
— А если они скажут нет?
— Тогда вы подождете шесть месяцев и попробуете снова…
Рабен пытался пробить ледяную синеву ее глаз, хотел достучаться до живого человека, до сердца.
— Через шесть месяцев у меня не будет жены и сына. Они уйдут от меня.
— Учитесь терпению, Рабен.
— Я здесь уже два года. Я в норме. Вы сами так говорили.
Тофт улыбнулась и пошла прочь.
Охранник снова закричал на Рабена, приказывая вернуться в мастерскую.
— Я в норме! — крикнул Рабен через забор вслед женщине, шагающей к больничной парковке.
— Рабен! — Охранник не злился. — К вам посетитель. Вернитесь внутрь.
Он сунул руки в карманы, пошел к двери.
— Моя жена?
— Нет. Говорит, что ваш армейский товарищ. Мюг Поульсен. Вы хотите его видеть или нет?
Рабен смотрел, как Тофт садится в свою яркую спортивную машину и выезжает за ворота.
Аллан Мюг Поульсен. Тощий, невысокий, храбрый человек. Рабен не мог вспомнить, что произошло в том пыльном холодном доме в Гильменде.[2] В памяти остались только разрывы снарядов, крики, стоны умирающих, запах крови.
Но Мюг был там. Он тоже один из покалеченных, но выживших.
— Я встречусь с ним, — сказал он.
Материалы дела Лунд прочитала, сидя в управлении, а потом, ближе к вечеру, Странге отвез ее в дом погибшей женщины. Анна Драгсхольм жила в уединенном коттедже на тупиковой улочке в десяти минутах от Минделундена, если ехать на машине.
Лунд обходила дом, держа в руках пачку документов и сверяясь с ними.
— Значит, муж говорит, что приехал домой, увидел повсюду кровь… а потом испугался и уехал?
В доме, отрезанном от внешнего мира заградительной полицейской лентой, было холодно, повсюду виднелись знакомые отметки, оставленные командой криминалистов. Прошло два года с тех пор, как она в последний раз видела место убийства. А кажется, только вчера.
— Я рад, что вы передумали, — сказал Странге. — Честно, рад. Вы же у нас теперь что-то вроде… — Он не сразу подобрал нужное слово. — Вроде легенды.
Он был застенчив, чуть ли не робок, как ребенок. Совсем не похож на Яна Майера.
— Вот как теперь это называется? — Она поддерживала разговор, желая разобраться в его характере.
— Просто я старался быть вежливым.
— Не стоит беспокоиться. И кстати — я не передумала. Я с самого начала собиралась приехать. Нам не нужно дождаться Брикса?
— Он задерживается и просил, чтобы я сам показал вам все.
Он натянул пару латексных перчаток, вторую вручил ей. Она как будто влезла в старую форму.
— Они оформляли развод, — сказал Странге. — У мужа был роман с секретаршей. Жена выгнала его месяц назад. Отказывалась общаться с ним. Не отвечала на его звонки.
Она проследовала за ним в холл. На стене висела фотография — свадебный портрет. Красивая женщина с длинными светлыми волосами. С ней под руку — сияющий мужчина в элегантном костюме. У обоих улыбки юристов, нацеленные точно в объектив. Чуть дальше — еще один снимок, более поздний: та же пара, уже с маленьким ребенком.
— Где находился ребенок?
— Это девочка. Она была у бабушки с дедушкой.
Узкая кухня. Стены, увешанные детскими рисунками. На плите грязная сковорода. Немытая тарелка на столе, вокруг нее круг, обведенный фломастером.
— В девятнадцать сорок одну она вышла в Интернет со своего ноутбука, здесь, на кухне, — продолжал Странге. — Открыла бутылку вина, просмотрела несколько сайтов по недвижимости, пошла в ванную.
Лунд перелистывала привезенные с собой папки, то и дело возвращаясь к отчету по результатам вскрытия.
— Это был ее обычный вечер? Она всегда приходила домой поздно, принимала ванну? Ужинала в одиночестве?
— Откуда нам знать?
— Можно было спросить у мужа.
— Он мало что говорит. В тот вечер она не успела поесть. На нее напали вот здесь. Потом он отвел ее в столовую.
Они тоже переместились туда. Окна высотой почти от пола до потолка выходили на заросли низких деревьев, едва различимые теперь в свете далеких фонарей. На залитом кровью ковре лежало опрокинутое офисное кресло. Рядом подставка для ног, обтянутая той же кожей, что и кресло; сбоку стоял высокий светильник.
— Ей нанесли двадцать один удар, — рассказывал Странге, постукивая пальцем по отчетам. — Один пришелся в сердце и стал смертельным. Мы не знаем, какое оружие было у преступника.
— Нож? — спросила Лунд.
— Скорее, какой-то острый рабочий инструмент.
Он подошел к высокой лампе возле окна, ногой нажал на выключатель в основании. Стали видны детали: покосившаяся картина на стене, осколки то ли посуды, то ли сувениров на деревянном полу.
Странге обошел мебель и встал у окна.
— Ее насильно усадили в кресло. На это указывает количество крови.
Лунд смотрела на фотографии из дела. Рядом с телом женщины была найдена маленькая целлофановая упаковка.
— Он курил? Нашли пепел или окурки?
